Новое дело врачей, или как в России пытаются бороться с суррогатным материнством

«Что ж вы творите! Что за мода – покупать детей, как игрушки?» «Мне этого не понять, с животом ходила другая, а потом тебе принесли кулек – и все, ты мама!» «То, что вы сделали, – хуже проституции! Купили себе рабыню!» Под фото в инстаграме, на котором абсолютно счастливая Яна Рудковская с сыном Сашей катают коляску Dior, несколько тысяч хейтерских комментариев. Спящий в коляске новорожденный Арсений Евгеньевич Плющенко даже не подозревает, что сам факт его существования вызывает столько эмоций у совершенно незнакомых женщин. Вернее, то, каким образом Арсений Евгеньевич появился на свет – Рудковская не скрывает, что в этом ему (и ей) помогла суррогатная мама. Для этого у Яны были показания: у нее случились несколько неудачных беременностей, больше рисковать она не собиралась. «Я говорю об этом открыто, потому что именно так об этом нужно говорить, – рассказывала Рудковская в интервью ютьюб-каналу «Алена, блин!». – Если у тебя есть возможность еще иметь детей, но ты не можешь сама выносить, это единственный на сегодняшний день путь».

На этом пути Яна совсем не одинока. По данным Европейского центра репродукции человека, ежегодно путем суррогатного материнства в России рождаются более двадцати тысяч детей. В том числе чудные крошки героинь «Татлера». Например, основательница бренда Paola Ray Ольга Панченко надышаться не может на маленькую Лизу. В недавнем интервью «Татлеру» Панченко говорила: ей не хватало ощущения уникальности и женственности, которое дает самостоятельная беременность. Но когда малышка оказалась у нее на руках, между ними мгновенно установилась связь. Создательница сети World Class Ольга Слуцкер – счастливая мать пятерых детей, выношенных другими женщинами. Инстаграм певицы Миранды Мирианашвили пестрит фотографиями Ивана и Меланьи, ее обожаемых двойняшек. Появиться на свет им помогла «яркая, зеленоглазая, красивая» женщина, с которой Миранда осталась в отличных отношениях.

Впрочем, родительское счастье для многих чиновников и активистов – неубедительная категория. Попытки запретить или ограничить суррогатное материнство в России ведутся давно. В 2017-м леди Макбет Совета Федерации Елена Мизулина предложила приравнять коммерческие суррогатные программы к торговле людьми. В том же году в Госдуму внесли соответствующий законопроект, но его рассмотрение затянулось. В 2019-м его поддержал еще один человек святее папы римского, Виталий Милонов. Он подготовил еще один документ, согласно которому вознаграждение для суррогатных матерей должно быть отменено – им будет полагаться только компенсация расходов на беременность от биологических родителей. Позиция РПЦ тоже однозначна: суррогатное материнство «разрушает близость между матерью и младенцем» и «превращает женщину в инкубатор», а потому должно быть запрещено.

До недавних пор подобные инициативы вызывали разве что вопросы о душевном состоянии российских парламентариев. Однако теперь над российским суррогатным материнством нависла угроза посерьезнее. 14 июля нынешнего причудливого года Басманный суд арестовал восемь человек, обвинив их в торговле людьми и причинении смерти по неосторожности. В числе задержанных – врачи с мировым именем, сотрудники клиник NGC и «Петровские ворота»: эмбриолог Тарас Ашитков, акушер-гинеколог Лилия Панаиоти и репродуктолог Юлиана Иванова. По версии следствия, все они участвовали в незаконных суррогатных программах, целью которых была продажа детей иностранным гражданам.

Предыстория такова: 9 января в Одинцово умер младенец – по предварительным данным, из-за синдрома внезапной детской смерти. Позже выяснилось, что у него также была осложненная двусторонняя бронхопневмония. Приехав на вызов, сотрудники полиции и скорой помощи обнаружили в квартире еще трех малышей и няню, а также документы, согласно которым дети были рождены суррогатными матерями для иностранцев. До выяснения обстоятельств новорожденных признали потерпевшими и поместили в детский дом. Позже врачам изменили статью на более тяжкую – «Купля-продажа людей в составе организованной группы, повлекшая смерть по неосторожности». Выяснилось, что в период с 2014-го по 2019-й они участвовали в одиннадцати подобных программах.

«Если пытаться понять логику следствия, она заключается в том, что дети фактически изготовлены руками этих врачей, – объясняет юрист Ольга Зиновьева, специалист по репродуктивному праву, управляющий партнер адвокатской группы «Онегин». – Они знали своих пациентов, знали, какие показания у них были к суррогатным программам и какие были противопоказания. Для следователей врачи, юристы, суррогатные матери – организованная преступная группа. Вину они не признают, сообщников не выдают. У них есть загранпаспорта – а вдруг уедут за границу? Пусть лучше сидят».

Так кто же кого покупал и продавал, а главное – зачем? По версии следствия, родные родители покупали собственных детей. У близнецов Аники и Артуро, находящихся сейчас в детском доме в Видном, есть отец – на минуточку, вице-спикер палаты представителей Филиппин Фредениль Кастро. Папа малыша Сандро – филиппинский бизнесмен Конрадо Потенсиано. Оба они обращались в компанию «Росюрконсалтинг», занимающуюся юридическим сопровождением суррогатного материнства в России. «Если я в чем-то и виноват, то только в том, что уговорил их приехать», – говорит руководитель «Росюрконсалтинга» Константин Свитнев. С января он находится за границей, объявлен в федеральный розыск и считается одним из главных фигурантов нового «дела врачей». Со следствием Свитнев, по собственному признанию, состоит в односторонней переписке, «как Татьяна с Онегиным». «Я испытываю гордость за свою страну и считаю, что репродуктивные технологии у нас намного лучше, чем в США. Следствие продолжает настаивать на том, что филиппинские семьи не приезжали в Россию, а эмбрионы созданы из генетического материала «неустановленных лиц». Генетическая экспертиза, визы и данные из клиник репродукции никого не убеждают. На Филиппинах культ семьи, и обвинения в торговле детьми и проституции просто смешны. Зачем для этого предпринимать такие сложные и дорогостоящие действия, как суррогатное родительство? Ведь одна попытка стоит около трех миллионов рублей».

Коммерческое суррогатное материнство и проведение программ для иностранцев в России допускаются. Проблема в другом – не разрешено сочетание генетического материала родителей и донорских клеток. А именно это произошло в «филиппинском» случае. У мужчин удалось получить жизнеспособные сперматозоиды (благодаря мастерству находящегося теперь в СИЗО Тараса Ашиткова). А вот яйцеклетки пришлось взять из банка. «Случаев «донорство + сурматеринство» очень много, по ним выносятся бесконечные положительные судебные решения, – комментирует Ольга Зиновьева. – Именно этим, скорее всего, руководствовались врачи и в данном случае».

Как объясняет заведующая отделением вспомогательных репродуктивных технологий клиники «МАК» Нато Шамугия, отношения репродуктолога и пациента в девяноста процентах случаев заканчиваются с наступлением беременности. Клетки получают, оплодотворяют, подсаживают суррогатной маме, а дальше биологические родители решают, где она будет наблюдаться. Как правило, это не та же клиника, где была пройдена программа ВРТ. «Мы следим за сурмамой до двенадцати недель, а потом отпускаем ее, – рассказывает Нато Шамугия. – Чаще всего репродуктолог даже не знает, чем закончилась беременность. О какой купле-продаже может идти речь? Эмбриолог вообще работает только в лаборатории».

«Для следователей врачи, юристы, суррогатные матери – организованная преступная группа».

Еще один теневой момент, смущающий следствие: почему филиппинские родители не забрали детей сразу, а оставили в одинцовской квартире с няней? По версии Константина Свитнева, прилететь им помешала пандемия. А кроме того, они хотели дать малышам, особенно недоношенной двойне, немного окрепнуть. «Этот момент мне не совсем понятен, – комментирует главный врач медицинского центра «Наследники» Татьяна Гурская. – У нас были родители из разных стран. Они обычно приезжают задолго до родов и уже на третьи сутки бьются в двери со всеми необходимыми документами. Месячных младенцев женщины везут домой из Штатов...» Как бы то ни было, в нынешнем случае защита настаивает на том, что это личное дело родителей.

А вот перспективы на встречу со своими детьми у филиппинцев плачевные. По версии адвоката Игоря Трунова, представляющего интересы семьи Кастро, процесс может затянуться на два-три года. Это при том, что президенту Путину уже написаны письма с просьбой о содействии. «Они, конечно, могут приехать в Москву и погулять по Тверской, но к детям их не пустят, – объясняет Трунов. – Следствие оспаривает актовые записи, в которых филиппинцы указаны родителями. Меня, их официального представителя со всеми необходимыми документами, даже не пускают в детский дом посмотреть, в каком состоянии малыши. Похоже, они вырастут вдали от родителей, в Видном». «В этом процессе все думают о документах, договорах и виноватых, но не о детях, – соглашается перинатальный психолог репродуктивного центра «МАК» Екатерина Барская. – Первые месяцы жизни – самые важные, у ребенка формируется базовое доверие к миру. В программах суррогатного материнства критично, чтобы родная мама была с малышом с самого рождения, у них должна сформироваться прочная привязанность. Важно не то, как ребенок появился на свет, а то, в какую атмосферу он попал».

По мнению Игоря Трунова и Константина Свитнева, данное уголовное дело было возбуждено не столько с целью преследования конкретных родителей и врачей, сколько ради переделки рынка репродуктивных технологий и для ужесточения законодательства. Ведь затронуло – и, похоже, еще затронет – оно не только иностранцев.

«Я всегда был очень независимым, никогда не состоял в долгосрочных отношениях – мне это просто не нужно. Кроме того, я сам – поздний ребенок. Возможно, поэтому я созрел для отцовства только к сорока восьми годам, – рассказывает банкир Иван (имя изменено). – Меня совершенно не пугало автономное родительство. Наоборот: для меня важно быть главным decision maker в отношении ребенка, ни перед кем не отчитываться за свои решения. Это предполагает много ответственности, но дает и много свободы. При этом мне критично было передать ребенку свои гены, именно поэтому я выбрал суррогатное материнство. Усыновлять просто потому, что это одобряется социумом, я не хочу».

Дочь Ивана (ей сейчас шесть месяцев) родилась за рубежом – в стране, где самостоятельные отцы никого не шокируют, а законодательство их защищает. Перед тем как вступить в программу, Иван прошел обязательный психологический чекап для определения готовности к родительству и сначала его провалил. «Эксперты сочли, что я слишком ориентирован на карьеру», – с улыбкой вспоминает он. После рождения девочки Ивана ждала рутинная процедура для признания отцовства. С суррогатной мамой он остался в прекрасных отношениях и собирается рассказать дочке – если она заинтересуется – о ее появлении на свет.

А вот отцам-одиночкам, воспользовавшимся услугами российских суррогатных матерей, возможно, придется записывать свои рассказы и передавать их детям из мест не столь отдаленных. В конце сентября адвокат Игорь Трунов сообщил, что Следственный комитет планирует арестовывать таких отцов, обвиняя их опять-таки в покупке людей. Детей хотят признавать потерпевшими и передавать в приюты. По словам Трунова, ему известны имена десяти мужчин, которым планируют предъявить обвинение, некоторых из них уже вызывали на допросы. Списки планируют расширять, получая данные из клиник репродукции – такое право у следствия есть.

Суррогатное материнство в России регулируется статьей 55 закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» и уточняется приказом Минздрава «О порядке использования вспомогательных репродуктивных технологий, противопоказаниях и ограничениях к их применению». В этих документах есть несовершенства: например, примат остается за суррогатной мамой. Она вправе не подписывать отказ от ребенка, и тогда биологические родители смогут забрать его только через суд. В то же время четко прописано, кто может воспользоваться услугами суррогатной матери: мужчина и женщина (состоящие в браке или нет), а также одинокие женщины. Про одиноких мужчин нет ни слова, и, казалось бы, следует руководствоваться принципом «разрешено все, что не запрещено».

Константин Свитнев стал первым, кто доказал в российском суде, что одинокий, не состоящий в браке мужчина может быть субъектом суррогатной программы. Дело было в 2010-м, с тех пор решений в пользу родителей-мужчин вынесено сотни. «Я первым ввел и укрепил такое понятие, как право на продолжение рода, – объясняет Константин. – Это право должно реализовываться вне зависимости от пола, семейного положения, ориентации. Я руководствовался Конституцией, которая устанавливает равенство всех граждан, защищает материнство и отцовство. Если одинокая женщина может воспользоваться донорской спермой и стать мамой с помощью суррогатного материнства, то и одинокий мужчина может сделать то же самое, воспользовавшись донорскими яйцеклетками».

Суд по типичному делу одинокого отца может длиться до полугода. Все это время ребенок находится с папой, но как бы в правовом вакууме: у него нет документов, пособия получить невозможно. Если сил бороться с нашим законодательством нет, проще пройти суррогатную программу в США, где birth certificate с прочерком в графе «мать» – норма. Именно так предпочли поступить многие отечественные папы, официально не состоящие в браке, например Сергей Лазарев и Филипп Киркоров.

Теперь следствие считает, что одинокие отцы нарушили закон еще и потому, что они, абсолютно здоровые мужчины, воспользовались суррогатными программами, которые классифицируются как лечение бесплодия. У Константина Свитнева на это есть железный контраргумент: в списке показаний к ВРТ – отсутствие матки, а ее у большинства мужчин, как можно предположить, нет. Позиция следствия заключается еще и в том, что многие одинокие мужчины, чьи дети рождены суррогатными матерями, скорее всего, – геи. А следовательно, не могли выступать донорами спермы (хотя это формально нигде не запрещено). «Я думаю, все происходящее связано с глубокой гомофобией нашего общества или его отдельных влиятельных представителей, – рассуждает журналист Карен Шаинян, автор ютьюб-проекта Straight Talk with Gay People. – Конечно же, все одинокие папы, чьи дети появились с помощью суррогатных мам, – геи. Просто потому, что богатый успешный гетеросексуальный мужчина легко может найти женщину, которая ему родит. За это не надо платить три с половиной миллиона рублей. Вообще у гея в нашей стране есть три способа завести ребенка: договориться с парой девушек, усыновить (что очень трудно) или воспользоваться суррогатным материнством. Я выбрал первый вариант: он накладывает чуть меньше ответственности и позволяет разделить заботу о детях. В то же время я прекрасно понимаю мужчин, выбирающих суррогатное материнство. Это дает полную свободу в принятии решений. Ты в любой момент можешь взять ребенка и уехать, никого не спрашивая».

«Многие папы дадут сто очков вперед мамам, – говорит Татьяна Гурская. – У нас таких клиентов не было, но я знаю, что МФЦ отказываются регистрировать одиноких отцов, им приходится делать все через суд. Это повлечет за собой фиктивные браки, зачем? А вообще, гей или не гей – это философский вопрос, не имеющий ничего общего с медициной. С точки зрения репродуктологии он половозрелый мужик с нормальной спермой».

Впрочем, по поводу той части следствия, которая касается одиноких отцов, юристы настроены оптимистично – насколько это вообще возможно в России. Игорь Трунов считает, что папы потеряют нервные клетки, но не собственных детей. «Следователи уже поняли, что обмишурились, – объясняет Константин Свитнев. – Они звонили мне, называли имена одиноких отцов из числа политиков и звезд, требовали информацию о них. Во всех случаях есть прямое генетическое родство». Ольга Зиновьева рассказывает, что в рамках нынешнего «дела врачей» следствие изъяло огромное количество документов из репродуктивных клиник, одиноких отцов продолжат вызывать на допросы, но считает, что никто не будет заключать их под стражу и изымать детей. «С усыновленными детьми можно так жестоко поступить, с родными – нет», – объясняет юрист.

«Я первым ввел и укрепил такое понятие, как право на продолжение рода».

У врачей перспективы куда более печальные. В случае признания их виновными каждого ждет срок – от восьми до пятнадцати лет колонии. «Все медицинское сообщество пребывает в полном шоке, – говорит Нато Шамугия. – Это наши уважаемые коллеги, они блестящие профессионалы. Сфабриковано это дело или нет, врачи невиновны. Но, боюсь, ничего хорошего их не ждет. На дорогих адвокатов у медиков денег нет».

Эксперты ожидают и глобальных последствий этого дела. Скорее всего, возможность воспользоваться суррогатным материнством для одиноких отцов в России полностью исчезнет. Доля иностранцев, приезжающих за детьми в Россию, сократится, а значит, сократятся инвестиции в отечественную экономику. Шансов у бездетных пар тоже будет меньше – многие клиники ВРТ собираются заморозить свою деятельность. «В ближайшие годы я не буду заниматься суррогатным материнством, – говорит Татьяна Гурская. – Пока у государства нет претензий к парам и одиноким женщинам. Но, возможно, будут. Я не хочу сидеть на скамье подсудимых. Любое дело врачей – это дело всех врачей. Нам кажется, что мы не делаем ничего предосудительного, а потом оказываемся за решеткой. Выходит, теперь, если берешься за суррогатную программу, подставляешь и сурмаму, и биородителей. Дети отправятся в детский дом, а я буду ночами не спать и думать о них. Это никому не нужно».

«Все происходящее – серая зона юриспруденции, но не черная, – объясняет Ольга Зиновьева. – Могут ли геи становиться родителями? А пожилые иностранцы? Это вопросы этики, а не закона. Конечно, если выйти на улицу и опросить людей, девять из десяти скажут, что наши бедные российские женщины – инкубаторы, геи пусть засунут свои хотелки себе куда подальше, а врачи – торговцы детьми. С точки зрения юристов это интереснейшее дело, но оно затрагивает самую деликатную сферу – продолжение рода, отношения с детьми. А детей надо оставить в покое».

Божена Рынска

Писательница, колумнистка, мама девятимесячной Жени, рожденной суррогатной матерью

Думаю, чем умнее, сложнее женщина, чем больше она реализована в профессии, тем труднее ей забеременеть. Моя история бесплодия началась в тридцать с небольшим – я не обратила внимания на ерундовое маленькое образование, которое надо было удалить, и в результате меня привезли по скорой с кровотечением. Удалили, не назначили антибиотики, пошло воспаление... В итоге в 2012 году мне сделали серьезную операцию в Израиле и выписали с диагнозом «хронический перитонит» – у меня многочисленные спайки в брюшной полости. Позже выяснилось, что есть и генетический риск невынашивания, тромбофилия... С таким букетом я бы загубила или ребенка, или себя.

Помню, когда Игорь (покойный муж Божены, политтехнолог Игорь Малашенко. – Прим. «Татлера») сказал своей давнишней подруге, что мы собираемся в ЭКО-протокол, она посоветовала: «Я носила, когда мне было за сорок, и это очень тяжело. Возьмите суррогатную мать, иначе очень пожалеете». Мы получили эмбрионы у Марка Курцера, но нам не везло – они не приживались у суррогатных мам. И все-таки одна девочка, моя Женя, вцепилась!

Я заключила договор с агентством и выбрала сурмаму и клинику в Петрозаводске. В московских центрах большой поток, а там я была на особом положении. За сурмамой постоянно приглядывали, и мне ее очень рекомендовали как спокойную, уравновешенную женщину. Женя появилась на свет абсолютно здоровой, избежала асфиксии и других проблем – над ней буквально тряслись неонатологи и педиатры.

Если бы суррогатное материнство не было разрешено, я бы просто осталась без ребенка при всех моих патологиях. Конечно, у нас несовершенное законодательство: сурмама может не отдать ребенка, тогда с ней придется судиться. Но это редкость. Нужно понимать, что на один гонорар за беременность сурмама может купить квартиру, улучшить условия для собственных детей. Зачем ей чужой лишний рот?

Кроме того, этих девушек тщательно проверяют перед вступлением в программу. Я безумно благодарна нашей суррогатной маме, благодарна, что законодательство позволило мне иметь ребенка. Для меня это было спасением.

Говорить о том, что суррогатное материнство – прибыльный бизнес, просто смешно. Медцентры платят налоги, а постоянные осмотры, аппаратура, работа эмбриологов – все это стоит очень дорого. Врачи, которые занимаются репродуктологией, – люди с невероятным IQ и умением. Они умеют то, чего не умеют миллионы.

Я считаю, что «дело врачей» – это полное безумие. И геи, и не геи, да кто угодно – мужчины, которые по разным причинам не хотят иметь с женщинами дело, – имеют право на продолжение рода. Единственное, что меня смущает: почему филиппинские родители сразу не забрали своих детей. Женя родилась чуть раньше срока, и я чувствовала себя предательницей из-за того, что не успела на роды, не взяла ее на руки сразу. Я вбежала в роддом и закричала: «Где моя дочь?» Те пятнадцать минут, что ее несли, показались вечностью. И вот принесли кулек, из него торчит нос. Я говорю: «Здравствуй, дочка!» И все. Пропала. Я, Божена Рынска, встаю в семь тридцать утра, потому что в это время просыпается Женя, и я хочу встретить с ней новый день. Она во всех отношениях выстраданное дитя. Настоящее чудо, которого бы не было без суррогатной матери.

Фото: legion-media, из личных архивОв, Нина Булгач