Беременное правительство: колонка Александра Добровинского

А почему вы назвали эту замечательную девочку Александрина? Имя, конечно, красивое, но редко встречается. Были какие-нибудь причины?

Вечеринка по поводу рождения еще одной дочки наших друзей была в самом разгаре. Я держал на руках сопящую, завернутую в красивый конверт кроху, и мне было все интересно. Дима и Наташа как-то странно переглянулись, а потом счастливая мать объяснила:

– Просто мы провели чудесные каникулы в Египте, плавали на стареньком пароходе по Нилу, как в романе Агаты Кристи, осматривали пирамиды, музеи... Потом остановились на день в Александрии. Все было так романтично, красиво. Там наша дочь и получилась.

Все засмеялись. Ангелочек в это время смотрела какие-то свои ангельские сны и даже не подозревала, почему ей дали такое имя. А ведь с такой логикой ее могли назвать совершенно по-другому. Наша судьба часто состоит из неожиданностей и сюрпризов.

Jimmy’z трясся в восходящем опьянении жизнью. Монте-Карло догуливал поздний аккорд июля восемьдесят пятого года. Новая идея по вытрясанию денег из отдыхающих работала на хорошо и отлично. Она заключалась в том, что эта ночь в княжестве является самой серединкой года и десятилетия и поэтому ее надо отгулять так, чтобы утром было мучительно больно голове и бумажнику.

«Проснись с любимым человеком, даже если не знаешь, как его зовут!» – кричал лозунг на стене клуба. Публика была послушна и готовилась к утру выполнить приказ.

Идея праздника и лозунг принадлежали «европейской королеве ночи» – несравненной Регине Зильберберг. Или, как ее называли французы, Режин. С ударением на последнем слоге. Королева ночи была нашего происхождения. Во время войны ребенком скрывалась вместе с семьей от немцев, а когда все закончилось, решила отомстить судьбе и остаток жизни заниматься только тем, что приносит удовольствие.

В шестнадцать вышла замуж и через два месяца родила мальчика, что не помешало ей стать не только певицей. Злые языки рассказывали, что успехом Режин была обязана своему феноменальному темпераменту, но разве это плохо? В середине пятидесятых она открыла в Париже свой первый клуб Chez Régine и сразу собрала там всю снобистскую и снобирующую элиту. А потом пошло-поехало. Лондон, Сен-Тропе, Монако, Нью-Йорк...

Я никогда не был большим или даже маленьким любителем ночных клубов, и Режин это хорошо знала. Знала-знала... однако никак при всем своем уме, колоссальном опыте общения с мужчинами и природной хитрости не могла понять почему.

Ларчик между тем открывался просто. Без отмычки. В самых разных компаниях мой хорошо подвешенный язык, манеры и юмор приводили к тому, что практически любая красавица к утру могла стать близким человеком. Тем более что в допрезервативный период развития цивилизации ХХ века разнополые судьбы, не боясь страшных болезней, быстро сближались после приятно проведенного вечера – хотя бы для того, чтобы его продлить. В ночных же клубах и на дискотеках гремела музыка – чтобы пошутить, надо было орать в ухо моим и так довольно низким голосом, который я через пять минут срывал на несколько часов. За популярностью на сцену вместо меня выходили высокие качки, тупизна которых была замаскирована динамиками, мускулами и тяжелыми коктейлями. Молодые люди имели явное преимущество перед очкариком, и сделать что-то против этого было трудно. Короче говоря, дискотеки и ночные клубы я не любил. Режин – с которой меня когда-то познакомил, смущенно потупив глаза в связи с их, похоже, когда-то состоявшейся интимной дружбой, местный раввин – не могла взять в толк, почему я через пятнадцать минут после того, как попадаю в ее заведение, исчезаю до следующего раза.

Но в эту ночь середины июля, лета, года и десятилетия я вынужден был отсиживать в клубе неизвестно зачем третий час, хотя страшно хотелось спать. Косить глазами по сторонам приравнивалось ко взгляду налево, на который я не имел права. Дама, курящая рядом, могла, не говоря ни слова, выцарапать мои глазки, которые, как показало будущее, мне понадобятся в последующие десятилетия. Даму звали красотка Ленка, и мы уже довольно долго жили вместе в Париже. Лена была хулиганкой с Лиговки, но, обладая фамилией Штейнбок, что довольно точно в ее случае переводится с немецкого как «горный козел», окончила английскую школу, ленинградский университет, вышла замуж за иностранца, переехала в Германию, выгнала мужа и стала жить со мной в Париже.

Несмотря на то что кадрить Лену было уже занятием абсолютно бессмысленным, на танцполе я обязан был потеть рядом с ней, ибо присутствующие вокруг нас сисястые и полуобнаженные раздражители представительницу Лиговки в Монако бесили. Я не возражал и, соскучившись по любимому фитнесу, вовсю отплясывал в дыму под софитами.

Хитрая Режин придумала промоакцию, рассчитанную на идиоток, но такими оказался практически весь клуб. Начиная с пятнадцатого коктейля (на дворе было пятнадцатое июля), пара получает бесплатно бутылку шампанского «Дом Периньон». Понятно, что к двум часам ночи весь клуб был пьяным в хлам. До обещанного подарка дотянули немногие. Выпускница ленинградского университета и немецкого брака остановилась на девятом. Что же касается меня, то я дотягивал свой Perrier Citron безо всяких претензий на халяву. В три часа ночи басы из динамика вместе с «Блади Мэри», удобренной несколькими кир-рояль и джин-тоником, стали добивать Элен, и она, икнув, прокричала мне в ухо, что у нее разболелась голова и ей надоело меня ждать.

Мы шли пешком в гостиницу Métropole, наслаждаясь пьянящей молодостью и звездным небом. Утреннее княжество оглушало тишиной после ужаса ночного клуба. Навстречу нам попадались одинокие и не очень трезвые прохожие, известные всему миру. Унылый (что на корте, что в жизни) Бьорн Борг, сутулясь, чем-то напоминал одинокого пожилого высокооплачиваемого осла. Джейн Биркин в окружении трех молодых людей травила что-то смешное. Молодые люди заискивающе смеялись, как будто их щекотал сам Юрий Никулин, который в Монако, по-моему, никогда не был. Нэнси Шопард несла свое подтянутое лицо XIX века в тот же отель, что и мы. Остальных четырех человек, которых мы встретили по дороге, я не знал, но точно где-то видел.

У Лены все больше болела голова, и поэтому она давила на мой мозг с удвоенной энергией. Я испортил жизнь, потому что мы должны через два дня уезжать в Париж, ей нечего завтра надеть и я куда-то не туда смотрел весь вечер. Как обычно, я не возражал и не спорил, что было вдвойне оскорбительно. Идти до отеля было недалеко, поэтому навык отключаться от бормотухи в правое ухо пока работал, тем более что при больной голове все ее интонации шли в одной октаве.

Консьерж в Métropole улыбнулся так, будто я только что выдал ему зарплату за год золотыми луидорами. Это была еще эпоха, когда за клиентом ухаживали и даже где-то боготворили.

Посадив свою горную козу на удобный диван в холле, я подошел к стойке попросить аспирин. Услужливый Жан-Мари немедленно выдал мне банку для дамы, объяснив, что для быстрого снятия мигрени необходимо растворить две таблетки в стакане воды и готовый продукт выпить. Получив вместо спасибо «Где ты шлялся два часа?», я помог красотке подняться с дивана, и через полторы минуты мы оказались в номере.

Когда напиток из аспирина был изготовлен и выпит, Елена распаковалась и удалила себя в холодный душ. Однако и через двадцать минут голова не проходила, хотя чему там было болеть?

Все пары как пары, и когда у женской особи мигрень, это означает отказ от близости. Обычно в таких случаях я совершенно не настаиваю. И действительно: зачем сотрясать больного человека? Но это в нормальных семьях, с нормальными женами. Гражданскими или совсем другими. У моей ленинградской девушки все было не так. Любые болезни, включая насморк и зубную боль, лечились только одним способом. Да-да. Этим самым. Отбояриться от работы семейным доктором я не имел права. Тот случай, когда русское выражение «Вынь да положь» приобретало буквальный и зловещий смысл.

Заявления по поводу моей усталости, тусовочной «поздноложимости» и пляжной «рановстваемости» не принимались никогда, тем более в романтическом княжестве. Лена вверила мне пост, и я должен был на нем стоять. Как штык. Такие они – горные козлы, или по-немецки Штейнбоки.

Через несколько дней каникулы закончились и мы благополучно вернулись домой в Париж. А еще через месяц Лена позвонила мне на работу и шепотом выдала следующее:

– Саша! Я срочно должна тебя увидеть!

– Котик любимый, я вернусь вечером домой, и мы обо всем поговорим.

– Нет, я сейчас приеду.

Это было странно, потому что такого не было никогда.

Через час мы сидели в кафе, и я не понимал, что мне делать и как себя вести. То, что я услышал, в мою мужскую логику никак не укладывалось, и готов к такому повороту событий я совершенно не был.

– Ты знаешь, что я предохраняюсь и у меня стоит спираль?

– Да? Я чувствовал.

– Что ты там чувствовал? Ладно, это сейчас не имеет значения. А ты знаешь, что имеет значение? Я тебе скажу. Я, кажется, беременна! Потрогай!

Я потрогал.

– Что ты трогаешь? Совсем с ума сошел от счастья? Грудь потрогай! И это явно не вчерашние эклеры.

Я убрал свою ладонь с Ленкиного лба и боязливо потрогал знакомое место.

– А что я должен в них найти? Новые скрижали? Я не понимаю, что ты от меня хочешь. Я никогда не был беременным.

– У тебя есть шанс. Но я сама не могу понять, что случилось. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! У тебя есть гинеколог?

– Нет, но у меня есть зубной врач...

– Твои идиотские шутки сейчас неуместны. Я не знаю, что со мной! Может быть, я больна?

– Можно я договорю? Имею право? Франция ведь свободная страна. У меня есть друг – зубной врач, к нему ходит моя мама. Так вот, он делит одну небольшую клинику с гинекологом и еще кем-то. Пойдем к ним. Кстати, ты говорила, что у тебя выпала пломба. Эскулапы возьмутся за тебя, так сказать, со всех сторон.

Больше ничего хорошего в тот вечер я не услышал. Ночь была очень тревожна. Ленка не понимала, что произошло, и очень боялась за свое здоровье. Я очень любил Ленку и боялся за нее в два раза больше.

– Как это – все бывает? Какая такая аккуратная беременность? – Лена выговаривала врачу, как будто он сам был сперматозоидом, без спроса влезшим в доверие к девушке против ее желания.

– Во-первых, Саша еще не сделал мне предложение. А во-вторых, объясните мне немедленно, как это могло произойти, в конце концов!

Доктор понял, что пациент трудный, и налил себе воды. Чтобы разрядить обстановку, я вслух отсчитал шесть недель и начал вспоминать и объяснять присутствующим, как все происходило. Горная коза в мини-юбке внимательно слушала, слегка меня поправляя. Молодой гинеколог начал краснеть.

– Нет, так забеременеть вы не могли. Что еще делали?

Через пятнадцать минут наших воспоминаний я заметил, что доктор Морис Санжер покрылся испариной. Сумасшедшая пара из России ему очень надоела. Особенно красотка Лена, на которую он последние несколько минут посматривал с непонятной мне ненавистью. Перебрав недельный набор наших монакских близостей, мы наконец дошли до истории с аспирином.

– Вот оно! – закричал доктор. И, попросив у нас прощения, выскочил куда-то на несколько минут.

Вернулся молодой специалист уже абсолютно спокойным. Он больше не нервничал. Наверное, проконсультировался с кем-то по телефону.

– Рассказываю. Спираль раздражает стенки матки, мешая во время эякуляции оплодотворению яйцеклетки. Когда мадам приняла аспирин, ушла головная боль, но и раздражение автоматически прекратилось. Вот и все. Поздравляю вас еще раз.

После клиники мы решили немного пройтись пешком. Парижская осень радовала теплом и очень свойственным только этому городу уютом. Нам надо было выбрать кольцо, потому что без него делать предложение не положено. – А как мы назовем маленького? Аспик? Аспириния?

– Как ты захочешь, дорогая, так и будет. А если бы я принес тебе тогда анальгин, ты бы тоже подобрала соответствующее имя?

Но мои шутки Лену в тот момент не интересовали. Она держала меня под руку и шла медленно и как-то гордо, как может идти только беременная женщина, которая любит и любима.