«Нет, ну сколько можно повторять?» – директор Михайловского театра, или, если красиво, интендант Кехман сердится, и сердится не зря. Три года своего директорства (в мае как раз памятная дата), он повторяет, что светильники на фасаде должны гореть весь вечер, а не только в момент съезда-разъезда зрителей. Но привыкшие экономить службы упорно гасят свет, и мы подруливаем к освещенному вполне по-питерски подъезду. Было известно, что Кехман, послушав из директорской ложи первый и второй акт «Иудейки», уехал из театра – и кто же, черт возьми, знал, что он вернется к окончанию третьего. Другой на его месте давно бы спал в загородном доме в Пушкине, обняв жену Татьяну, поцеловав на ночь троих детей и выругав прислугу, но Кехман спортивной походкой взбегает по служебной лестнице: дела!
Иногда, в минуту усталости, он думает: сходить бы в джаз-клуб JFC, который открыл пятнадцать лет назад и в котором не был ни разу за последние три года, пообщаться с друзьями, которых у него, впрочем, почти нет. Но погубленному прежним руководством театру надо срочно возвращать былую славу. До 2013 года (31 декабря 2013-го истекает срок директорского контракта, и кто знает, не превратится ли его карета в тыкву) Кехману надо выполнить свой план. План таков: Михайловский театр должен войти в десятку лучших музыкальных театров мира. На эту перспективу с сомнением смотрят почти все, кроме Кехмана, его семьи и его партнеров по бизнесу, знающих, что он мастер делать очевидным невероятное. Его компания занимает пятьдесят процентов всего бананового рынка в России, имеет огромные плантации в Эквадоре, Коста-Рике, Колумбии и Венесуэле и чуть ли не собственный торговый флот. На самом взлете Кехман передал оперативное управление компанией товарищам, попросился у губернатора Матвиенко в Михайловский театр, тогда еще бывший им. Мусоргского, и стал работать за зарплату.
Питер – странный город. Там любят получать деньги и не любят людей, которые их зарабатывают. А богатый человек, тратящий деньги на искусство, – так это вообще Чудо-юдо рыба-кит. Так что Кехман работает в условиях, приближенных к боевым. Стоило одному знаменитому критику подать голос в защиту нового директора, дескать, товарищи, дайте Кехману право на ошибку, как критика оплевали, заявив, что сам он получил взятку борзыми киви, а жене и детям его якобы отгрузили по тонне апельсинов и теперь у них диатез.
На Кехмана писали доносы губернатору, в Минкульт, в администрацию президента. Потратил собственные деньги на театр, раз. Повысил зарплаты, два. Купил «Сельскую честь» в постановке Лилианы Кавани и «Любовный напиток», три. Поднял заполняемость зала до ста процентов, четыре.
«Посмотрите на его лицо. Это разве лицо Морозова или Мамонтова?» – задавали вопрос критики, очевидно, имея в виду роскошный еврейский профиль нашего героя. Сам Кехман говорит, что почувствовал себя евреем только однажды – когда крестился. Родственники тогда дико напряглись, но Кехман занял жесткую позицию: настоящий еврей – крещеный еврей, и родственникам пришлось смириться.
«Иудейка», совсем недавно вернувшаяся на сцену на Западе опера Жака Франсуа Фроманталя Галеви, больше семидесяти лет не ставилась в России. История про священника, который, сам того не зная, отправляет на казнь свою собственную дочь, спасенную из огня и воспитанную евреями, не укладывалась в концепцию советского псевдоинтернационализма. «Меня соблазнила не еврейская линия, а невероятный лиризм музыки. Если бы я имел в виду защиту евреев, я бы назвал ее по-другому – «Жидовка», – говорит Кехман. После финальной арии Елеазара он шепчет: «Слава Богу. Солист был вчера совершенно больной, и я готовился к катастрофе».
Ближайшие советники-сподвижники Кехмана – великая певица Елена Образцова и большой танцовщик Фарух Рузиматов – по мере возможностей защищали мецената. В поддержку нового директора подал голос дирижер Юрий Темирканов, которого Кехман считает своим учителем, преподавателем мудрости. Но самый важный перелом произошел не снаружи, а внутри.
«Я понял, что благодарности не будет, что не стоит ее ждать. Надо просто делать свое дело». И Кехман пошел учиться. На театрального менеджера. Получать «второе высшее». Дав своим недругам новый повод позубоскалить. Однокурсники директора заявили, что им ни разу не удалось увидеть Кехмана лично, а обязательные работы он передавал через курьеров.
Как бы то ни было, но сейчас Кехман свободно оперирует терминами «штанкет» и «интермедийный» – как будто все сорок два года своей жизни провел за приемкой макетов декораций к «Лауренсии». Их он принимает лично, и сдающие нервничают. Еще бы! Они собираются раскрасить четыре тысячи восемьсот квадратных метров декораций. Для сравнения: в «Лебедином озере» – три тысячи двести. «Многовато, зато какая красота!» – рассуждает Кехман. Премьеру «Лауренсии» покажут в Лондоне, на гастролях в театре «Колизей»: это будет отчетно-перевыборный спектакль, новый экзамен.
В попечительский совет его театра уже входят несколько политических и финансовых тяжеловесов. Председатель совета – полпред президента в СЗФО Илья Клебанов, среди членов – руководитель Управления делами президента РФ Владимир Кожин, политический журналист Александр Будберг, владелец Bosco di Ciliegi Михаил Куснирович, владелец холдинга «Металлоинвест» Алишер Усманов, приславший для будущего «Бала-маскарада» хорошую сумму («Для меня так важно, чтобы они с Ириной Винер приехали на премьеру»). Так формируется его питерская команда, давно уже расквартированная в Москве.
Закрепившись на местном небосклоне, Кехман начал завоевание столицы. «У вас сложный город, с наскоку не дается. Я встречаю большое сопротивление». Что он имеет в виду? Михайловский театр в Москве принимают тепло, самому Кехману на его сорокалетии в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко объединенный светский хор под управлением Куснировича пропел Libiamo, на завтраке в «Ритц-Карлтоне» с ним любезно здоровается каждый первый. Где ж тут сопротивление?
Человек эмоциональный, Кехман не может, да у него и не получится, скрывать правду. Его планы, конечно же, выходят за рамки Михайловского театра, и с каждым приездом театрального директора нового типа в столицу это становится все очевиднее. Кехман почувствовал вкус к театральному делу. Он с видимым удовольствием отвечает на рабочие звонки. «А, привет, Коля!» Это звонит Николай Цискаридзе. «Как дела, моя любовь?» – это уже не Коля, а одна известная оперная певица. Жена Таня: «Ты поздравил Василия с днем рождения?» Речь о баритоне, солисте Мариинского театра Василии Герелло. Балерины Диана Вишнева, Светлана Захарова, режиссеры, дирижеры, солисты, художники – круг общения изменился радикально.
В России существовала единая дирекция Императорских театров. Ее-то Кехман и мечтает возродить. Он даже знает одного человека, который согласился бы ее возглавить, – догадайтесь, кого. А что? Работа интересная. Минкусу позвонить: давно не заходит. Петра Ильича поторопить: затягивает со «Спящей». А там, глядишь, и сам Десятников с партитурой в приемную пожалует.
Кехман смело бросился на абордаж – но пока Михайловский театр еще не в десятке, и к энтузиасту с площади Искусств относятся с легким подозрением. Именно это он имеет в виду, когда говорит, что Москву еще надо завоевать. На битву за столицу Кехман отводит десять лет. «Буду стараться к пятидесятилетию, но могу не успеть, горы надо свернуть». Родная Самара («Самый страшный город Земли»). Санкт-Петербург («Моя не вторая,
а первая родина, где я родился не заново, а просто – родился»). Москва могла бы стать логическим продолжением карьеры.
В день его сорокапятилетия, девятого февраля 2013 года, на афише «Сельской чести» должно значиться: дирижер – Владимир Кехман. Это свое выступление наученный горьким опытом директор обставляет столь многочисленными «если». Потому что два года назад случилось вот что. Озабоченный низкой посещаемостью театра и отлично знакомый с законами современного пиара директор решил сам выступить на сцене Михайловского. С дочерью балетмейстера–постановщика «Чиполлино» Генриха Майорова разучил партию принца Лимона. Изготовил костюм. Волновался. Гримировался. Пугал родных и близких внезапными хореографическими озарениями. И выступил. Эта практика принята во многих музыкальных театрах: время от времени интенданты выходят на сцену для пущего увеселения публики.
Что тут началось! Запись ввода, кстати, вполне качественного, немедленно была выложена на YouTube. Питерская критикесса выступила по телевидению: «Как бы от этого Лимона с лимоном не было кисло зрителю!» Даже Валентина Матвиенко, сама назначившая Кехмана директором, и та попеняла: «Вы уж там, пожалуйста, поосторожнее». Кехман и сам не рад, что во все это ввязался – но касса, волшебница касса, говорит о том, что он все сделал правильно: в театре – аншлаг.
Видя такое неостановимое стремление к музыке, легко предположить во Владимире Абрамовиче наличие какой-нибудь детской психологической травмы, скажем, хотел играть на фортепиано, но условия коммунальной квартиры не позволяли. Но травмы никакой нет. Рос Кехман в простой советской семье учительницы и инженера. Дядя зато был лучшим в городе настройщиком, а тетя – специалистом по сольфеджио. Настройщиком должен был стать и Володя. В тринадцать лет он записался в музыкальную школу по классу кларнета (с его грассирующим «р» – опасное занятие, все равно что жениться на Кларе и украсть кораллы) – но не пошло, и уже в музыкальное училище Кехман поступать не стал.
Начиналось время, когда торговля из скучного, непочетного занятия превращалась в еще более непочетное, но опасное и веселое. Кехман – плоть от плоти российского бизнеса, прошел все великие и жуткие его этапы (его, например, пытались похитить, и он всерьез намеревался навсегда покинуть пределы РФ). И свое новое дело – театр – он пытается выстроить по западному образцу. Самые дорогие места в Михайловском – не партер, а бельэтаж, как и положено полноценному оперному театру, в который приходят показаться императору-президенту-главе Газпрома, восседающему в царской ложе. Кехман возвращает зрителям деньги, если заявленную в афише guest star заменяет обычный артист. В его театре нет позорной системы, когда с иностранцев дерут за билет вдвое дороже («Экзамен по русскому» – называют процедуру выяснения гражданства в Мариинке). Он не назначает запредельные цены на билеты, понимая, что это закончится пустым залом и запуском всех желающих бесплатно.
Но это все не революция. По-настоящему радикальных шага – два. Кехман дал тридцать пять миллионов долларов на театр, который ему не принадлежит и принадлежать не будет. «Об этом не может быть и речи. Никогда. Ни при каких обстоятельствах». И отменил премьеру «Евгения Онегина», уже готового, поняв, что спектакль недотягивает до уровня Михайловского театра. Это первый случай в истории нашего театра вообще. Это прецедент.
Да, ему нравится видеть в театре ухоженных, парадно одетых людей: «Гляньте в третью ложу бельэтажа, там дама в мехах и джентльмен в Kiton». В первых рядах партера тоже есть несколько заметных дам со многими каратами в ушах и значительным декольте. В Мариинском и Большом театре такие персонажи кажутся overdressed, в Михайловском – на своем месте. Самый светский театр Санкт-Петербурга отлично подходит для выгула нарядов, но выдает и вполне достойный художественный резульат. И если до «Иудейки» некоторые в этом позволяли себе сомневаться, то теперь, как выразился бы купец Кнуров из «Бесприданницы», вынуждены будут замолчать даже самые злые языки.
Сам Кехман выглядит под стать обновленному театру. Похудевший (минус двадцать три килограмма), непьющий («ну разве что бокал хорошего вина»), подтянутый и боевой, директор держит в уме невероятное количество подробностей из самых разнообразных сфер жизни. Он вообще не выносит приблизительности. Чуть что хватается за телефонную трубку: «Надо уточнить», «Боюсь соврать», «Джузеппе на месте? А Франко там?» Прямо «Хочу все знать», не иначе. «Ира, – это он звонит домработнице. – Отправьте мне, пожалуйста, в театр костюм Tom Ford и туфли от него же. Нет, серый. Нет, без застежек, на шнурках». Он наизусть помнит свой гардероб, в котором не один десяток «Томов Фордов», «Ральфов Лоренов» и «Китонов»: другие марки Кехман не очень уважает.
Джузеппе и Франко – это повара из его любимого питерского ресторана «Франческо», первого новиковского заведения в Санкт-Петербурге. «Там замечательная атмосфера. Вот увидите». К нам присоединяется его жена Татьяна и старший сын Марк, строгий пятнадцатилетний юноша, заканчивающий две школы – в Швейцарии и в России. Одиннадцатилетняя Аня и семилетний Михаил остались дома, в Пушкине, за уроками. Городская квартира Кехманов расположена в легендарном «толстовском доме» между Фонтанкой и улицей Рубинштейна, и соседи самые что ни на есть подходящие – выдающаяся балерина Ирина Колпакова, художник Михаил Шемякин и самый любимый дирижер Кехмана Марис Янсонс («Вы бы слышали, как он позавчера играл «Реквием» с Берлинским филармоническим!»). Там же проживал и партнер Кехмана по нескольким проектам Шабтай Калманович.
Утром Кехман сядет в самолет «Аэрофлота» (своего у него нет, на Михайловский можно приобрести три джета и три яхты, но в эти игрушки ему играть уже неинтересно) и через несколько часов окажется в Венеции. Он летит на госприемку. Принимать будет он. Могилы.
В 2008 году, в преддверии столетия «Русских сезонов» Сергея Дягилева, начались нескончаемые разговоры о том, что это большое событие надо бы отметить. Кехман выслушал с десяток просителей, нуждавшихся в его миллионах для возрождения дягилевских традиций. И по делам театра уехал в свою любимую Италию. Будучи в Венеции, повинуясь какому-то внутреннему толчку, отправился на кладбище Сан-Микеле взглянуть на могилу Дягилева. И был потрясен ее состоянием. Расколотая плита, сорняки, погибшие деревья, запустение, разруха. Сразу же появилось решение: восстановить, привести в порядок.
С помощью почетного консула РФ в Венеции Элиджо Патиеса Монтаньера удалось быстро добиться разрешения властей на проведение работ, найти подрядчика и выполнить то, что Кехман называет своим долгом. Элиджо Патиес Монтаньер – не только почетный консул и владелец легендарного венецианского ресторана Do Forni. В последние годы, как сообщает итальянская газета Corrierre Della Sera, окрепла его давняя дружба с супругой президента РФ госпожой Медведевой, с удовольствием посещающей Венецианский карнавал. Не исключено, что в 2011 году (год Италии в России и наоборот) президентская чета сочтет уместным посетить могилу великого импресарио и будет приятно удивлена, обнаружив ее в надлежащем состоянии, в которое ее привел кто? Импресарио-стратег из города на Неве Владимир Кехман.