Взял Париж: как живет Франсуа Олланд на свободе

Президенты тоже люди, хотя многие в это сейчас не верят. Но вот вам тогда мой рассказ. Он начнется в 2013 году. У парижского Пантеона. С личного впечатления.

Я жил тогда в Пятом округе и возвращался домой в осенних сумерках. Французского президента Олланда я увидел издалека. Президент был пешком. Президент был один. Ну что значит один? С ним была охрана, целых три человека, но никто из них не нес в руках мигалку, чтобы тротуар расступился. С чего это вдруг президент решил прогуляться по моему району, я не знаю, но он с ангельским терпением отнесся к молодой паре, которая во что бы то ни стало пожелала с ним сфотографироваться. Потом кто-то еще приобнял президента под страдальческим взглядом телохранителей, потом еще и еще. Кто хотел – подходил, кто не хотел, как я, – шел мимо. Очень скоро президента отпустили, и он зашагал дальше по своим государственным делам.

Олланд был спокоен, ничуть не рад и нисколько не испуган. Не так, как некоторые. Его предшественник Саркози перед встречей с избирателями однажды снял с руки золотой «ролекс» – то ли из похвальной скромности, то ли боясь, что его дорогим часам приделают ноги.

В конце концов, когда Олланда избирали, он пообещал Франции, что будет «нормальным президентом». Как же над ним за это тогда потешались. Нормальным, ха-ха! Он что, не знает, что все президенты – ненормальные?

Надо было подождать, чтобы убедиться. Он и вправду оказался ненормальным. Весной 2017-го, например, решил не ходить на повторные выборы. Конечно, репутация у него к тому времени была не ахти, но кого из действующих президентов когда-либо останавливала такая мелочь?

Самая же нормальная, самая житейская история произошла с ним через два года после того, как его избрали, и жители дома рядом с Елисейским дворцом вышли на балкон с плакатом «Привет, новый сосед!».

Сразу после встречи 2014-го, в праздничном январе, обнаружилось, что президент ядерной державы, третьей по экономической мощи в Европе, по ночам, прикрывшись государственной необходимостью, ездит на мопеде к подружке на соседнюю улицу. И подружка не абы кто, а французская актриса Жюли Гайе.

Тогдашняя спутница жизни президента журналистка Валери Триервейлер совершенно об этом не подозревала. Узнала так же, как и я, из журнала «Клозер», вышедшего с кавер-стори «Тайная любовь президента». За этим последовали обложки «Они любят друг друга уже два года!», «Нет, они не расстались» и тому подобный заманчивый треш. Все тайное становится явным, в тот день актриса Гайе получила известность, на которую раньше, с премией имени Роми Шнайдер и призами лучшей актрисе на фестивалях в Брюсселе, Токио и даже Киеве, никак не могла рассчитывать.

Хорошо ли быть «тайной любовью президента»? Думаю, хуже, чем открытой. Во всяком случае, много позже Гайе скажет про это так: «Что такое быть первой леди? Не знаю. Я могу вам объяснить, что такое быть второй».

Конечно, скандал, учиненный Валери Триервейлер, «мадам Ротвейлер», как называли ее благодарные сотрудники, был оглушающим. Но, впрочем, песня не о нем, а о любви. Песня вылилась в целую книгу «Спасибо за прекрасный момент» – ее допечатывали трижды, и она принесла авторше Триервейлер сколько угодно морального удовлетворения и немало денег. Пламенная Валери давно утешилась в чьих-то объятиях (одно время профессиональные сплетники даже женили ее с Аленом Делоном) и, наверное, только иногда во сне грозно бормочет: «О, Франсуа, Франсуа!»

За рубежом хихикали и вспоминали соответствующие случаю исторические анекдоты, вроде того что президент Франции (все той же Франции) Феликс Фор умер в Елисейском дворце (все том же дворце) от избытка чувств в объятиях красавицы Маргерит Стенель. Которую с тех пор стали называть рompe funèbre. Что в переносном смысле – «ритуальные услуги», а в прямом – «смертельный насос».

Но французы не стали обижать любовника на мопеде. Что, в сущности, произошло такого невиданного? Месье Франсуа оказался неверен мадам Валери. Да здесь в каждом парадном – се ля ви и шерше ля фам.

С другой стороны, ведь и мадам Валери женой президента не была, за что носила не менее игривое прозвище «первой герлфренд» Франции. Дело в том, что господин Олланд – настоящий женатый холостяк: ни разу в жизни он не связал себя узами брака и потому не мог бы, даже если бы захотел, их развязать.

Сын медика и социальной работницы, мальчик из строгой католической семьи, он был женихом некоей Доминик Робер, но до женитьбы дело не дошло. В институте он познакомился с Сеголен Руаяль (социалистка, при Олланде – министр экологии и энергетики, ныне посол Франции по делам Арктики и Антарктиды. – Прим. «Татлера») и прожил с ней десять лет, родив четверых детей, но так и не расписавшись в мэрии. В этом смысле буржуазный господин социалист в очках был натуральным либертином и вольтерьянцем. Даже любимец партии, неутомимый Доминик Стросс-Кан (которого, если бы не скандал с горничной, вполне могли бы выбрать президентом вместо Олланда) был мирно женат на своей Анн Синклер. А Франсуа Олланд берег свободу.

Союз с Сеголен Руаяль был и любовным, и семейным, и профессиональным. Они были парой политиков, как Клэр и Фрэнк Андервуды в «Карточном домике». И, как и там, муж и жена была одна сатана – не зря Олланда обозвали как-то раз «месье Руаяль». Конечно, они никого не убили. И даже не выиграли выборов вместе. Сеголен проиграла в 2007-м сама по себе, а Олланд в 2012-м выиграл выборы уже с другой женщиной. С журналисткой из «Пари Матч» Валери Триервейлер.

Сеголен Руаяль была удивлена, узнав, что у ее вечного спутника, флегматичного Франсуа (товарищи по институту и партии за темперамент дразнили его «пудингом») есть другая любовь. Разрыв. «Я предложила отцу моих детей Франсуа Олланду покинуть наш кров». Строго, требовательно, по-партийному. Олланд ушел, в чем стоял, сказав, что отныне Валери «женщина всей его жизни». Валери Триервейлер, видимо, посчитала, что все остальные – временные, а вот она-то – навсегда. Будучи дамой требовательной, она привела своего нового мужчину в порядок, заставила похудеть, нашла портного, причесала по моде, избрала в президенты. И вот к чему это все привело – к ночным прогулкам по актрисам!

«И это за все, чем ты мне обязан?!» – сказала, должно быть, Валери и съехала прочь из дворца в психиатрическую клинику, чтобы там сесть писать убийственную книгу.

А Франсуа Олланд и Жюли Гайе всячески стали делать вид, что незнакомы. Все вокруг тоже стали делать вид, что президент и актриса незнакомы. Это я о тех, кто снаружи.

Те же, кто внутри, дворцовые, как-то смирились с тем, что «у нашего Франсуа – женщина». Она бывала на домашних обедах, впрочем, когда речь шла о делах, слова ей особенно не давали. После того как Валери Триервейлер пыталась демонстративно вмешиваться в политику: командовала официальными фотографами, следила за поведением своего президента и при малейшем недовольстве посылала твиты, одобряющие его противников, – Олланд, видимо, решил, что все это не женского ума дело. Не девочка, не первый раз замужем, мать двоих детей, Гайе должна была молчать как начальник контрразведки. Мало, что ли, секретов в Елисейском дворце – одним больше, одним меньше.

Лишь однажды чьи-то фотографии из дворика Елисейского дворца просочились в печать. Грешили на папарацци, но их, скорее всего, сделал некий внутренний доброжелатель. На фото президент и актриса сидели за столом и, несомненно, обсуждали будущее французской культуры, искусства и киноиндустрии, ведь Гайе не просто инженю, она еще и продюсер. Деловая женщина, которую поддерживал в ее начинаниях сам Франсуа Пино, владелец Kering со всеми Gucci, Bottega Veneta, Saint Laurent, Balenciaga, Stella McCartney и прочими сокровищами. Со временем Жюли Гайе стала немного бравировать слухами и даже взялась за роль в сериале «Десять процентов», где каждый из приглашенных актеров играл отчасти самого себя. Там она мутузила попавшегося под руку папарацци. И с удовольствием выслушивала реплику, которую бросал ей партнер по фильму, рэпер Джои Старр: «Скажи-ка, давно хотел тебя спросить, у тебя сейчас кто-то есть?»

Тут, конечно, следовало соблюдать осторожность. Когда ее номинировали на кинопремию «Сезар» за роль второго плана в фильме Бернара Тавернье «Набережная Орсе», все стали упражняться в остроумии: «А кто сыграл мужскую роль? А почему второго плана? Ведь у нее теперь главная роль!» Ну и так далее. Еще больше комментариев было, когда ее чуть не назначили в совет Французской академии искусств, базирующейся в сладчайшем месте Рима, на вилле Медичи. Министерству культуры Пятой республики пришлось специально опровергать эту новость: «Да как вы могли подумать, после всего того, что мы о ней узнали?!»

«После событий тех месяцев, – сказала журналистам Гайе, – я стала получать сценарии, где мне предлагали играть шпионку, следователя, дипломатку». В общем, хранительницу государственных секретов, в то время как единственный секрет, которым она обладала, был сугубо частным, никак не государственным.

Весной стали говорить, что молодые чуть ли не поссорились. Что их не видят вместе. Потом начали писать, что Гайе беременна и вот-вот родит. Близнецов. Оба будут в очках и с лысиной. Гайе отнекивалась, ей не верили – отрицала ведь раньше роман. Это продолжалось до тех пор, пока актриса не сообщила через своих приятелей, что очень обеспокоена слухами в соцсетях, боится, что прозевала большую часть своей беременности, и немедленно идет в аптеку за тестом – о результатах сообщит, как только доберется до туалета. Она преследовала по суду всех, кто намекал на ее связь с Олландом. А редакцию «Клозера» даже засудила на пятнадцать тысяч евро за вторжение в частную жизнь, хотя какая такая частная жизнь у президента, нормального или ненормального?

Олланд вообще ничего не говорил, как его ни подкалывали. Однажды на пресс-конференции в Лондоне с тогдашним премьером Дэвидом Кэмероном его прямо спросили (британцы – очень вежливые люди): «Думаете ли вы, что ваша частная жизнь выставила Францию на посмешище перед всем миром? По-прежнему ли вы с Жюли Гайе и хотели бы вы, чтобы она сейчас была здесь?»

Невольно задумаешься, не хочется ли нам иногда, чтобы нашу жалкую тайну наконец-то разоблачили и можно было бы с наслаждением отдаться течению грозных обстоятельств – «плыви, мой челн, по воле волн!» Поймавший Олланда и Гайе матерый французский папарацци Себастьен Вальела считал, что покойный президент Франсуа Миттеран был даже рад, когда он выследил и сфотографировал его тайную дочку Мазарин Пинжо. У Миттерана сил больше не было это скрывать, а что поделаешь? Не обратишься же за помощью к пресс-службе Елисейского дворца?

Теперь все знают. И пусть знают! Когда Олланд думал, идти ему на президентские выборы или получить право на личную жизнь, это обстоятельство, скорее всего, тоже оказалось на весах. После того как неубиваемого, казалось бы, кандидата на президентских выборах 2017 года Франсуа Фийона с его верной женой Пенелопой искупали в помоях, любая пара подумает: «А стоит ли оно того?» Об этом, во всяком случае, высказался другой кандидат Ален Жюппе, когда ему предложили заменить испачкавшегося: «Спокойствие семьи дороже».

Гайе говорила, что расплакалась в тот момент, когда Франсуа Олланд произнес свои слова в духе «я устал, я ухожу». Но не сказала, повлияла ли она на это его решение. 14 мая 2017 года наступил великий день. Олланд и Гайе навсегда покинули Елисейский дворец – и поехали в гости к друзьям на юг. Можно было не прятаться, купаться в море и наконец-то чувствовать себя совершенно частными людьми. Всего-то с тремя телохранителями. Из инстаграма полилось: они там, они здесь, их видели, с ними говорили. Вот Олланд в Лионе, где Гайе играет главную роль в «Кроличьей норе» Дэвида Линдси-Эбера. Вот они на фестивале в Па-де-Кале. Вот Гайе гуляет на улице с собакой. Никто ничего не комментирует. Собака молчит как партизан.

Олланд никогда не вил гнезда. Сеголен Руаяль погнала его из дома, от Валери Триервейлер он съехал в Елисейский дворец и, понятно, обратно уже не вернулся. Уступив дворец Эммануэлю Макрону и его Брижит, он переселился к Жюли Гайе в ее лофт на востоке Парижа в Одиннадцатом округе. Как отставной президент, он как минимум пять ближайших лет имеет право на служебные апартаменты, но сколько можно мыкаться по съемным углам? Пишут, что Франсуа и Жюли ищут квартиру в Париже. Или, может быть, дом в Тюле, где Олланд был мэром и все его любили. Там, на берегу речки Коррез, в коттедже с тюлевыми занавесками они найдут свой давно заслуженный покой.

Вот вам и история о том, как нормальный президент захотел стать нормальным мужем. Странно считать их с Жюли заложниками одной истории. У нее – двадцать лет работы и полсотни фильмов. У него – социалистическая партия, где он был генсеком, интриги, сложности, пять президентских лет, во время которых случились парижские теракты, войны в Африке и бесконечные кризисы то с иммигрантами, то с безработицей. Как-то справлялся, между прочим, не теряя чувства юмора – ему только что вручили премию за «Юмор в политике». Ему хватило самоиронии, чтобы награду принять: «Я понимаю, что мне оказана честь. Давно пора».