Я вам предлагаю двадцать пять процентов от того, что вы отсудите у него.
– Нет. Спасибо.
– Хорошо. Так и знала. Пятьдесят на пятьдесят.
– Нет.
– Как это нет? А что же вы хотите?
– Я хочу свой гонорар. Ежемесячно. Или по часам. Как вам будет удобно.
– Но все работают за процент!
– Идите ко всем.
– Мне говорили, что вы работаете за процент.
– Видите ли, я простой московский адвокат, но обо мне постоянно складывают легенды и небылицы. То, что вам сказали, – это легенда.
– И что, вы никогда не работали за процент?
– Работаю. Но очень редко.
Она была очаровательна своей какой-то непередаваемой дерзостью. Наглые глаза, шарнирная походка, прекрасная фигура, тонкие пальцы в ненавязчивых бриллиантах и этот голос – чуть прокуренный, с хрипотцой. «Хорошо, что я женат», – подумал я, чувствуя подергивание в местах боевой славы.
Она вышла замуж восемнадцатилетней девочкой, едва окончив школу и поступив в МГИМО. На курсах немецкого языка, по дороге в маленький студенческий городок Тюбинген. Бавария летом может быть абсолютно прелестной. Она и была такой для юной феи из столичной профессорской семьи. Он подошел к ней, когда девочка с короткой стрижкой в замешательстве искала что-то на пешеходной улице. Катя показала мне свое фото из того путешествия, около ратуши. Я взял изображение, и рука задрожала. «Здравствуй, дядя Паркинсон», – подумал я, глядя на потрясающую фигуру, на улыбающееся благородное и одновременно сексуальное девичье лицо. Это ничего, что он был в три раза старше. Петер обладал прекрасным спортивным телосложением, отменным здоровьем и таким же кабриолетом Porsche. К тому же он был бароном с родословной, уходящей куда-то к Тевтонскому ордену. Все для того, чтобы у студентки из Москвы закружилась голова. В старом родовом замке это и произошло: в первый раз для нее и в какой-то тысячный для нестареющего плейбоя. Небольшой осадок, правда, оставила фотография красавца-дедушки на рояле около камина. Дедуля, который на картонке был значительно младше внука, безумно походил на отпрыска, только в форме SS. Тот же благородный взгляд светлых (надо полагать, голубых) глаз, та же спортивная стать, тот же мужественный резкий подбородок, те же светлые волосы. Все то же самое, но нацист.
На немой вопрос Кати о судьбе «хера полковника» Петер лишь обмолвился, что тогда было «такое время» и «внук за дедушку не канает, в смысле – не отвечает». Обезвредив в замке русскую секс-бомбу, барон на этом не остановился и, как настоящий рыцарь, продолжал за Катей нежно ухаживать. Он был наследником крупной металлургической империи и ухаживал красиво. А еще через полгода, уже в Москве, «гешефт-фюрер», встав на одно немецкое колено, преподнес Кате фамильное кольцо в сопровождении предложения связать с ним юную русскую жизнь: «Их либе дих. Дас штимпт». Что в переводе на отечественный обозначает: «Я тебя люблю. И это правда». Катя хотела пошутить, ответив: «Яволь, хер комендант», но сочла, что это не к месту.
Весной в семейной кирхе молодые, которым на двоих в общей сложности было восемьдесят лет, дали комплексный обет хранить друг другу верность и любить друг друга, пока один из супругов не встретится с дедушкой-бароном на том свете. Все в кирхе, включая детей от предыдущих браков, понимали, что их новая «мама» мужа переживет, но сделать ничего не могли. Папа был главой семейства и немного деспотом.
Семейный конфликт начался буквально на следующий день, когда младший сын, который был старше «мамы» на четыре года, попытался зажать Катю под оленьими рогами в коридоре с немецкими привидениями. Наша девушка нанесла жестокий и в то же время жесткий удар ниже пояса оккупанту третьего размера своей груди и пожаловалась мужу. Реакция Петера была совершенно неожиданной: «Ты уверена, что мой Гюнтер не был тобой спровоцирован?»
Эпизод замяли, но злобный осадочек остался у всех.
Три года прошли более или менее сносно, хотя и не так весело, как предполагалось. Ближе к четвертой годовщине свадьбы супруг сообщил, что ему необходимо разнообразить их супружескую жизнь – так сказать, «чтобы постель не остывала».
Предложенное разнообразие Кате не понравилось. Я попросил дать мне больше деталей (не из любопытства, нет, а только для будущего суда), и мне такое разнообразие тоже не понравилось. С этого момента жизнь в шлоссе постепенно становилась невыносимой. Если это была не травля, то тогда что такое травля? Против фрау Катарины восстали все: слуги, служащие, родственники, родственники слуг, дети от прежних браков, коты, собаки и, конечно, сам муж.
Катя время от времени летала в Москву, и это была для нее реальная отдушина. А один раз она из родного гнезда так и не вернулась. Просто осталась дома, восстановилась в институте и ждала, как дальше будут разворачиваться события. По закону в случае развода Катя должна была получить много чего сталелитейного. Но тут случился казус. Муж решил, что супруга на самом деле была не супругой, а вышла за него замуж с целью завладения родовым имуществом. Кроме того, у него всегда были подозрения, что она российская шпионка. Исходя из всего этого, брак надо бы считать недействительным.
Самый справедливый баварский суд начал в отсутствие адвокатов другой стороны усиленно симпатизировать Петеру фон Неважно Что. Денег на войну в Баварии у Кати нет, но есть Александр Андреевич, который поможет за процент. За большой процент.
– А с чего вам эта идея пришла в голову? Вы хотите сказать, что я должен финансировать ваш суд в Германии, разбираться в лакунах законодательства, где я ни ухом ни рылом, и вообще терять время. Летать за свой счет в Германию. Для чего? Никогда в жизни. Я что, похож на сумасшедшего?
Два дня спустя я стоял в очереди в мюнхенском аэропорту на паспортном контроле. В портфеле лежал договор, подписанный нами с Катей вчера вечером, согласно которому я за свою работу не беру с клиентки ни копейки денег, но она оплачивает все мои фактические расходы. Полученные после суда деньги (в случае и если) мы делим с клиенткой поровну. Стратегически Екатерина убедила меня, что процесс надо затянуть на как можно дольше. Бывший муж – человек на редкость импульсивный, долгой борьбы не выносит и, если блицкриг не проканает, пойдет на мировое соглашение.
У окна «пассконтрольбитте» пассажиры нашего рейса благополучно передавали человеку в форме российские паспорта с Шенгеном. Мне виза была не нужна, и я с гордостью протянул молодому офицеру израильский паспорт – у меня двойное гражданство. Молодой человек кивнул, и на секунду мне показалось, что его дед дружил с дедом Петера. Через несколько минут мне сказали, что компьютер именно на мне сломался и я должен подождать. Еврейское счастье в немецком аэропорту. Думаю, что весь рейс уже ужинал, когда я наконец получил штамп в паспорт и вышел на свободу.
Клиентка просила меня затянуть процесс на как можно большее количество месяцев. Надо будет сообщить ей, что я начал тянуть резину с первого шага.
Прямо из аэропорта я поехал к нашему бывшему. Катерина предупреждала меня о странностях барона, и я был готов ко всему. Не здороваться за руку. Не восхищаться галереей портретов предков – сразу подумает, что заискиваю. Не пить старое рейнское. Во-первых, потому что я вообще практически не пью. Во-вторых, ему дорогих бутылок вина жалко. Забрать оставшиеся вещи, предварительно проверив, что лежит в чемоданах. Отвечать однозначно.
Он был действительно хорош собой, и возраст здорово шел ему. Кстати, замок был не такой уж холодный и неуютный, как описывала фрау клиентка. В коридоре между портретами предков висели многочисленные рога и головы. Пара свободных мест оставалась для самого Петера.
– Мой род прослеживается до XV века, – выдал через пять минут после «гутен абенд» господин барон. Это была вторая фраза за сегодняшний вечер.
– Всего? – ответил я. – Мама рассказывала о нашем родственнике, который вышел из Египта пять тысяч лет назад. И говорят, что я на него очень похож.
Присели в гостиной.
– Вы любовник моей жены? – с нескрываемым презрением спросил наш муж.
– Нет. Я ее адвокат. Это практически то же самое, но без секса.
Хозяин встал, раскрыл огромный шкаф позади своего кресла и, глядя на меня, сказал:
– Я каждый день выпиваю небольшую бутылку старого рейнского вина. Для меня это лучший напиток в мире. Посмотрите, как я выгляжу для своего возраста. Это все наш немецкий нектар. Закончится этот год, и прислуга загрузит мне следующий.
Как и предполагалось, в большущем шкафу находилось несметное количество пол-литровых бутылочек. Я от угощения отказался, чем вызвал искажение лица хозяина, смутно напоминающее довольную улыбку.
Вместе с батлером мы проверили содержимое чемоданов, после чего я погрузил их в машину и зашел попрощаться с процессуальным противником.
– Первый раз вижу адвоката, который за деньги готов на все. Даже на то, чтобы таскать чемоданы. Вы так любите деньги?
– Это национальное. Я же вам говорил: первый чемодан в семье дядя Моисей выносил из Египта. И довольно долго с ним шел. Не бросать же Louis Vuitton нильским крокодилам.
Утром я встретился с молодым мюнхенским коллегой. Парень только что стал адвокатом и ничего не боялся. Маститые ребята отказывались от нас один за другим: конфликт интересов, отказ без объяснений или просто без ответа, что в действительности тоже ответ. А ведь от коллеги требовалось совсем мало. Все остальное я должен был сделать сам.
Выйдя из офиса, я посмотрел на часы, понял, что до отлета у меня хороший люфт времени, и не торопясь поехал во «флюгхафен».
Моя идея, как загнать барона в тупик, была изощренно проста. Катя приобрела во время брака однокомнатную квартиру на родине. То ли в Зюзино, то ли в Монино. Эту квартиру, половина которой должна была, согласно законодательству, отойти барону, я и решил разделить в суде. Так как барон получал «имущество», все разговоры о фиктивном браке быстро должны были подойти к концу. Простенько и со вкусом.
Барон на письма из московского суда даже не хрюкнул. Но когда молодой коллега представил в мюнхенском суде решение о свалившемся на голову Петера материальном счастье в виде одной второй ужаса с тараканами, барон въехал, что не зря мы с предком в свое время таскали чемоданы по пустыне.
Захлебнувшийся процесс в Баварии перерос в обыкновенный раздел имущества. Муж был в гневе, но сделать ничего не мог. Надо было делиться. И только после раздела – таково немецкое законодательство – наступала фаза развода.
А еще через две недели случилось неожиданное.
Поздним вечером я получил от коллеги на свою почту статью из немецкой газеты, которая сообщала о том, что вчера в своем поместье от сердечного приступа скоропостижно скончался Катин Петер. Барон, как обычно, ужинал в своем родовом поместье, на глазах прислуги отхлебнул из фамильного бокала XVIII века свое любимое старое рейнское, схватился за сердце и упал. Бокал, между прочим, не разбился. Последним жестом Катин муж успел поставить фамильное достояние на стол. Статья заканчивалась традиционной фразой: «Вдова (наверняка Катя) и дети неутешны. Похороны состоятся...» и прочее. Далее следовала приписка немецкого адвоката о том, что весь процесс приобретает новые очертания, а фрау Екатерина становится главной наследницей всего имущества. Я позвонил клиентке с новостями. Газета не обманула. Узнав о довольно долгом сроке вступления в наследство (два года), вдова поистине была безутешна.
Прошло несколько месяцев. Мы время от времени встречались и виртуально перепиливали шлосс, металлургию, винодельню, баварские угодья и счета покойного в банках. Пиво и сосиски в расчет не брали.
Я сидел в кулуарах известного телеканала в ожидании начала нашей программы и смотрел на мониторе передачу, предшествующую нашей. Раз-овор шел о ядах, известных событиях в Англии и тому подобных вещах, мало меня интересующих. Неожиданно специалист – некий профессор, лицо которого показалось мне знакомым, – привлек мое внимание. То, что он говорил, было предельно интересно. И логично. Когда передача закончилась, профессор зашел в нашу гримерку забрать плащ. Оглянувшись на нас, ожидающих новую съемку, профессор остановил свой взгляд на мне и поздоровался.
– Александр Андреевич, добрый вечер! Как я рад с вами познакомиться!
К публичности простой московский адвокат Александр Добровинский привык. «Татлер», радио, телевидение, все дела. Со мной часто здороваются незнакомые люди. Но тут случай был совершенно иной.
– Меня зовут Константин Сергеевич, и я отец вашей клиентки Кати.
Мы разговорились. Сначала о передаче. Потом о нашем деле. Затем перешли на Киркорова и Маруани. А потом... Потом мой новый знакомый рассказал немного о себе. Работал страшно сказать где, огромное количество трудов, профессор в одном из самых престижных вузов страны, лауреат всех возможных государственных премий. Куча орденов и регалий. Наверное, главный на сегодняшний день специалист в стране по ядам. Очень хотел, чтобы Катя стала химиком (она все детство провела в его домашней лаборатории), но судьба распорядилась иначе. Короче, очаровательный милый старый русский чеховский интеллигент. Поболтав еще пять минут, мы распрощались, договорившись на днях вместе поужинать.
Знакомый продюсер отмечал рождение дочери и принес бутылку красного вина. Меня удивил современный штопор-нештопор. Это был шприц, который втыкался в пробку, нагнетал в бутылку воздух – и пробка выскакивала из горлышка, как смазанная.
Внезапно липкая мысль пронеслась через мою адвокатскую голову. Я схватил телефон и побежал в коридор звонить. «Главное в этом случае – не задавать вопросов», – учу я на семинарах «Искусство переговоров» своих студентов. Бить надо наверняка, не боясь промахнуться
– Екатерина Константиновна. Я все знаю. Вы провезли в Мюнхен яд из лаборатории вашего папы. Затем, вооружившись шприцем, ввели яд в одну из любимых бутылок Петера. Она была где-то в середине шкафа. По вашей задумке, очередь до нее должна была дойти через много месяцев после вашего отъезда из Германии. Под предлогом немецкой жадности вы на всякий случай предупредили меня не пробовать вино, которое мог предложить мне ваш муж. Подозрение на вас, таким образом, пасть не могло ни в коем случае. Что касается украденного у вашего отца зелья, то, зная возможности «страшно сказать где», ни одно вскрытие ничего бы не показало. Да его и не было. Просто инфаркт. Просто случилось несчастье. У меня только один вопрос. А вы не предполагали, что ваш муж может угостить вином кого-нибудь еще? Своего сына, например. И что за столом было бы два инфаркта.
Это была нехорошая тишина в трубке. Она мне сильно не нравилась. На- конец я услышал шепот:
– Вы просто сошли с ума, Александр Андреевич. Глупости какие-то рассказываете. Да еще по телефону. Давайте встретимся часа через два где-нибудь.
А на следующее утро я с грустью смотрел, как шредер уничтожал мой экземпляр договора с фрау Катариной.
«Это смертельно опасно – обижать русскую женщину, – думал я про себя. – Даже немецкому барону. Или особенно немецкому барону, внуку боевого офицера?»
После этого случая я решил за процент не работать. Просто не очень хочется. И точка. Как-то так.
Фото: ИЛЛЮСТРАЦИЯ: ЕКАТЕРИНА МАТВЕЕВА