Сам Дроздов учился сначала на биологическом факультете. И это неудивительно: он из медицинской семьи. Папа – сильнейший фармацевт, профессор Второго мединститута, мама – терапевт в 5-й Градской больнице. Спрашиваю, читал ли он в юности журналы. Конечно, читал: «Знание – сила», «Вокруг света», потом «Юный натуралист», «Юный техник». В журнал «Природа» посылал свои фотографии для публикации, автору лучшей полагалась годовая подписка, и Дроздову несколько лет присылали издание бесплатно. После второго курса он взял, как сейчас говорят, gap year и пошел на швейную фабрику №14 – овладевать профессией. Шил ратиновые пальто серого цвета. Ученикам платили бешеную стипендию – триста рублей (после реформы они стали новыми тридцатью рублями, что тоже было о-го-го: очень хороший врач получал зарплату в сто рублей). «Понимаете, в училище никто не знал, что я сын профессора, – вспоминает Николай Николаевич. – Там просто берут пальто и показывают комиссии, а она оценивает сложность изготовления предмета. Обычно дают четвертый, пятый разряд, а мне – раз! – и дали сразу седьмой».
Карьера портного набирала обороты. Дроздову предложили идти учиться на закройщика к звезде ателье ГУМа, человеку по фамилии Шнейдерман. Но он пошел в реальный сектор – шить те самые пальто уже по-настоящему, а не для комиссии. Правда, оказалось, что шьет он качественно, но слишком тщательно и медленно для ателье третьего разряда. За месяц Дроздов одолел два изделия, получил двести рублей, решил, что очень соскучился по природе, и вернулся в университет.
Окончил он уже географический факультет МГУ, и следующая его осмысленная встреча с миром текстиля случилась только в 2020-м, во время сотрудничества с Gucci. От этого опыта у зоолога остался на память подаренный брендом шикарный костюм с пчелами. В интервью Ирине Шихман на ютьюбе Николай Николаевич рассказывал, как сначала думал, что пятнышки на костюме – это капли воды. А вообще он покупает старомодные костюмы на рынке в Коньково по цене три–четыре тысячи рублей.
На мое замечание, что он теперь кумир молодежи, Дроздов шутливо хмурится: «Как-то вы меня этим огорчаете. Я привык, что мне говорят: «Мы выросли на ваших передачах». А такая «популярность» просто не может быть».
«Мне часто говорят: «Напиши мемуары». А зачем? Мне интересно жить».
Все эти годы они с Татьяной Петровной вместе. Вместе ездят отдыхать, хотя такого понятия, как «отпуск», в их семейном вокабуляре никогда не было: отдых – это всегда поездка со смыслом. Накануне нашего интервью Дроздовы вернулись из Анапы, где пять дней провели даже не на перце с огурцами, а на одной воде. И вместо того чтобы прилечь с дороги, бросились разбирать до конца не разобранные на карантине книги. Потом отвозили ненужные, потом еще что-то. «А скоро будем высаживать рассаду», – радостно говорит Татьяна Петровна.
Выходной день у них ничуть не отличается от рабочего, Дроздов все так же встает в шесть, все так же ест свой завтрак из семи блюд, все так же садится работать. В общем, жизнь в труде, которая, видно, и впрямь защищает от ненужных рефлексий по поводу смысла жизни и опасных – по поводу смысла любви. Он даже книгу писать отказывается. «Знаете, мне часто говорят: «Напиши мемуары». А зачем? Ну буду я ее год писать, потом еще год издавать. А жизнь проходит. Мне интересно жить».
Все эти годы Татьяна Петровна находится чуть-чуть в тени мужа и его популярности. Летом Николаю Николаевичу на курортах Краснодарского края даже искупаться не дают спокойно – молодые девушки чуть видят, сразу бегут фотографироваться: Дроздов для них – как какой-нибудь бухарский олень для зоологов. Хотя на съемки программы «Последний герой» на Жемчужные острова в далекой Панаме Татьяна Петровна все-таки ездила. «Я же не могла допустить, чтобы к мужу никто не приехал – там это предполагалось по сценарию, – рассказывает она. – А наша дочь тогда как раз ждала ребенка и не могла никак. Пришлось мне, целых два раза». Фотосессия для «Татлера» – первая в ее жизни съемка для глянцевого журнала, которые Татьяна Петровна, случается, берет с собой в поезд почитать – про какую-нибудь Одри Хепберн или еще что-нибудь разумное, доброе, вечное. Сейчас, перед тем как начать макияж, визажист накладывает на лицо Татьяны Петровны тканевую маску, и Николай Николаевич заботливо сердится: «Это еще зачем?» В их семье сорок четыре года обходились без масок, и все равно его жена – самая лучшая.