Рената Литвинова: «Неталантливые люди — самые злые»

Мятежная актриса — о великих женщинах и режиссерах, старых и новых ролях.
Рената Литвинова интервью с актрисой и режиссером ее ролях в театре и кино

В створках трельяжа, покрытых патиной, — смазанный контур губ: кадр из жизни мхатовского закулисья — артистка разгримировывается. «Как вам спектакль? — спрашивает. — Я сильно отличаюсь от настоящих актеров? Ну вы понимаете — нет такого, что все по Цельсию, а я по Фаренгейту?» «Свидетель обвинения», не самый безупречный детектив Агаты Кристи, в пятидесятые годы был экранизирован Билли Уайлдером. Голливудский фильм с Марлен Дитрих в главной роли Рената намеренно не смотрела — хотела играть собственную Ромейн. На Малой сцене, закатывая глаза и помахивая сумочкой, ее героиня безжалостно расправляется с глупцом-мужем. Зал с готовностью верит коварству: в России нет другой актрисы, способной быть столь же убедительно роковой, столь интригующе скрывать тайны под вуалью и чесать за ухом смерть острым ноготком в черной перчатке. Без Литвиновой спектакль был бы крепким смотром профессионалов — с ней добавились жизненно необходимые действу «смертельные номера».

«Я в этом театре девять лет. Это же как два раза окончить Школу-студию МХАТ! Я полюбила сцену, закулисье, репетиционные периоды. Научилась не только страдать перед выходом, но и получать удовольствие от процесса. Олег Табаков и Адольф Шапиро, рискнувшие тогда позвать меня на роль, прогневали многих традиционных приверженцев мхатовской школы (премьера «Вишневого сада» с Литвиновой в роли Раневской состоялась третьего июня 2004 года. — Прим. ред.). Алла Сергеевна (Алла Демидова. – Прим. ред.) говорила: «Вы прекрасны в кино, но вам не надо играть на театре». Впрочем, это ее личное мнение. Я, например, могу сделать критические замечания по поводу ее холодноватой игры».

«А вообще, — подобно своим непредсказуемым героиням, она вдруг разворачивает мнение на сто восемьдесят градусов, — этот способ существования, театр, прежде был мне совершенно неблизким. Но потом понравилось нарабатывать именно «актерский мускул». Не представляете, как это умение пригождается в кино. Без тренинга бывает трудно разжаться перед камерой. Например Тане Друбич, исключительно киношной субстанции, требуется много времени, чтобы «разогнаться» в роль. Театр в этом смысле мне очень помог — теперь стать не собой, превратиться в текст, в героиню технически легче. Будто бы в комнате, которая прежде была темной и опасной (щелкает пальцами), включили свет. Этот мускул дает колоссальную свободу. Ты натренирован как профессионал, как ремесленник».

Ремесленничество — понятие, казалось бы, чуждое Литвиновой: ее талант больше похож на стихийный порыв, на сход лавины или вулканическое извержение, чем на результат тренировок. И подпитывается не скрупулезным оттачиванием правил, но постоянным их нарушением.

Вспоминаю несколько головокружительных взлетов, случившихся отнюдь не из-за приложенных усилий: например, историю успеха ее приятеля Андрея Васильева, который за- дал московской журналистике тон, не сменившийся до сих пор. «Убеждена: выдающиеся линии жизни всегда идут вопреки. Но нельзя делать вывод по одному-двум людям, — парирует Рената. — Такие, как я или Вася, — это скорее исключение, чем правило. В театре не играют без образования. Я – нетипичный случай. И еще мне повезло».

В ответ на фирменный Ренатин комплимент «вы молодец, не толстеете», я говорю, что придерживаюсь рецепта, предложенного Фаиной из ее первого фильма «Богиня»: «Надо дико мало есть». И мы дико мало заказываем: она — две ложки желтого супа, я — три салатных листа. И розовое шампанское. Которое ей почему-то не нравится «из-за кислоты, из-за теплоты», поэтому я допиваю ее бокал. «Есть примета: допиваете за мной — значит узнаете мои мысли. Узнаете наконец, насколько я добрый человек».

Нина в «Девушке и смерти» — одна из сыгранных ею «добрых», героиня любящая и жертвенная. Съемки у Йоса Стеллинга, который назвал этот фильм лучшим своим произведением, Рената вспоминает без удовольствия: «Это был травматичный опыт. Я остановила свой фильм «Последняя сказка Риты» на стадии озвучивания из-за оговоренных ранее съемок у Йоса. И страдала в Германии, ожидая кадра, — я ведь сама режиссер, я не могу ждать! Тем более высиживать очередную сцену в корсете и парике! Я вся кипела — так мне хотелось вернуться к моему кино. Помню, как бросила корсет немецкому продюсеру со словами: «Поносите-ка сами!» Сильвия Хукс, которая играла главную героиню, очень ревниво, как мне показалось, относилась к любому переключению внимания режиссера с ее персоны. Некоторые наши совместные сцены даже были сокращены. Но Йос Стеллинг — абсолютно одержимый мастер, и это завораживало. Он вечно курил под монитором, восхищенно отсматривая материал, и по этому облаку всегда можно было определить его месторасположение. Он, конечно, последний из могикан великого авторского кинематографа, и поработать с ним очень питательно — я снова многому научилась. Как он филигранно работает со вторым планом и массовкой, как восхищенно докуривает сигареты у главной героини, насколько он растворен, влюблен в своих героев. У него невероятно трогательная способность неистово любить то, что он сочиняет на пленке!»

К восхвалениям другого гения, съемками у которой запомнился прошлый год, Рената готова возвращаться вечно. Фильм Киры Муратовой «Вечное возвращение» о том, что артхаус никому не нужен, внезапно стал нужен всем: количество зрителей на просмотре в рамках Московского кинофестиваля в три раза превысило вместимость зала. Сидящие на ступеньках внимали сюжету: он, женатый, возвращается тридцать лет спустя к ней, одинокой, чтобы рассказать о том, как влюбился в другую. Сцену по очереди делали все любимые муратовские актеры. Каждый по-своему: одна расстроилась, что пришли не к ней. Другая устало отмахнулась. Третья дала совет. Рената единственная сыграла дважды. Каждый раз по-разному. «Маковецкий не воспринимался как мужчина-любовник. В кадре он словно сражается за право быть лучшим, это скорее вечное соперничество. А второй партнер, Линецкий, играл такого слабого, рассыпающегося мужчину. И я, подыгрывая ему, невольно превратилась в комедийную пантеру-искусительницу, которая пыталась схватить его за шарф и притянуть к себе, отчаянно подвывая. Это вышло очень смешно. Такие моменты я и обожаю в актерстве. Мы все хохотали на площадке. Вот что значит сочетаемость с партнером, биохимия».

Экран телевизора, включенного в домах героинь, несколько раз показывает Земфиру, поющую арию из «Риголетто». «Кира пришла к ней на концерт и очень ее полюбила. Вообще талантливый человек видит другого талантливого человека издалека. Кира говорила о ее особенном тембре голоса. Они, по-моему, очень близки — хотя Киру никак не назовешь мейнстримовым автором, она режиссер артхауса, а Земфира — выдающийся хитмейкер, сочетающий в себе пронзительного поэта и уникального композитора. Они обе имеют силу пойти против всех и быть правыми. Дерзкие одинокие воины. Великие женщины. Не хочу ждать сорок лет, чтобы сказать Земфире, насколько она великая. Хочу сказать ей это здесь и сейчас. А Кира — экспериментатор и новатор. Нужно иметь огромную смелость — повторить одну и ту же сцену множество раз со своими актерами, будь то любитель из Одессы или выдающийся актер уровня Олега Табакова. В ней беспредельная свобода, которая может быть дана молодому, непуганому организму».

В последней сцене, спровадив запутавшегося мужчину ко всем чертям и русалкам, Рената ляжет на кровать с выражением безмятежности на лице. Камера, загипнотизированная покоем, остановится. И будет долго держать план. Застывшей в кадре Снежной королеве режиссер посвящает вечность. И одновременно любовь: сцена без действия, без единого жеста и движения оказывается самой эмоциональной.

«Кино в чистом виде, — соглашается актриса. — Мне кажется, она меня положила на диван, думая в этот момент обо всех главных мировых кинозвездах. Лепила собирательный образ. Я думала, Кира эту сцену вырежет. А она вставила в финал. Получилось признание в любви. Я ей бесконечно признаюсь в любви устно. А она призналась вот так».

«Хочу сегодня позвонить Кире, — говорит Рената вдруг, — мне очень нравится с ней болтать. Она одна из немногих, у кого я могу попросить совета. Я ее полюбила как человека. Также могу сказать, что полюбила Лешу, он для меня был человеком бесценным. Эти люди — Кира, Балабанов — больше своих фильмов. Как личности. Такие уникальные, страдающие. Кира пережила все это давление, остановку картин. Их клали на полку, а она начинала свою тихую сорокадневную голодовку. Например, закрыли «Княжну Мэри» по Лермонтову. Чтобы перекрыть боль, Кира работала уборщицей, библиотекаршей. Некоторые ее одногодки-режиссеры до сих пор называют ее фриком. Такие ничтожные в своем неприятии всего, не похожего на норму. А Леше Балабанову вообще не нужны были деньги, он ходил себе в одной своей шапке и тельняшке десятилетиями. Просветленный и блаженный. Лесковский персонаж».

«Вчера было сорок дней со дня Лешиной смерти, — продолжает Рената, — я выложила его фотографии в сеть (актриса показывает мобильный). Я фотографировала его во время съемок «Брата-2» для одного проекта. Его всегда так страшно снимали, а у него было удивительное лицо. И очень красивые руки».

Вспоминаем «Мне не больно» – один из фильмов с другой, нетипичной Ренатой. «Мы только с Яценко не очень сочетаемся, он немного испуганный по отношению ко мне был». Соглашаюсь: он совсем не герой-любовник. «А кто у нас герой-любовник? Можете мне объяснить?» Не вспоминаем ни одного — и снова обсуждаем героев-режиссеров. «С Лешей было очень хорошо. И с Кирой хорошо. И с Хамдамовым. И с Гринуэем. Чем замечательнее режиссер, тем с ним рядом лучше». Рядом с режиссером Ренатой Литвиновой было хорошо. На съемочной площадке «Риты» она всех смешила, поэтому никому не хотелось уходить домой и все снимались сутками. С нежностью вспоминаю реквизит — халат медсестры и туфли на высоких каблуках: «Пройдите с блаженным лицом и глупо засмейтесь, ну, как сами понимаете кто». И фразу, сказанную Татьяной Друбич: «Мы все здесь из-за нее. Потому что мы ее любим». «Последняя сказка Риты» снималась три года — время собирать урожай фестивальных наград. В июне картину показали в итальянской Таормине, в сентябре — на фестивале русского кино в Женеве. «Поработав на картине продюсером — человеком, который закупал гробы по оптовым ценам, – я одновременно разочаровалась в человечестве и им же очаровалась. Очаровалась актерской жертвенностью. Очаровалась соратничеством с Земфирой, которая, кроме музыки, занялась всем звуком картины. Она своей музыкой написала как будто собственный сценарий. Без нее картина вообще была бы другой. А может, ее и вовсе не было бы. И одновременно в людях творческих: за время съемок мне открылось столько же прекрасного, сколько и отвратительного. Большего зла, чем бездарности в искусстве, я не знаю. Люди неталантливые — самые злые. Самые мстительные. Больше всего на свете они ненавидят талантливых людей. Картина оказалась мучительной — кажется, из меня вырвали кусок здоровья. Если бы я знала всех наперед, кто предаст, а кто нет... Бездарную опе- раторшу, c которой начала снимать картину, — никогда бы не пускала ее в кино, как же ее звали?.. «Настя, — сказала я ей, процитировав Раневскую, — вон из искусства!» Без этих ее фокусов, без ловкости режиссерских рук в русском кино последних лет не было бы никакого волшебства, а только злые милиционеры. Помощница Аня напоминает, что Ренате нужно бежать дальше. Прощаясь, Литвинова снова говорит про МХТ — что будет играть Грушеньку в новых «Карамазовых» режиссера Богомолова. И снова про Муратову: волнуется — Кира почему-то сказала, что это, быть может, ее последний фильм. В разговорах о вечном проходит еще один день.

Фото: Дмитрий Исхаков