Организаторы главных вечеринок нулевых — о прекрасной светской эпохе

Александр Соркин

Ресторатор

Мне всегда хорошо. Но поймите, в двухтысячном мне исполнилось тридцать четыре. Поскольку это самый продуктивный возраст для мужчины – и в сексуальном плане, и в смысле проектов, – то началось самое шикарное. К тому же в нулевые стало гораздо менее опасно. Точнее, опасности поменялись. В девяностые был немножко каменный век, первобытно-общинный строй. Меня три раза грабили, вся голова в шрамах. В двухтысячных братва сменилась на милицию. Случился поворот в сторону гламура, евродиско, хорошей буржуазной жизни. И шампанского. До этого хлестали водку и виски, а тут узнали, что пить надо «Дом Периньон». Оказалось, что в клубах есть такое понятие – «вынос», когда под фанфары, с огоньками выносят большое количество бутылок шампанского. Это в Москве Леша Горобий ввел, царствие ему небесное.

А еще как раз тогда появились столы – в этом деле, конечно, Горобий был королем со своим «Дягилевым» и проектами «Зима», «Весна», «Осень», но и мы с партнерами в Cabaret этим занимались. У нас столы были полукруглые, мы их называли «лузы», и каждый был закреплен за определенной финансовой группой. Тогда ведь все олигархи сильно выходили в свет. Это не считалось зазорным. Ограничения по поведению начались, только когда они близко подружились с Кремлем и им стали делать замечания типа «Take it easy, ребята» – особенно за границей. А какой концерт Шнура Олег Тиньков устроил в Куршевеле! Там, сами понимаете, были все! Вокруг столов, естественно, происходило соединение секса и денег. Секс приходил сам или с помощью условного Листермана – это было его время, он подводил красивых девушек из предместья к бизнес-элите и создавал союзы без всякого онлайна. Но я посмотрел – у него сейчас в инстаграме больше миллиона подписчиков. Что произвело на меня большое впечатление. Моралистам тут, конечно, делать нечего, но я знаю Петю очень давно и люблю за то, что он никогда не скрывал своей деятельности, в отличие от коллег, которые называют это какими-то другими словами. В девяностые Листерман, кстати, жил в Париже, и, уж поверьте мне, кому надо было, пользовались его услугами уже тогда.

Как раз в двухтысячных в Москве появились ночные клубы, а в них соединение секса и денег – главная игра по определению. И фейсконтрольщики появились – почему-то все по образованию отоларингологи. Или дантисты, как Паша Фейсконтроль. А баров, как сейчас, практически не было. Если клуб бордельного типа, то там перекос в сторону секса. Если гламурного типа, то в сторону денег. Главное – создать здоровую комбинацию, чтобы было весело и не напоминало публичный дом в буквальном смысле этого слова. Кстати, в клубы приходили женщины вполне себе материально состоятельные: Ксения Собчак, Ольга Слуцкер, Ульяна Цейтлина, Света Меткина, Гога Ашкенази. Кто-то правда богатый, кто-то – легендированный. Многие мне до сих пор хорошие подруги. Мы с управляющим недавно вспоминали, как он позвонил в изумлении: «Не может быть – три дамы выпили три ведра вина!»

Ну и танцевали, конечно. В клубах буржуазного типа мужчины, которые платили за стол, сидели, а танцевали девушки, гомосексуалисты и спортивные ребята, хорошо умевшие это делать. Я в лучшем случае пританцовывал. Играли евродэнс, всякие ремиксы на Барри Уайта. Кстати, на южном берегу Франции до сих пор такое играют: плейлист в La Guérite в Каннах этим летом в Москве вызвал бы ужас. А там все еще двухтысячные, как и в Les Caves du Roy, где пьяные люди слушают хиты. И вообще, в Сен-Тропе это лето прошло в стиле нулевых, такого количества лодок я не видел с 2010 года. В ресторане Opera вынесли сто пятьдесят (я сам считал) бутылок «Кристалла» – гуляли украинские олигархи, но лучше бы, конечно, русские.

Главное – комбинация секса и денег, чтобы было весело и не напоминало публичный дом.

Дело не во вдруг образовавшейся в нас жадности. Помните, Остап Бендер говорил, что, предположим, тот блондинчик играет в шахматы хорошо, а брюнет в девятом ряду – похуже, и никакими лекциями это не изменить. Тут тоже речь о базовом, корневом свойстве. Но когда у тебя есть уверенность, что завтра ты заработаешь больше, то тратишь смело. А когда не уверен, то не будешь отдавать все любимой женщине. Или нелюбимой, или просто женщине. Сам я не очень щедрый, врать не стану. Но мой бизнес всегда был связан с тем, что чем больше щедрых, тем больше выручка. В двухтысячных тратить деньги было модно, причем это была мировая тенденция, связанная с переоцененным рынком недвижимости и нефти. Мы с друзьями, когда ехали отдыхать, брали с собой все деньги, что были, и спокойно там оставляли. Потому что были уверены: вернемся и заработаем. Каждый Новый год мы поднимали за это тост. Русские двигались в гору – и миллионеры, и рестораторы, и те, кто таксовал. Первое осознание того, что можно вернуться и не заработать, появилось как раз в 2010-м. Сейчас неопределенность будущего оправдывают пандемией. Но не будь ее, все равно зарабатывать было бы труднее. Например, потому, что конкуренция выросла. И все равно из двухтысячных представить было невозможно, что все наденут маски, как в третьесортном фильме про заразных зомби. Тогда пять раз в неделю был праздник, и веселились не в напряг. Я из ностальгических соображений даже духи выпустил – Kerosin by Sorkin, мой парфюмер сказал, что это порочный запах нулевых.

Когда я говорю, что нулевые были моим расцветом, я не имею в виду, что в 2021 году хуже. Жизнь развивается. Сейчас все больше про еду, в ресторанах соотношение дохода от еды и алкоголя – семьдесят к тридцати, наценку на вино в четыре конца уже не сделаешь. Средний чек у богатых людей упал, и чтобы продолжать зарабатывать, нужно открывать много ресторанов. А тогда едой была рукола с креветками, в немыслимых количествах потреблялась паста, мы продавали по пятьсот порций роллов «Калифорния» в день. Кухня даже в ресторанах была несложным сопровождением к месту, «куда приходят все». Главные одиозные фигуры, включая Сергея Полонского и Надю Сказку, присутствовали в нашей с Аркадием Новиковым «Веранде» в Жуковке. Мы туда, кстати, два раза в год приглашали две тысячи человек, покупали пятьдесят килограммов черной икры. Бесплатное бухло, бесплатное питание, большой концерт супергруппы вроде «Машины времени» или «Аквариума». И при этом VIP-сектор человек на двести. Это тоже изобретение двухтысячных – устроить VIP, чтобы создать интригу, кто туда попадет.

Ежу понятно, что наши тогдашние радости – убогие. Зато девушки клевые. Cейчас неприлично говорить, что ты модель, а тогда была эпоха агентств Red Stars и Modus Vivendis, на показе «Дикой Орхидеи» я встречал бизнесменов очень высокого уровня, они звонили, просили контрамарки. Мне искренне кажется, что девушки в нулевых были очень красивые, сексуальнее, чем сейчас. Ольга Курбатова, Лена Нелидова, любимая женщина Березовского Марианна Коновалова. Ко всем можно придраться, если ты эксперт, но каждая была wow! И все разные, как разными были супермодели Клаудия Шиффер, Наоми Кэмпбелл, Синди Кроуфорд. Клевость – это и внешность, и то, что они говорят. Действительно яркие, ни с кем не перепутаешь. Каждая была личностью. Я сам женат на модели, причем бельевой, так что знаю, что говорю. Настя ходила на «Дикой Орхидее», а теперь у нас с ней четверо детей.

В 2021-м все совсем по-другому. Одна девушка определенного вида, который позволяет догадаться о ее основном занятии, написала в инстаграме, что она энерготерапевт. В двухтысячные дикий позитив пылал сам по себе, а теперь нужно подстегивать, и все уходят в легкую эзотерику. Хотя йога и в нулевые была. У нас в Жуковке-2 возникло целое комьюнити, к которому приезжал йог: сначала в один дом зайдет, потом в другой, в третий. А теперь йоги в каждом доме – дешево ведь, нужен только коврик. Бойцы вспоминают минувшие дни и признают, что двухтысячные – это очень плохо для психики и печени. С одной стороны. А с другой – праздник был бесконечный. Олигархи, экспаты, модели. Диджей Жаки, которого мы в 2002-м импортировали из Сен-Тропе, купили ему шапку и сделали резидентом Cabaret, до сих пор вспоминает, как классно провел зиму в лужковской Москве.

Наталья Лучанинова

Журналист

Вечеринки Chopard с Элтоном Джоном за роялем и подпевавшим ему Джудом Ло кружили голову. Так же как и веселая нарядная толпа на танцполе у Dolce & Gabbana. В гостях у главного сноба всех времен Леонардо ДиКаприо я тоже побывала — благодаря царившей тогда на amfAR Светлане Меткиной. Это, наверное, было самое закрытое мероприятие из всего, что со мной случилось за всю карьеру светского хроникера. А что это за карьера? Как вообще вышло, что я, студентка-переводчица Литературного института, стала первым в России человеком, на чьей визитке значилось: «Редактор светской хроники»? Как получилось, что на обороте визитки поблескивало слово Vogue?

В рубрике «Выход в свет с Натальей Лучаниновой» тексты звучали примерно так: «Шампанское лилось рекой, Ольга Слуцкер в Chapurin весь вечер проговорила со Светланой Бондарчук в Dolce & Gabbana». Для Vogue всегда было важнее «кто в чем», а не «кто о чем». За мои личные траты в Jimmy Choo ответственна Юля Визгалина (когда она переключилась на бриллианты David Morris, проще не стало). Алексей Беляков в своей книге «Шарманщик» описал собирательный образ, во многом построенный на мне: сначала в редакцию заходила грудь, потом коробки с туфлями. Но, полагаю, обувь – не единственная причина, по которой меня назначили обозревателем светской жизни начала века.

Сейчас это смешно, но тогда вместо клатчей на вечеринки выводили огромные Hermès. Записные красотки накручивали кудри и щеголяли в сапогах (к их чести следует признать, что сапоги быстро сменились туфельками на босу ногу – даже в мороз). Девушки с удовольствием сообщали мне очевидное: что платье у них Jitrois, а на ногах «лабутаны». На тему украшений, как, наверное, и налогов, откровенности добиться было намного сложнее. Мой фотограф Володя Горбель снимал персонажей и записывал на диктофон телефонный номер с приметами вроде «девушка в желтой юбке». Он распечатывал кадры, а потом я на большом редакционном столе раскладывала из них пасьянс. Называть половину гостей «домохозяйками» я стеснялась – так в журналах появились «светские дамы», «ландшафтные дизайнеры» и первые «галеристки». Я тогда наивно писала о «старом свете» на виллах в Сен-Тропе, скачках Hermès и балах в Монако. О приемах во время «Формулы-1» на лодке у Филиппа Грина и приглашениях на частную вечеринку в тосканское поместье, куда гостей Престона Хаскелла III доставляли частным бортом.

Но это там, а в Москве на светские мероприятия большинство стремилось не из-за статуса, а потому, что находилось в поиске. Сейчас моделей можно увидеть только в отчетах с Недель моды, а в начале нулевых любая стройная барышня с глубоким декольте представлялась именно так. Завизированного глянцем А-списка еще не существовало, инстаграма и тем более телеграма тоже не было. Рельеф молодой московской планеты только формировался – будущие «героини «Татлера» работали без плана, интуитивно, зато щедро демонстрировали харизму и энтузиазм.

Обзывать гостей «домохозяйками» было неприлично – так появились «светские дамы».

Моими любимыми персонажами были Ольга Слуцкер, Бондарчуки, Новиковы, Деллосы, билингвы сестренки Гайдамак, Степан Михалков с женой Аллой Сиваковой, Оксана Фандера и Филипп Янковский, да и другие красивые династии тоже. За арт-сферу в пасьянсе отвечал Владик Монро, Айдан Салахова – за художественную часть. Ксения Собчак тогда была другой, и меня, признаюсь, порицали за то, что она часто появляется на страницах Vogue. В такой нелегкой работе мне всегда помогало присутствие на фотографиях безупречной Сати Спиваковой, музы Аззедина Алайи и посла Louis Vuitton.

В списке дел отдельное место занимали «алкогольные мероприятия». Марк Кауфман закатил вечеринку в Сен-Тропе, для которой изготовил серебряную бутылку – бюджеты вообще тратились немереные. Рустам Тарико примерял на себя образ Джеймса Бонда – бархатный пиджак, вечный лодочный загар и красотка в объятиях. Для раскрутки образа он приглашал журналистов отметить спуск его лодки Terrible на Сардинии и покупку первого в России «майбаха». Таня Ширкина заливала «моэтом» «Бал цветов» на вилле Ephrussi de Rothschild. Были даже первые попытки собрать интеллектуальный клуб – так, по крайней мере, позиционировались ужины Hennessy.

Акценты сменились, когда появилась Даша Жукова. Она знала, как позировать, привезла на свой день рождения Диту фон Тиз в бокале мартини. Безукоризненные Наташа Семёнова и Дмитрий Гуржий стали собирать суаре в квартире с видом, там был черный дресс-код и черное ризотто с каракатицей. Образовалось общество вокруг Дениса Симачёва – у него же, по сути, был первый условно закрытый клуб со вкусом (не только икры). До Столешникова пространство Симачёва находилось на «Арме»: в знаменитой юрте уровень диджеев оценивали Роман Абрамович, Ирина Кудрина, совсем еще юная Надя Оболенцева, Аминовы и братья Лихтенфельды. В 2006-м мы с Денисом и Алексеем Лихтенфельдом устроили день рождения на троих. Живой звук Юрия Антонова – моих рук дело, «Моральный кодекс» с Андреем Кобзоном на барабанах – от Дениса, джаз – от Леши. На меня тогда обиделось пол-Москвы, но этот ДР был не для светской хроники – на личные праздники тогда приглашали только тех, с кем дружили. А женихи были ровесниками.

Фото: АЛЕКСЕЙ ДУБИКОВ/ MAINPEOPLE/ STARFACE.RU; ВЛАДИМИР ГОРБЕЛЬ; ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА