Без штанов: колонка Александра Добровинского

Многим он казался сделанным из мрамора, как римские статуи. Но я хорошо знал и его, и его жену, и поэтому представлял его скорее фаянсовым, как унитаз в нашем институте. Он был старше меня на два курса и учился на заочном. В свободное от спекуляции время Миша работал третьим режиссером во Втором творческом объединении «Мосфильма». То есть он не только порол ерунду с утра до вечера, он еще ее снимал. В то лето начала семидесятых бизнес по скупке долларов, франков, марок и прочих итальянских лир на центральных улицах Москвы шел довольно успешно. Однако к такому удару судьбы в область незащищенных гениталий Михаил был абсолютно не готов.

Итак, в июне на Стриту – как тогда называли улицу Горького, ныне Тверскую, – высадился десант шведов. Одного звали Свен, другого Ян. Шведы бодро говорили по-английски и даже улавливали русский (язык врагов учат в армии), заигрывали с девушками, фланирующими у кафе «Московское», и вскоре местной фарце стало понятно, что Тре-Крунурам нужна крупная сумма рублей в обмен на доллары. От ревности и недоступности этой лакомой операции спекулянты напрягались.

Дело в том, что такой суммы для немедленного расчета с собой ни у кого не оказалось. Один лишь мудряшка (не от слова «мудрый») Мойшеле якобы обладал искомой величиной в наличии. Коллеги вытолкнули Мишу на сближение с фирмой. Наступала развязка.

Шведы достали огромную (по тем временам) пачку денег. Миша – небольшую сумку с рублями и открыл ее для демонстрации шведам. Шведы заглянули внутрь, и ходячий валютообменник немедленно получил прямой в голову с дальнейшей серией ударов по печени и почкам. Мойшеле был мальчик мужественный и обоссался от страха, не снимая штанов, чтоб не показать врагам ужаса на своем неарийском лице.

Что же произошло? Шведы Свен и Ян выглядели как шведы, но были эстонскими залетными кидалами из Таллина. Тщательно собранная аккуратная «кукла» из долларов тянула на сто тысяч рублей. Миша, который до тысячных высот еще никогда не поднимался, встал на тропу бизнеса с заднего прохода в кафе «Московское». В спортивной сумке «Аэрофлот» лежали тысячи рублей в банкнотах, вышедших из употребления в 1961 году при деноминации: большие такие бумажки с портретом Ильича, на фиг в описываемом году никому не нужные. Спалившиеся шведские эстонцы, обидевшись, что за их красивую «куклу» какой-то гад решил двинуть фуфло, били Михаила очень умело, но слишком долго и без фантазии. Через пять минут местные менты сгребли всех: пострадавшего, «шведов», «куклу» имени столицы США города Вашингтона, сумку с Ильичами, два режиссерских сломанных ребра, кровоточащий нос и, конечно, обоссанные джинсы Levi’s.

Миша позвонил мне из милиции и попросил помочь чем и как можно, а пока он где-нибудь посидит до суда, хотя ему это явно не нравилось. Я связался по междугородней с телеграфа с одесским дядей Фимой, который мог все, и объяснил ему, шифруясь от КГБ, что мой приятель попал в историю, при которой в настоящий момент он «не стоит и не лежит, а как-то находится посередине этих процессов»... Одесский родственник на то и родственник, чтобы понимать с полуслова любимого племянника. Дядя Фима перезвонил мне на следующее утро и, поддержав свое реноме все умейки, продиктовал телефон некоей Ларисы. Лариса была плохим адвокатом, но время от времени жила с заместителем генпрокурора, которому, видно, сильно нравилась. По крайней мере больше, чем законно обретенная на освоении целины в конце пятидесятых жена. По фильмам я знал, что на целине были трудные и голодные комсомольские будни...

Лора вошла в квартиру через пять секунд после своей груди. Это если считать вслух и небыстро. Грудь находилась на довольно ладном теле, но полностью затмевала все впечатления от остального, хотя над ней возвышалась симпатичная кучерявая блондинистая голова в круглых темных очках. Я сделал нам кофе и рассказал ситуацию с приятелем. Лора попросила к кофе коньяк и сняла очки. На голубом глазу, вернее, на его заплывшем остатке, царил замечательный и добротный синяк.

Адвокат объяснила, что ее почти жених номер два – первый секретарь райкома то ли Москвы, то ли Подмосковья – утром погладил большевистский кулак о лицо любимой с поэтическим сопровождением: «Теперь ты, сука, к своему легавому месяц не покажешься...» – очевидно, имея в виду прокурора. Надо думать, приревновал по каким-то причинам. Хотя мог иметь в виду и некоего генерал-полковника МУРа. Кто их, глупых ревнивцев, разберет...

Короче, Лариса мне понравилась как адвокат и вообще. Ее позиция при подготовке к процессу впечатляла, особенно сзади, но, несмотря на это, Мойшеле выпустили только через неделю, а еще через месяц они поженились – когда глаз окончательно прошел. Думаю, что к этому времени исчез и удивительной красоты кровоподтек слева от седалищного нерва, поставленный уже, кажется, ногой из МУРа. Но спрашивать об этом молодых было не очень удобно... Лора была старше Миши на десять лет и с высоты своего стажа увидела в нем выездную еврейскую визу и будущее крупного афериста. Он, в свою очередь, расписался с ней из страха когда-нибудь жениться по любви. Короче, брак имел все основания быть крепким.

Прошло несколько Олимпиад и солнечных затмений. До меня долетали слухи, что Левис (прозвище перешло с Михаилом все границы) прекрасно адаптировался в новой среде: взял фамилию жены – Котлетин, в Германии купил за недорого титул барона и таким образом сделался еще и «фоном». Фон Котлетиным. Звучит гордо. Легенда была следующая. Мишель – единственный наследник дяди Котлетина (ближайшего поверенного государя императора), который вывез из России вместе с белой армией практически весь интерьер царских апартаментов. На память. Дядя недавно ушел в мир скорби, оставив все единственному племяннику: древние иконы в окладах и без, яйца (без яиц в нашей жизни просто никуда), а также несколько десятков других работ Фаберже типа рамок, каменных зверьков и прочей мути. Иногда попадался Айвазовский.

Над нескончаемым наследством каждый день трудились несколько десятков мастеров XV века, в основном осевших в Берлине, над ежегодным шестым «Девятым валом» – парижские мастера, над ювелиркой – умельцы из Одессы и Ленинграда, приютившиеся в Бруклине. «Икона старая, но мастер еще жив» – это выражение пошло именно оттуда. Антиквариат впаривался как настоящий европейцам свободных профессий (докторам, ветеринарам, адвокатам, коммерсантам и рестораторам) – то есть тем, кто платил наличными, уведенными от налогов, и мог приобрести вещь на потом за полцены сегодня. Действительно, ни один кот еще за свою кастрацию карточкой VISA не заплатил... Старушки платят ветеринару налом. Супруги жили в Санкт-Морице и на юге Франции – короче, там, где кучкуются покупатели. Михаил не выучил ни одного языка, чтобы толком объясниться с клиентурой, но это, как ни странно, создавало иллюзию правды. Весь антикварный мир эмиграции, как и во время оно у кафе «Московское», ревновал и завидовал Левису.

И вот, гуляя по Парижу, я случайно столкнулся с Лорой. Она несколько похудела. Но тот же наглый взгляд, та же грудь с набором свежих морщин, «Шанель» по всему телу и россыпь хороших брюликов на пальцах. Мы обнялись.

– Ты мне нужен, – сказала старая подруга. – Я же по-вашему ни в зуб ногой, а мне надо к врачу. Он какое-то светило европейское. Попереводишь?

Профессор оказался симпатичным старичком со смеющимися глазами.

– Мадам, – сказал он, – вашему мужу нужен долгий покой. Он должен прийти в себя, иначе все обернется плохо. Это сильное успокаивающее. По две таблетки после еды, каждый день, утром и вечером. – Доктор! Я немедленно расскажу об этом мужу! Жаль, что он не смог прийти сам...

– Успокоительные, мадам, это не ему, это вам!

Лариса похлопала меня по спине и тихонько сказала:

– Ну, пару дней я продержусь и без таблеток, не правда ли, Сашок?

На улице я срочно заторопился к маме, но не смог удержаться и не задать мучивший меня вопрос:

– А почему сам Миша не пришел?

– Ты что, не видел в кабинете медсестру? Ты знаешь, какими глазами она на него смотрела в первый раз? А я очень, очень ревнивая!

Я представил потрясшую меня медсестру заслуженно стоящей на подиуме конкурса страшил и исчез с горизонта, как Бэтмен. А еще через десять лет Миша нашел меня в Москве.

– Ты можешь помочь старому другу? Позвонит Лора – скажешь, что мы ужинаем с тобой и еще с двумя министрами, по делу. И возьми с собой паспорт водителя...

Можно подумать, что я обычно ужинаю с министрами из-за сексуального влечения... Но зачем ему паспорт Игорька?!

Лора позвонила через десять минут. Я плел ахинею о спецужине в Белом доме и о том, что нас обслуживают одни мужики, и стеснялся самого себя. Чуть-чуть...

Гостиница «Метрополь» как место встречи меня удивила. На диване сидели две хорошо одетые долговязые и на редкость худые девицы и по-дурацки хихикали. Девушки призывно что-то замурлыкали типа: «Александр, мы вас ждем!» Когда я приблизился, одна из них свиристящим шепотом сообщила мне, что должна сказать что-то по секрету... Я встал на диван, мы сравнялись ростом, и скелетик зашептал мне на ухо: «А вон Михаил Абрамович!»

Левис стоял около стойки ресепшена и зло на меня поглядывал. «Светку не трогай, пришибу! – сказал он. – Твоя Наташа. Это очень известные манекенщицы. Бери два номера на паспорт водителя – и пошли. Потом поедем с отчетом домой... Конспирация... А то эта старая дура и меня, и тебя убьет!»

Мы вернулись к дивану. У «моей» наш елковой блузке были расстегнуты все пуговицы до пояса. На загорелом теле виднелись ребра и средних размеров фурункулы, которые в обиходе принято называть грудью.

Мой предыдущий эксперимент с ее коллегами прошел давно и хороших впечатлений не оставил. Последняя манекенщица в моей жизни вышла из ванной согласно правилам: по прямой. Взошла на кровать, как на подиум, и в самые интересные моменты застывала в позах с поворотом то вправо, то влево – видимо, в ожидании блица от фотоаппарата. Очевидно, в эти минуты я должен был аплодировать...

Короче, мы договорились с манекенным ревнивцем, что он позвонит мне после загула, и я пошел ужинать в ресторан этой же гостиницы. Через полчаса, как только я заказал ужин, Левис позвонил мне и срывающимся на хрип от страсти и счастья голосом сказал: «Все!» А еще через сорок минут мы входили домой к фон Котлетиным. Обняв меня, Лора пальцем показала Михаилу на ванную.

– Котик! – заверещал муж. – Ну не сейчас! Мы должны поболтать со старым другом...

Они препирались, переходя на крик, еще часа полтора. Наконец я устал и собрался уходить.

– Ладно, – сказала Лора. – Я тоже Сашку давно не видела. Попьем чаю пока...

Миша заплакал. Через пятнадцать минут я тоже рыдал – от смеха, не стесняясь этих придурков. Я даже не мог себе представить, до чего может довести ревность...

После каждого долгого отсутствия вне супружеского дома Лариса загоняла мужа в ванну – на взвешивание. Почему в ванну? Я тоже поначалу был в недоумении. Оказывается, если два Мишиных «фаберже» в воде не всплывали, а были, так сказать, насыщенными, затестостероненными и уходили на дно, то все было хорошо. А вот если нет, и они, пустые, всплывали, как пиратские бутылки, тогда все. Кирдык. Из дома надо было бежать.

Причем всем – и прислуге, и друзьям. К тому же на Ларису, согласно букве французского законодательства, было записа но все имущество. А там не тут, не разгуляешься. Во «всплывающие» минуты баронесса фон Котлетин била и царапала мужа, как черная пантера в истерике. В следственном эксперименте я принял сторону дамы. Сопротивляться двоим Мойшеле уже не мог... Пяти минут истерики мне хватило...

С ноющим от смеха животом я сел в машину. Это потрясающе! По мотивам перевода Маршака: «Любовь и ревность навсегда меня поймали в сети. Но мне и ревность не беда, не будь любви на свете...»

Дома любимая нежно обняла меня и сказала: «Оксана приготовила тебе ванну». От страха я покрылся мурашками, а воло- сы на голове (в тех местах, где они еще оставались) встать дыбом могли только параллельно полу. Что и сделали... Я всегда принимаю душ, зачем мне ванна?!

С предрасстрельно развернутыми плечами я двинулся в ванную. Меня интересовало только одно: это идея любимой или горничной? Впрочем, особой разницы я не видел...