– Вы говорите о том, что «Текст» – завершающий спектакль вашего московского этапа. Неужели вы от нас уезжаете?
– От вас? С вами мы, по-моему, пока только встретились (смеется). Да, у меня действительно есть чувство, что какой-то период в моей жизни подходит к завершению, а впереди — что-то совершенно новое. Каким оно будет — я пока не могу описать, но совершенно точно знаю, что моя московская волна закончится «Текстом». Следующей волны ожидаю с радостью и нетерпением.
– И все-таки, вы сами из города уезжаете?
– Я вот совершенно недавно ощутил, что Москва — идеальный город для жизни. Физически ощутил — мне так нравится здесь жить! Хотя в последние несколько лет я вообще нигде не живу — кочую вместе с семьей. И в этом смысле я не могу уехать из Москвы — я здесь вроде как всего лишь бываю, провожу время. А живу я везде — на Земле.
– В одном из интервью перед премьерой спектакля «Беги, Алиса, беги» вы говорили, что не видите смысла куда-то уезжать и бег от самого себя не делает человека свободнее. Правильно?
– Смысл есть ровно в тот момент, когда вы его для себя формулируете. Человек — это вообще генератор смысла и бессмыслицы. Если вы хотите, чтобы смысл был, то вы его немедленно обнаруживаете — вы его как бы создаете сами. Наблюдающий создает наблюдаемое, в том числе и свой смысл. Это касается и театра, и жизни. Знаете, есть такое любопытное упражнение, связанное с движением — я провожу его, когда начинаю какую-то большую педагогическую сессию. Нужно сосредоточиться на скорости вашего перемещения. Смысл в том, что вы продолжаете перемещаться, даже если изо всех сил стараетесь оставаться неподвижным — это признак того, что вы живы. Продолжает биться ваше сердце, по вашим жилам течет кровь, вы не можете не моргать. Человек — это есть движение, а неподвижность — не что иное как признак небытия, черная дыра, смерть. Боюсь, что об этом мы ничего не знаем.
– Вы сейчас говорите о смерти со страхом или с любопытством?
– Наверное, смерть — это один из основных предметов исследования в моем творчестве. Это же самое таинственное, что только существует в жизни. Ну и все таинственное — оно, конечно, страшное. Страшно интересное.
– Мне кажется, что вы задумали уйти из театра в кино — ведь неслучайно у вас в новом спектакле на сцене семь экранов.
– Да, мне хотелось бы, но пока это все гипотетически. Я бы хотел снять кино, но пока у меня что-то не прет. Я веду переговоры с разными продюсерами на эту тему, но они пока не закончились ничем. Я сейчас работаю над интернет-сериалом. Мы уже создали собственную платформу Black Russian TV — там будем запускать эдакие онлайн-стримы. Это будет синтез между интернет-телевидением, кино и театром. Вы можете назвать это экспериментом на пересечении разных жанровых явлений. 28 мая в 22:00 на платформе пройдет премьера первого проекта Asmodeus — интерактивного сериала, шоу в режиме реального времени. Каждую серию можно будет увидеть только один раз, они будут транслироваться по понедельникам. Билеты на любое количество показов зрители могут купить на сайте.
– «Текст» — ваш первый спектакль по современному произведению, а не по переделанному старому. Вы специально решили так завершить этап — показав зрителям их современную жизнь?
– Вообще-то я искал материалы для кинофильма — так и нашел «Текст» Дмитрия Глуховского. Я тут же написал ему, но у Мити уже были какие-то договоренности с опытными авторами, и он предложил мне поставить театральную версию. В ней я всё равно какую-то киноэстетику продолжил исследовать — логичный переход к новому этапу. Митю я попросил написать киносценарий к постановке — что он и сделал. То есть текст «Текста» все-таки был переделан, но самим автором. Этот спектакль — мой осознанный шаг, который естественно вырос из обстоятельств и луча моего интереса, которым я исследую реальность.
– Ваши актеры в «Тексте» — Кристина Асмус, Артем Ткаченко, Дарья Мельникова и Илья Маланин — нам очень знакомы по сериалам и прочим телепроектам. Артем, например, сейчас повсюду в рекламах «Ростелекома». Вы нарочно подбираете таких артистов, чтобы показать публике, что вы способны показать их совсем другими?
– Я не видел ни одного телепроекта Артема, Даши, Кристины. Не знаю, что они там делают на телеке — у меня его нет, не смотрю его с тех пор, как уехал из Омска в 2000-м. Все мои артисты, кроме Артема Ткаченко, работают в Театре Еромоловой — там мы и познакомились. В спектакли очень сложно кого-то приглашать со стороны, ведь в самих театрах немало людей, которым нужна работа. Руководство чаще всего настаивает, чтобы я задействовал людей из труппы — так я и поступил в этот раз. Актерами очень доволен.
– В спектакле вы покажете киберзависимых людей, а сами вы в их число входите? Палец тянется на круглую кнопку?
– Конечно.
– У вас в инстаграме ник смешной – @vnuchek. Почему?
– У нас с Пашкой Семченко, художником театра «Ахе», был такой творческий тандем. Я называл его дедушка, а он меня — соответственно, внУчек. Ну и мне это казалось очень забавным. Вообще у меня были близкие отношения с бабушками. Родители дико заняты были — маме было 20 лет, когда я родился. Представляете, что такое 20 лет! Поэтому мною занимались бабушки, то одна, то другая. Одна работала в больнице медсестрой, другая была довольно знаменитым режиссером в Омске. И я вот между ними такой болтался, это меня и сформировало. Так и вышло, что такой вот я по жизни внУчек.
– Соцсети вы считаете бедой?
– Нет. Я думаю, что беда — это плохие дороги и слабая социальная защищенность. Отсутствие свободы слова — гораздо большая беда, чем инстаграм.
– Кто ходит на ваши спектакли?
– Земляне.
– Люди светские охотно повалили в дом Спиридонова на «Черный русский» — и не ради того, чтобы сфотографироваться. Вы сделали практически невозможное — смогли их увлечь. Как вы считаете, причина успеха — в том, что вы людей включили в процесс?
– Я понятия не имею. Я очень мало знаком с людьми, которых вы описываете, поэтому понять, чем я их так заинтересовал, мне очень тяжело. Я живу замкнутой жизнью, мало общаюсь со светскими людьми. Правда, я не знаю. Мне всё равно.
– То есть вы не следите за тем, кто приходит на спектакли?
– Слежу (смеется). Но почему им интересно, я понятия не имею. Я вообще не считаю, что они как-то отличаются от других людей, глобально. Это такая мнимая разница. Мне кажется, что нужно думать не о том, как заинтересовать москвичей, а о том, как заинтересоваться самому. Фокусироваться на зрителе очень странно — делать это должны пиар-менеджер и кассир, который продает билеты. Человек, который создает, должен быть сосредоточен на содержании, работе с актером, на художественным языке, ну и на каких-то таких веселых вещах.
– Вы сделали какие-то веселые выводы о светском московском круге за все показы «Черного русского»?
– Ну, я делал выводы любопытные, наблюдал за тем, какие это люди. А вообще, все выводы я делаю, читая новости в Сети. Мне кажется, что в театре сложнее что-то понять: приходят люди тихонечко, садятся в зал, уходят. Хлопают или не хлопают — что тут скажешь? Наблюдая прямую трансляцию с митинга 5 мая, я понял куда больше.
– Вас кто-то из знаменитых зрителей неожиданно благодарил лично?
– Леонид Ярмольник. Сказал, что ему понравился «Цирк». Оказалось еще, что он играл на Таганке и посмотрел там мою «Алису». Благодарил меня — это было очень приятно.
– Какие известные гости на спектаклях были для вас неожиданными?
– Вот был у нас показ «Алисы» для учредителей Еврейского музея Москвы — там было невероятное количество максимально неожиданных людей — пришел глава Центробанка например, Петр Авен, Виктор Вексельберг. Я прямо был потрясен. Когда мне сказали про Еврейский музей, я представил себе людей в шляпах, а оказалось!
– Если бы вы играли Воланда, какие московские пороки вы бы могли констатировать?
– Слушайте, мне достаточно сложно представить себя Воландом. Ну, это лень, косность мышления, неосознанность, агрессивность к новому и непостижимому, нежелание понимать противоположную точку зрения. Всякие такие вот абсолютно интернациональные вещи. К сожалению, еще и вечные.
– Максим, а вы сами на чьи спектакли ходите?
– Я хожу на все спектакли Кирилла Семеновича Серебренникова, потому что считаю, что он великий русский режиссер и культурный деятель, пассионарий, деятель искусства!
– Представьте, что вы можете поработать с любым актером. Кого выберете?
– Леонардо ДиКаприо.
– Чем он вас привлекает?
– Мне кажется, он о#*#(одобрительная нецензурная лексика).
– А из женщин?
– Ренату Литвинову.
– Это звучит вполне реально.
– Ну, такая вероятность существует.
– Вы любите много ходить, плавать и читать — это ваш способ сбежать от реальности и ненужного общения?
– Ну, мне просто нравится. Режиссеру приходится много сидеть. Я люблю ходить и не люблю сидеть в железных коробках на колесах. Меня просто батя учил, что нужно проходить в день по 10 километров.
– Сколько бассейнов вы проплываете за одну тренировку?
– Стараюсь километр проплывать, сколько там получается — 40 бассейнов. Плыву 40 минут.
– Вы говорите, что вам бренды одежду присылают бесплатно. Вы вообще любите одежду?
– Очень, но, к сожалению, из-за того, что я очень много передвигаюсь, приходится складывать все в Петербурге и возить с собой только малую часть вещей.
– Какие вещи вам дороги?
– Ну, мне сейчас нравятся эти штаны Nike — их мне прислали по почте. Классные! Мне вообще-то сложно подобрать штаны.
– Вы видели показ Gucci с драконами и оторванными головами?
– Да, классный показ.
– А если бы вам предложили создать театрализованный показ любого бренда, кому бы вы не смогли отказать?
– Вот Gucci было бы норм!
– А если бы вам предложили срежиссировать показ ЦУМа, вы бы согласились?
– Я вообще редко берусь за коммерческие заказы — зачастую очень сложно договариваться. Много сил уходит на эту попытку доказать, что твоя идея хороша, и это многоуровневое согласование меня удручает. Но вообще я бы согласился, если бы меня позвали. Сначала бы согласился, а потом начал обсуждать детали.
– Последний вопрос — кому стоит идти на премьеру «Текста»?
– Да хоть кому! Я никогда не ограничиваю зрительскую аудиторию, но там есть маркировка 18+ — присутствуют сцены насилия, ненормативная лексика. Вообще, вещь достаточно мрачная. Пусть приходит каждый, кто посчитает для себя нужным.
Фото: Архивы пресс-службы