Если набрать слово «анорексия» в фейсбуке, высветится баннер «Обратиться за поддержкой». Но единственное, что вам предложат, – номер организации по борьбе с суицидом. В инстаграме можно нажать кнопку «Пропаганда расстройств пищевого поведения». Но в ответ на такие жалобы, как правило, приходит пуш «Отклонено». В рекомендациях на нас вываливаются фото бодипозитивных моделей, которые едят картошку фри в купальниках. Тем временем стационары клиник расстройств пищевого поведения в России переполнены людьми от двадцати девяти до ста восьмидесяти килограммов. Даже Netflix в 2021-м удалил из своей российской библиотеки фильм «До костей», где героиня Лили Коллинз лечится от анорексии в клинике героя Киану Ривза: подписчики жаловались на «контент, непригодный для демонстрации». Непригодным контентом я семь лет считала свою жизнь. Вы когда-нибудь прятали руки под стол, потому что из потрескавшейся кожи шла кровь? Кидались столовыми приборами в близких? Искали глазами машину скорой помощи в надежде, что вас спасут? То, что я делала все перечисленное, вы уже поняли.
Истории о расстройствах пищевого поведения в глянце публиковали не раз. Мне хотелось рвать журналы от злости, я знала, что эти девушки врут. В каждом «откровенном» интервью о чудном излечении было много слов о каких-то блюдах, холодильнике, способах похудеть. Запомните: если человек продолжает с упоением говорить о еде, он все еще болен.
«Я больше так не могу, я постоянно думаю о еде» – с этими словами я, весом сорок один килограмм, рыдала в кабинете завстационаром Центра изучения расстройств пищевого поведения (ЦИРПП), психиатра Максима Борисовича Сологуба. Он улыбнулся: «С этими словами сюда заходит каждый пациент». К Сологубу меня отправила известный московский психолог. Она строго сказала, что не возьмет на себя ответственность со мной заниматься, если я не обращусь к специалисту по РПП. Я сопротивлялась – боялась, что меня запрут в клинике и не выпустят утром в редакцию. Но желание изменить жизнь было сильнее.
Максим Борисович объяснил, что я не виновата в том, что случилось. «Расстройствами пищевого поведения страдают люди любого возраста и социального статуса. Например, сейчас у нас лежит восьмилетний мальчик, который отказывается есть не через зонд, и пятидесятишестилетняя пациентка, заболевшая булимией в тридцать шесть. К миру моды отношения не имеет – она маляр. Международные исследования стопроцентно доказали, что расстройства пищевого поведения развиваются только у людей с генетической предрасположенностью. У них легко нарушается скорость метаболизма и система распознавания сытости-голода. А вот за то, в каком возрасте разовьется болезнь, отвечают социальные факторы. Тридцать процентов людей, предрасположенных к РПП, никогда не заболеют. Возможно, потому что их окружение оказывается более благоприятным, чем у остальных».
В моем случае триггером стал переезд. В шестнадцать лет я уехала учиться в Санкт-Петербург на журфак и обнаружила, что мне скучно. После физико-математического класса в Уфе нагрузка казалась нулевой, однокурсники – глупыми. Переломным моментом стали отношения с модником-баскетболистом. Город для меня ожил, три месяца было очень весело. А потом мой бойфренд перестал играть и начал комплексовать. Любые мои успехи и мечты о будущем его раздражали. На третьем курсе я уже была внештатным корреспондентом Harper’s Bazaar и «Собаки», но никогда не показывала ему мои материалы.
Мне хотелось, чтобы он снова мог мной восхищаться. И подумала: «Может быть, я недостаточно худая?» В то же время хотелось заполнять пустоту внутри едой, я заметила, что переедаю. Это меня пугало, я решила, что буду есть как можно меньше. Я отлично научилась заменять еду кофе, худела стремительно и чувствовала эйфорию, которая заглушала всю грусть. За пять месяцев я сбросила пятнадцать килограммов, дошла до сорока двух (при росте 168 см). Как вы понимаете, относиться ко мне лучше бойфренд не стал. Он начал пропадать, мог отключить телефон на две недели и уехать. Я бросила его сама – по эсэмэс, когда он не встретил меня в аэропорту. Удивилась, что не чувствую боли. Только сильное желание похудеть еще.
Так я болела четыре года. Считала себя виноватой перед семьей, очень мерзла зимой, по ночам боялась, что умру прямо в кровати. Но знала, что остановиться и перестать выполнять мои правила страшнее. Пыталась есть больше, даже набирала вес до прежних пятидесяти шести, но думала только о еде и о том, какая я толстая. Нетрудно догадаться, что я снова себя ограничила и вернулась к сорока одному килограмму. Здоровье давало сбои, я пугалась и не вылезала из кабинетов неврологов, эндокринологов, гинекологов. Болезненной части меня это даже нравилось – врачи видели, какая я худая, признавали это. И не могли повлиять, потому что ничего не знали об анорексии. Все, что мне советовали, – это больше есть. И приговаривали: «Вы уже себе все испортили», «У вас не будет детей». Оговорюсь сразу: ничего я не испортила и показатели у меня сейчас лучше, чем были до болезни.
С 2018 по 2020 год я каждые две недели ходила в ЦИРПП. На первом приеме Максим Борисович настаивал, чтобы я легла в стационар на искусственное питание, говорил, что с индексом массы тела 14,5 амбулаторно не восстанавливаются. Я была шокирована. «Я что, правда могу умереть? Мне воткнут трубку в горло?» Так у меня появилась первая мотивация начать есть как обычные люди. Я отказалась от стационара. Уверяла доктора, что смогу набрать вес и разрушить свои правила. Он мне не поверил, но согласился дать время. Мы договорились, что я всегда буду на связи и вернусь на осмотр через две недели. За это время я встретилась со всеми друзьями и попросила быть моей группой поддержки. Вместе было проще есть любую еду. Иногда я копировала друга и заказывала то же, что и он. Я очень устала болеть и, как за канат, хваталась за шансы жить другой жизнью.
На следующей встрече мой врач был удивлен. Мне удалось набрать несколько килограммов, и я хотела продолжать терапию. Старалась действовать не так, как велит мне анорексия. Болезнь – как спрут, она проникает во все сферы жизни и постоянно тебя стыдит. Она учила меня изолироваться от окружающих и не говорить правду. А я специально рассказывала о своем лечении. Учила экономить, потому что я недостойна покупок. А я ей в противовес тратила – на красивую обувь, концерты, поездки.
Я занималась с психологом раз в неделю когнитивно-поведенческой терапией. Специалисты по расстройствам пищевого поведения считают ее необходимой: она учит регулировать сложные эмоции. Если ты привык это делать, сокращая еду, пользоваться другими способами очень сложно. Кажется, что их вообще нет. Когда впервые сильно худеешь, то чувствуешь победу над хаосом. И очень боишься ее потерять. Обслуживанием страха отпустить контроль мне приходилось заниматься весь день. «У людей с анорексией есть генетически обусловленная способность к самоконтролю, откладыванию вознаграждения, – объясняет специалист по расстройствам пищевого поведения, психотерапевт ЦИРПП и центра Григория Мисютина Наталия Давидович. – Многие наши пациенты – отличники по жизни, перфекционисты, люди с высокими результатами в карьере, спорте. Способность что-нибудь держать под контролем (количество еды или упражнений, свое тело) вызывает прилив положительных эмоций. Чувство гордости, уверенности, непохожести на других – “я могу то, чего другие не могут”. От этого сложнее всего отказаться».
Мне правда было страшно не сделать тридцать приседаний после приема пищи. Казалось, без них мир рухнет. Помню, как мы с подругой Таней поехали в Хельсинки на рождественскую ярмарку и я обнаружила сироп в напитке. Мне было так больно. Я же просила официанта не добавлять сахар. Я плакала и не могла остановиться. Официанты в колпаках Санты замерли. Подруга терпеливо ждала, пока я делала шестьдесят приседаний в туалете. Ждать, быть рядом и напоминать другу, что он больше, чем его болезнь, – лучшая помощь. Именно Таня помогла мне решиться на изменения. Она тогда жила в Берлине и заметила по инстаграму, что я снова теряю вес. Позвонила и мягко попросила не перебивать ее. «Ты же Диляра, которая очень много знает. Которая водила меня по Генштабу Эрмитажа и рассказывала о Матиссе. Ты же очень его любишь?» Меня как будто разбудили. Какой там Матисс, я никого и ничего не люблю, кроме чувства победы от соблюдения правил. Я попросила Таню проследить за тем, что я обращусь за помощью, и ни разу не пожалела.
Общение с друзьями в моем случае оказалось эффективнее, чем общение с семьей. Я благодарна родителям – они были готовы сделать все что угодно, чтобы мне было лучше, но, когда они меня опекали, я чувствовала себя больной и виноватой за болезнь. «Главное, чтобы человек не был одиноким в лечении, – рассказывает Юлия Аркадьевна Николкина, специалист по расстройствам пищевого поведения клиники Rehab Family и ПКБ №1 им. Н.А. Алексеева. – Важно, чтобы члены семьи владели информацией о болезни и умели правильно поддержать. Но если ваши близкие далеко, подключать их к терапии не обязательно. Помочь могут только те, кто постоянно находится рядом».
Больница имени Алексеева – единственное в Москве учреждение с бесплатным стационаром для лечения людей с РПП старше восемнадцати лет. Бесплатное отделение для детей и подростков в 2020 году открылось на базе Научно-практического центра им. Г.Е. Сухаревой. В частных клиниках – в Центре изучения расстройств пищевого поведения и Rehab Family – принимают пациентов любого возраста. Качественную психологическую помощь пациентам онлайн оказывает украинский B-center. Сеанс с психотерапевтом может стать отправной точкой для мотивации к лечению, если к визиту в клинику больной еще не готов. Для тех, кто не хочет лечиться в России, Максим Борисович Сологуб рекомендует клинику Модсли в Лондоне и отделение расстройств пищевого поведения клиники Villa Garda в итальянской коммуне Пескьера-дель-Гарда. Хорошая новость в том, что, по статистике, если человек начинает лечение, через пять лет у него с восьмидесятипроцентной вероятностью не останется ни одного симптома. А у сорока процентов пациентов симптомов нет уже через год.
С набором веса все понятно. Одним это удается сделать амбулаторно, другие лежат в стационаре, где постепенно переходят с питания через зонд на обычную еду и удерживают вес. Но как понять, что человек выздоравливает психически? «Главный показатель – то, чем живет пациент, – объясняет Наталия Давидович. – Ситуация в норме, если его увлекают важные сферы жизни: семья, друзья, работа, саморазвитие. Когда нет зацикленности на том, что нельзя и можно есть, как нужно выглядеть. Нормально думать о внешности или даже периодически испытывать недовольство ею, но эти мысли не должны доминировать, подчинять себе поведение и ухудшать качество жизни».
Могу ли я назвать себя здоровой? Да, по критерию Наталии могу. Я работаю на отличной должности в большом банке, люблю кататься на вейксерфе и лыжах, наслаждаюсь общением с друзьями. Готова ли я сказать, что это навсегда? Нет. Но я научилась заботиться о себе. Знаю, что в любой момент могу позвонить Максиму Борисовичу. Каждую неделю хожу к внимательному психотерапевту и ничего от нее не скрываю. И пишу этот текст, чтобы выставить болезнь на свет и сказать ей, что мне больше не страшно.