Джеймс Нортон — о загадочной русской душе, предвзятости англичан и смерти

Имя Джеймса Нортона наши зрители хорошо знают благодаря сериалу ВВС «Война и мир», где актер исполнил роль Андрея Болконского. То было в 2016 году. Нортон вместе со съемочной группой провел много времени в Санкт-Петербурге, где снимали эпизоды. А вот до Москвы актер в тот раз так и не доехал. Зато шесть лет спустя исправился  — и прилетел, чтобы презентовать русским зрителям новую работу со своим участием — драму Уберто Пазолини «Один на один». Герой Нортона — отец-одиночка Джон, которому диагностировали смертельную опухоль. Мужчина решает лично подготовить сына к своему уходу и пытается найти ему новых родителей. Фильм основан на реальных событиях: когда-то Пазолини увидел такое объявление о поиске родителей в газете и решил снять об этом кино. В российский прокат лента выходит уже 27 января. Затем ее можно будет посмотреть на видеосервисе Wink. В преддверии премьеры Tatler обсудил с Нортоном, за что он не любит своих соотечественников, чему восхищается в русских людях и что бы сделал, зная о близкой смерти.

Вы первый за долгое время актер, который приехал в Москву. Мало кто хочет рисковать из-за пандемии. Ваша жизнь, к слову, сильно изменилась за эти два года? 

О да! Но мне относительно повезло. У меня нет детей, поэтому я не «застрял» с двумя-тремя малышами. А вот мои друзья, у которых есть дети, пережили стрессовое время. У нас с моей девушкой (актриса Имоджен Путс. — Прим. Tatler) был чудесный локдаун. Впервые за всю мою профессиональную жизнь я остановился. Беспокойство насчет того, что я должен быть где-то в другом месте, прекратилось, потому что другого места как такового и не было. Не нужно было идти на очередную вечеринку, на которой я был бы обязан присутствовать, не нужно было сниматься в кино. Все остановились. Это было успокаивающее время. Знаю, что для многих оставаться взаперти с семьей было непросто, а вот для меня наоборот. Эти 3-4 месяца, когда все замерло, меня расслабили и были очень полезными. Например, впервые со школьной скамьи я начал рисовать. Мы часто слушали альбомы, лежа на спине. Это был рай. Я пообещал себе: когда мир снова вернется к привычному ритму, я буду помнить это ощущение. Теперь пытаюсь сдержать обещание. И еще в начале пандемии я начал медитировать.

Сразу несколько ваших ролей связаны с Россией: Андрей Болконский в «Войне и мире», Алекс Голдман в «МакМафии». Наверняка эти проекты сложили у вас какое-то представление о русских людях. Как думаете, какие они?

Мне нравится загадка. Когда ты встречаешь кого-то и не можешь его до конца понять. Когда остаешься с чувством вроде: «Вау, что это было? Этот человек — энигма!» Русские люди для меня как раз такие. Кажется, что вы все обладаете каким-то знанием, которое мне недоступно. Вы очень гостеприимны, но при этом есть определенная часть русской души, которая открыта только для своих. Это будоражит: и огорчает, и манит. Это как отличный фильм: он увлекает тебя, ты не можешь оторваться от просмотра из-за интересных героев. Мне нравится, что в русских есть загадка и тайна, которую невозможно разгадать. 

В «МакМафии» вы к тому же снимались вместе с Алексеем Серебряковым и Марией Шукшиной. Как вам показалось, подход русских актеров к работе отличается от подхода ваших английских коллег? 

В каждой стране и в каждом актерском коллективе люди смотрят на все по-разному. В Англии есть и глубокие, преданные делу актеры, и пофигисты, и кто-то посередине. Та школа и философия, которым нас обучают в театральных вузах, идет от Станиславского и русской традиции. Конечно, между нами было некое пересечение, будто мы говорили на одном языке. Меня очень впечатлила приверженность в работе некоторых русских актеров. Алексей Серебряков очень глубоко вникал в свою роль. Помню, как мы стояли с режиссером и думали: «Вау!». И Кирилл Пирогов восхитительный актер, такой глубокомысленный и невозмутимый. 

В фильме «Один на один» вы играете отца-одиночку, который скоро умрет и поэтому пытается найти сыну Майклу новых родителей. Вы, когда снимались, думали, что бы делали, окажись на месте своего героя Джона? 

Хотел бы я надеяться, что был бы достаточно бескорыстен и благороден для того, что делает Джон — посвятить последние месяцы жизни своему сыну. Я думаю, что большинство людей просто запаниковали бы, устроили бы вечеринку или отправились бы путешествовать. Но Джон делает все возможное, чтобы защитить своего ребенка. Вначале он не хочет говорить о смерти, пытается скрыть это и окружить Майкла заботой. Потом он признает, что это нормально – умереть от онкологии, говорить об этом публично и честно, а еще обсуждать это со своим сыном. Но ведь в то же время этот диагноз не должен определять его. Человек все еще может вести насыщенный образ жизни, полной любви, счастья и радости. Надеюсь, что я смог бы усвоить этот урок и обрести то смирение, которое несет в себе Джон. Позволить себе быть уязвимым — это великое смирение. Надеюсь, я бы смог быть таким. Но никогда не знаешь, как себя поведешь, пока не окажешься в этой ситуации. 

Как-то в нескольких интервью вы говорили, что не в восторге от образа аристократа, который вам часто приписывают режиссеры. Почему? Обычно люди рады, если производят такое впечатление.  

Не то, что мне это мне не нравятся. Просто в Англии все одержимы иерархией классов. Я ходил в частную школу. Люди слышали, как я говорю, понимали акцент и воспринимали только ограниченную версию моей личности. Они определили меня в своей голове в какую-то категорию. Но ведь это очень ограниченное восприятие. В каждом слое общества есть интересные люди – неважно, аристократы это или рабочие. Мне не нравится, когда люди быстро складывают свое представление о тебе и не допускают мысли, что ты можешь быть совсем другим. Как актер я хочу быть всем сразу. Это что-то вроде того чувства, когда хочешь попробовать все блюда со шведского стола. Я хочу играть все возможные роли. Мое нежелание играть одних лишь аристократов — ни в коем случае не укор в сторону их общества. Я просто не хочу, чтобы меня ограничивали.