Двадцать первого октября 2018 года на арену спорткомплекса «Олимпийский» вышли вице-премьер Ольга Голодец, глава ВТБ Андрей Костин, президент Федерации тенниса Шамиль Тарпищев. Закрывался двадцать девятый Кубок Кремля, на котором – впервые за девять лет – и в мужском, и в женском финалах победили россияне: Карен Хачанов и Дарья Касаткина. Но праздник этот был со слезами на глазах, в том числе и для гостей правительственной ложи. Кубок Кремля стал последним крупным спортивным событием в истории «Олимпийского». Его история музыкальная завершится двадцать пятого декабря концертом Филиппа Киркорова – и песня самой большой крытой арены в Москве, России и Европе будет спета.
Тогда, в октябре, после награждения теннисистов включили песню Александры Пахмутовой, которой прощались с Олимпиадой-80. Стихи Николая Добронравова по сентиментальному случаю отредактировали: «До свиданья, дворец, до свиданья, «Олимпийского» сказка, прощай. Пожелай исполненья желаний, новой встречи друзьям пожелай». В Москве 2010-х действительно никогда нельзя быть уверенным в том, что новая встреча со зданием, уходящим на реконструкцию, состоится. В случае с «Олимпийским» его владельцы Год Нисанов и Зарах Илиев успокаивают: через три года комплекс заработает вновь. Императоры московской недвижимости, бриллиантами в короне которых являются торговый центр «Европейский», бывшая гостиница «Украина» и рынок «Садовод», обещают сохранить исторический облик, сделать парковку на три тысячи мест, облагородить и, разумеется, расширить торговлю.
«Будут также многозальный кинотеатр в 3D- и 5D- форматах, детский развлекательный центр, ледовый центр, спа- и фитнес-зоны, видовые рестораны и, конечно, большой бассейн с аквапарком. Бренд «Олимпийский» будет сохранен», – рассказывает его генеральный директор Артем Дюмин, партнер Нисанова и Илиева в их компании «Киевская площадь», столичный девелопер и младший брат губернатора Тульской области Алексея Дюмина. Модернизация, до которой не дошли руки у предыдущего хозяина, группы «Альянс» Мусы Бажаева, обойдется «Киевской площади» в сумму до четырехсот миллионов долларов. Проект разрабатывает польское бюро APA Wojciechowski, известное читателям «Татлера» по бизнес-центру «Белая площадь» у Белорусского вокзала и неунывающей стройке отеля в парке «Зарядье».
Концертных залов будет даже два. Правда, один на полторы тысячи человек, другой – на десять тысяч, многоформатный, вплоть до превращения в банкетный. Это радует, однако исчезает такое важное для татлеровского мира явление, как «собрать «Олимпийский». После аншлага в спорткомплексе вчерашние просто приятные нашим героям артисты просыпались артистами, приятными во всех отношениях. Превращались в любимцев «Вечернего Урганта» и лауреатов премии «GQ Человек года», переходили в высшую лигу корпоративов, попадали в список «Татлера» Most Invited.
В последние годы аншлаги в «Олимпийском» из числа отечественных артистов собирали Земфира и рэперы. На каждый из двух концертов первой в 2016-м пришли по тридцать тысяч человек с лишним. В 2017-м Тимати слушали около двадцати пяти тысяч зрителей, Оксимирона на следующий день – двадцать две тысячи. В том же году Баста (он же Василий Вакуленко) поставил абсолютный, как теперь уже ясно, рекорд: тридцать одна тысяча человек ровно. «Я сам не верил в такие возможности русского рэпа, – говорит Владимир Зубицкий, в двухтысячных генеральный директор «Росконцерта», а ныне член правления промоутерской компании SAV Entertainment, привозивший в Россию звезд уровня Depeche Mode и Пола Маккартни. – Но теперь понимаю: через пару-тройку лет эти ребята будут собирать по всей стране стадионы».
«Когда люди, которые организовывали концерт Василия, пришли осматриваться в первый раз, они испугались, что он растворится в этом зале, – вспоминает директор «Олимпийского» по организации мероприятий Виталий Мант. – Смотрят на арену и обсуждают: «Ну давай здесь поставим сцену, здесь сделаем танцпол, фан-зону, VIP-партер». Я послушал и говорю: «Вы чей концерт устраиваете? Вы понимаете, что выбираете формат «Песни года»? А вашему артисту, наверное, было бы интереснее общение с публикой». Вместо обычной сцены и всего остального я им предложил сделать сцену-таблетку в центре площадки и продавать билеты во все сектора, по обе стороны арены – чтобы Василий работал на триста шестьдесят градусов. Ему идея понравилась, но его люди долго сомневались. Особенно поначалу, когда билеты продавались с трудом, а надо-то было продать тридцать тысяч штук. Но потом дело пошло. Когда на концерте Василий попросил зрителей посветить телефонами, это было невероятное зрелище. Море света!»
«Проводить концерты в спорткомплексе планировали с самого начала, – вспоминает Марина Марковская, в прошлом замдиректора по организации мероприятий, которая пришла на работу в «Олимпийский» еще до Игр 1980 года. – Театральную часть, как это тогда называлось, достраивали после Олимпиады. Просчитывалось все: зрительские места, точки, в которых будет вешаться звук. Государство выделило деньги на финский усилитель. Такой же еще купили Театру Ленинского комсомола и, по-моему, Пугачёвой».
Первой западной группой, сыгравшей в спорткомплексе, стала французская Paris – France – Transit. Так Дидье Маруани окрестил свой новый проект после того, как лишился прав на использование названия, под которым прославился: Space. В июне 1983-го парижские электронщики поразили андроповскую Москву использованием стационарного лазера на сцене. У Москвы тоже нашлось чем удивить гастролера. «По кромке сцены были выставлены корзины с цветами, – вспоминает нынешний главный инженер «Олимпийского» Анатолий Клещуков, который пришел на работу в спорткомплекс на стадии строительства. – Но это были не просто срезанные цветы. В корзинах стояли цветы в горшках. Так вот Маруани, желая поблагодарить зрителей за прием, поднял одну такую корзину и уже собирался бросить ее публике. И тут на сцену посыпались эти горшки с землей. Он был, так сказать, несколько обескуражен».
В 1987-м три концерта в «Олимпийском» дал Билли Джоэл. «Первые ряды занимали представители посольства США, – вспоминает Марина Марковская. – Как нам сказали, они хотели больше посмотреть на его жену (супермодель Кристи Бринкли. – Прим. «Татлера»). А нас больше интересовал он сам. Он прыгал, скакал на рояле, что было диковинно». «В какой-то момент начал кидать в публику ботинки, – рассказывает Анатолий Клещуков. – Наша публика юмора не оценила, и ботинки полетели уже из зала на сцену. Он аж за рояль убежал тогда».
Однако более всего меломанам перестроечной Москвы запомнился концерт Pink Floyd в июне 1989 года. Он до сих пор остается крупнейшим в истории спорткомплекса: послушать психоделических англичан пришли сорок тысяч человек. Чтобы их разместить, сцену – единственный раз за сорок лет – пришлось поставить не вдоль арены, у северной стороны, как делают сейчас, а поперек, у западной. Благодаря этому почти все поле стало возможно использовать в качестве партера, а зрители на трибунах смотрели на сцену, как зрители лож, скажем, бельэтажа Большого театра. «Мы такого не слышали, – вспоминает Виталий Мант, который на том концерте был обычным зрителем. – Звук убил! А еще этот объем, воздух. Лет через пять-шесть я видел «Пинк» на стадионе в Штатах – впечатления от концерта в «Олимпийском» были сильнее».
Однако и в России без железного занавеса продолжали поклоняться сотворенным себе когда-то кумирам. Старожилы «Олимпийского» помнят первое и единственное выступление группы Eagles в 2001-м. «Редчайший случай: концерт состоял из двух отделений, – вспоминает Марина Марковская. – Они играли замечательные вещи, был живой звук – все наслаждались. И конечно, ждали, когда они сыграют Hotel California – это была, вероятно, единственная их вещь, которую знали все. Но вот отделение закончилось, объявили перерыв. Большинство зрителей пошли, конечно, в буфет. А «Иглз» ровно через пятнадцать минут, не задерживаясь, вышли на сцену, взяли гитары и заиграли Hotel California. Я такого никогда не видела (а я видела много чего): люди бросали все – еду, вино, сдачу – и бежали в зал. Просто толпа разом рванула». «Я после всего этого сделал вывод, что группа песню Hotel California, вероятно, не особенно любит. Понимает, что должна ее сыграть на концерте, но делает это как-то по-особенному, – улыбается промоутер Андрей Агапов, который устраивал тот концерт. – Еще тогда меня поразило то, что в первом ряду сидел Юрий Михайлович Антонов, которого я не приглашал. Он реально купил билет и пришел. У Юрия Михайловича немножко сложный характер, но тогда он выглядел просто растаявшим. По лицу было видно, что человек получает кайф – от игры музыкантов, от звучания, которое тогда было».
Сам Андрей Агапов в начале нулевых заново привил россиянам любовь к звездам итальянской эстрады вроде Аль Бано и позднее вместе с генеральным продюсером «Ретро FM» Владимиром Иваненко придумал один из главных (наряду с «Дискотекой 80-х» «Авторадио» и музыкальным марафоном «Ээхх, разгуляй!» «Радио Шансон») концертных проектов, проходивших в «Олимпийском», – фестиваль «Легенды «Ретро FM». Примерно в то же время Агапов решил сделать в «Олимпийском»... корриду. «Дирекция поддержала проект, Лужков подписал разрешение, – вспоминает промоутер. – Было особенное чувство. Концерт – это концерт: привезли оборудование, поставили, сыграли, убрали. А здесь только готовить площадку нам было необходимо две недели. Помимо специального покрытия требовалось привезти сто пятьдесят машин одного только песка, изготовить специальную арену. Кроме того, для нормального поведения двадцати быков нужно было доставить в «Олимпийский» столько же коров особой породы. Когда я сказал об этом руководству спорткомплекса, меня спросили: «Коровы-то зачем?» Я ответил: «А как вы собираетесь уводить быков с арены? Для того чтобы они убежали, их необходимо как-то заманить». Когда из Испании прибыли быки, я просто испугался. Это были не наши быки, а какие-то звери. Разместили их на ферме хирурга-офтальмолога Святослава Фёдорова в Мытищинском районе. А потом кто-то из чиновников, явно выше Лужкова, испугался проводить корриду в России. Началась откровенная травля мероприятия в прессе, потом к ней подключились «Идущие вместе». Стали устраиваться митинги против насилия, хотя никакого насилия не предполагалось: мы привозили не испанский, а португальский, бескровный, вариант корриды. В общем, благодаря всему этому корриду отменили, хотя было продано более пятидесяти тысяч билетов. Мне ничего не оставалось, как торжественно отдать всех этих бычков «Идущим вместе». В договор я включил условие: «Идущие вместе» обязуются содержать животных вплоть до их естественной кончины. Но уже на следующий год организация продала быков какому-то депутату из Ярославской области, который захотел сделать корриду в Ярославле. Ему тоже не разрешили, и он пустил животных на бойню».
А вот гонку чемпионов по биатлону в «Олимпийском» провести удалось. В 2011-м, в апреле: чемпионы могли собраться только по окончании сезона. На деревьях в Москве распускались почки, а под крышей «Олимпийского» была в самом разгаре зима. «Мы выстроили на арене альпийскую деревню и завезли сотни тонн снега: в «Олимпийском» есть специальные установки, которые могут охлаждать плиту арены, – вспоминает директор по спортивно-массовой работе Ирина Селиванова. – В одни ворота спортсмены вбегали, ехали по арене, стреляли. Здесь же был устроен штрафной круг. Потом выбегали в другие ворота: в районе World Class была сделана горка, с которой биатлонисты спускались и снова заезжали в спорткомплекс. Помню, как жители соседних домов смотрели на это в окна, с балконов. Да и на самой арене был аншлаг. Обычно ведь такие соревнования проводятся севернее – в Тюмени, Ханты-Мансийске. А здесь был биатлон в центре Москвы».
Но ни биатлона, ни Кубка Кремля, ни концертов в «Олимпийском» могло бы не быть, если бы не сенатор Сергей Лисовский. Ему, в конце восьмидесятых руководителю студии популярной музыки «Москва», пришлось выезжать из офиса в «Лужниках» из-за ремонта стадиона: «У меня были хорошие отношения с тогдашним генеральным директором «Олимпийского» Виктором Михайловичем Дробинским, он дал несколько комнат. А потом, в 1992-м, случился обвал рубля – люди вообще перестали ходить на концерты, спорт ушел. Помню, как в фойе «Олимпийского» бегали крысы, сидели бомжи. Тогда я Дробинскому предложил создать торговый центр – те дисконты, которые сейчас называются «Новый Колизей», – а помещения в самом спорткомплексе переоборудовать в офисы, чтобы хоть как-то защищать их. У одних ретивых товарищей была идея сделать здесь барахолку, как в «Лужниках». Я понимал, что барахолка прикончит «Олимпийский», и мы все объединились, сделали ремонт, придумали, как организовать все так, чтобы и концерты могли быть, и спорт, и офисы». Офис Лисовского – продюсера, затем столпа российского рекламного рынка, затем члена Совета Федерации – проработал в одном из подъездов спорткомплекса до самого его закрытия на реконструкцию.
Но еще при советской власти Лисовский прописал в «Олимпийском» свою дискотеку «ЛИС’С», которая начиналась в «Лужниках» (сенатор вспоминает, как после первой, в 1986-м, куратор дискотеки, майор с Петровки, сказал ему: «Вы представляете, оказывается, нормально молодежь умеет отдыхать – из туалета вынесли в четыре раза меньше посуды, чем после хоккейного матча»). «Дискотекой мы назвали потому, что если бы это был «концерт», в нем могли бы участвовать только артисты – члены госструктур: филармонии или там Госконцерта, – вспоминает Лисовский. – А если «дискотека», то можно брать молодых исполнителей, не имеющих концертной ставки. Еще обязательно должен был быть генеральный прогон. Помню, на первой афише дискотеки в «Олимпийском» у меня было тридцать шесть групп. Мы начали прогон около двенадцати дня, и после него у меня сняли групп, по-моему, семнадцать. Причем сняли «Арию», которая была уже известной и к тому же филармонической, еще кого-то. Но остались «Бригада С» Сукачёва, потому что я им сказал на прогоне вести себя спокойно, и «Наутилус Помпилиус», которые вообще на прогоне всем понравились: они в костюмах и галстуках вышли и просто стояли. Мне люди из райкома говорят: «Вот же нормальная группа». Я говорю: «Да, нормальная». В общем, на дискотеке выступила половина групп из заявленных, но никто из зрителей претензий не предъявил, была очень хорошая атмосфера. Ну Сукачёв, конечно, как всегда, порвал на себе майку, «Наутилус» спел «Скованные одной цепью». После концерта зовут меня в правительственную ложу. Я сказал, что меня нет, и скрылся. Тем временем Непомнящий, главный редактор радиостанции «Юность», с которой мы организовывали наши дискотеки, и Дробинский меня как-то там по своим каналам отбили. На следующее утро, когда вызвали уже в ЦК ВЛКСМ, меня просто пожурили. А если бы я тогда пришел в ложу, могли бы казнить, конечно, по тем временам. После того концерта Дробинский понял: ничего страшного нет в том, что молодежь стоит в партере и что музыка такая. Все гораздо спокойнее, чем все ожидали».
Лисовский в «Олимпийском» освоил и здание кафе возле бассейна, стоявшее недостроенным еще со времен Олимпиады. Продюсер открыл там ресторан и клуб Fellini, один из первых в Москве: «Я был в Римини, на родине Феллини, и познакомился там с пятью итальянцами. У каждого был свой маленький ресторанчик, и каждый из них при этом был профессионал в чем-то своем: один по мебели, другой по кухне, третий по вину, четвертый по оборудованию, пятый по персоналу. И вот мы собрались и решили сделать итальянский ресторан в России. На открытие приезжала сестра Феллини. Еще эти итальянцы привлекли очень интересного молодого архитектора, который, кстати, научил меня понимать важность циркуляции аудитории. У нас до сих пор этого не понимают. Fellini был интересен тем, что люди там никогда не заходили в тупик. Они переходили из одного зала в другой, то есть всегда шли. Ты мог быть внизу, и тебя никто не видел, мог подняться наверх и быть в публичном месте. Еще Fellini был совершенно безопасным – по тем временам большая редкость. И там были и дискотека, и кухня, и ресторан, и хороший бар. Сам я теперь редко хожу в клубы, но, как говорят мои друзья, до сих пор нет такого, который обладал бы всем комплексом услуг». Fellini закрылся в 1998-м, после того как у Лисовского «случился конфликт с Березовским» и ему пришлось на полгода уехать из страны.
В советское время главным светским местом «Олимпийского» был так называемый «Северный бар». «Это была Мекка – потому что рядом работали театр и студия Аллы Борисовны, – вспоминает Марина Марковская. – К ней приезжали записываться и просто так все модные артисты: и Барыкин, и «Машина времени», и Кузьмин вечно со своей группой. Помню, как там постоянно пила кофе семья Адриано Челентано, пока он сам репетировал. Челентано был с концертами в России единственный раз – в 1987-м. Он вообще никуда особо не выбирается из Италии, боится летать. Но тогда у нас случились первые демократические преобразования, и он приезжал, возможно, чтобы своими глазами на все это посмотреть. Причем приехал по просьбе Союза кинематографистов, и уже здесь с ним договорились о концертах. Умоляли, и он согласился дать два – в «Олимпийском». Я в тот момент была секретарем парторганизации и в один из дней пришла по делам в дирекцию. Там сидела толпа народа и бастовала: «Дайте нам билеты!» А билетов уже не было. Когда я выходила, кто-то из наших крикнул им: «А вот идет секретарь партийной организации, спросите у нее». Я думала, меня разорвут. Гендиректор Дробинский просто вытащил меня из толпы. Два часа после этого я не могла говорить». Теперь на месте театра Аллы Пугачёвой работает продюсерский центр Аркадия Укупника, но и он уедет из «Олимпийского» вместе со всеми – в январе.
С особой теплотой ветераны «Олимпийского» вспоминают райдеры заморских гастролеров. Например, за два часа до запуска зрителей на концерт Depeche Mode менеджер группы обходит зал вместе с сотрудниками технических служб и замеряет температуру: солист Дэйв Гаан склонен к простудам, и если в зале будет чуть холоднее, чем нужно, выступление может не состояться. Deep Purple однажды захотели смотреть в гримерках матчи английской футбольной лиги, и им ставили спутниковую тарелку, которая брала нужный сигнал. Робби Уильямс в футбол захотел играть сам – за сценой выгородили площадку и собрали команду из числа техников «Олимпийского».
Мадонне в гримерной меняли унитазы. «Стены гримерной Эроса Рамаззотти мы закрывали темной тканью и ставили огромное количество свечей, как бы там пожарники ни кричали, – рассказывает Андрей Агапов. – Артист медитировал перед выходом на сцену почти два часа». «Мирей Матье просила, чтобы из номера гримерной 1360 убрали цифру «тринадцать», – вспоминает Марина Марковская. – У входа мы клали веник: перед выходом на сцену она должна каким-то особым образом вытереть об этот веник ноги. Еще она не любит гвоздики. Тогда на охране помимо милиции работали еще и комсомольские оперативные отряды. Так вот ребят из этих отрядов мы просили досматривать букеты зрителей и не пропускать те, в которых гвоздики».
На недосягаемую высоту поднялся фронтмен Guns N’ Roses Эксл Роуз. «Музыканты были уже здесь, а Роуз – в Питере: ему захотелось город посмотреть, – вспоминает первый концерт группы в России в 2010-м Владимир Зубицкий. – И ровно в момент, когда разогрев вышел на сцену «Олимпийского», Роуз вылетел из Питера. Хорошо, у него был свой самолет. Когда он прилетел, разогрев как раз закончился. Мы тогда звонили в ГАИ, договаривались, чтобы его доставили с сопровождением. К трапу подогнали машину с «люстрой» и полковником за рулем. Роуза посадили внутрь, привезли в «Олимпийский» с мигалками. Он зашел в гримерку – и четыре часа не выходил. Пятнадцать тысяч человек сидели, ждали – это была катастрофа. Нас, конечно, материли: это же мы, организаторы, засранцы. Но билеты сдали лишь несколько человек. А потом Роуз вышел и отыграл концерт. Тогда я понял, что такое любовь к кумиру».
Земфира перед теми самыми аншлаговыми концертами в 2016-м потребовала пустить ее на крышу, чтобы, как формулирует Виталий Мант, «пообщаться с космосом». Главная женщина русского рока вообще эзотерик: выступала в «Олимпийском» раз в восемь лет и всегда первого апреля, в День дурака. «Я занималась загрузкой и всегда держала эту дату под Земфиру заранее», – говорит Марина Марковская. В 2016-м она вдруг дала два концерта. Прошел второй, публика разошлась, рабочие уже начали все собирать. Вдруг Земфира снова вышла на сцену, села – и спела еще восемь песен для монтировщиков.
Теперь все это дела уже давно минувших дней. Будут ли они рассказывать легенды об «Олимпийском», когда наступят дни новые, промоутеры не загадывают: ремонт Большого театра длился вместо трех лет шесть, гостиницу «Москва» реконструировали после сноса девять, отель в «Зарядье» хотят построить ровно за столько, сколько там нет гостиницы «Россия», – двенадцать лет. Пока же столичные промоутеры в печали. «Старая арена могла вместить тридцать пять тысяч человек, и то, что в Москве больше не будет крытой площадки такого размера, огромная проблема, – говорит Владимир Зубицкий. – Чтобы окупить привоз дорогих артистов, тех, кто стоит около миллиона долларов, придется устраивать концерты на стадионах и, соответственно, только летом. Либо эти звезды будут проезжать мимо нашей страны».
Впрочем, цены на билеты все равно вырастут – даже на концерты в «Лужниках», чья Большая спортивная арена в три раза вместительнее прежнего «Олимпийского». «Аренда стадиона стоит огромных денег», – утверждает Владимир Зубицкий, который был вынужден искать новую площадку для двух своих главных концертов в 2019-м: первое за тридцать лет выступление в Москве группы Bon Jovi пройдет в «Лужниках», а прощальная гастроль группы Kiss – на «ВТБ Арене Динамо». «Олимпийский» был самой дорогой закрытой площадкой в Москве. «Причем в стоимость входила только аренда зала – организаторы сами должны были арендовать свет, оборудование, нанимать охрану, – объясняет Марина Марковская. – А зал «Олимпийского» требует много света, звука, экранов. Концерты там проводят, только зная, что выйдешь хотя бы в ноль. В минус уходят очень многие. На концерте смотрят: полный зал! А после итоговых подсчетов расходы оказываются больше дохода от продажи билетов».
«Но все равно организация концерта в «Олимпийском» обходилась в разы дешевле концерта на стадионе, – говорит Владимир Зубицкий. – Другая проблема: есть артисты, которых сейчас станет проблематично привозить, – те, которые не соберут стадион, но собрали бы «Олимпийский». Например, группа Coldplay. Если под такие концерты пытаться продавать стадион, риск будет колоссальным».
«Чтобы даже недорогое, просто качественно сделанное шоу окупилось, зал должен вмещать не менее пяти тысяч человек, – убежден Сергей Лисовский. – Такие закрытые площадки в городе есть, а хорошей нет». В Москве работают залы с вместимостью даже больше, причем относительно современные. Например, «Мегаспорт» на Ходынке или Crocus City Hall. Но «Мегаспорт» (четырнадцать тысяч зрителей в концертном формате) – это в первую, вторую и третью очередь хоккейная площадка: промоутеры попадут в прокрустово ложе турнирной сетки. «Крокус», строившийся и функционирующий именно как концертный зал, вмещает семь тысяч двести человек, однако даже при наличии станции метро «Мякинино» страшно далек от народа из ЦАО.
Неравнодушные татлеровские меломаны надеются, что в новом «Олимпийском» колени не будут упираться в спинку впереди стоящего кресла, как случается на концертах в иных, даже новых залах Москвы, что в буфетах заведется «Рюинар», что заблагоухают тропическим бризом туалеты. До этого руки, впрочем, дойдут не скоро. «Олимпийский» – это еще и подземные коммуникации, – суммирует Лисовский. – Они все прогнили уже во времена моего клуба Fellini. Архитектор Тхор был гениальный человек. Он закрыл систему сливов плитами: если что-то засорялось, плиту убирали, ремонтировали коммуникации и клали ее на место. Но в период, когда денег не было, поднимать плиты и чистить трубы забросили. Все тупо заасфальтировали, а без вентиляции трубы начали гнить. Просто чтобы все это разобрать, нужно полтора-два года. Великий был Тхор, все предусмотрел, недаром получил за «Олимпийский» Ленинскую премию. Я не видел подобных залов. Этот был идеальным».
Фото: фотохроника ТАСС; Роман Денисов, Александр Яковлев, Николай Малышев, Валентин Черединцев; «РИА Новости»; Getty Images; архив Tatler