Невероятная история Ульяны Цейтлиной, матери русской светской революции

Последние лет пять я водила вокруг Ульяны хороводы. Регулярно звонила ей в Монако. В ответ раздавался неизменно приветливый голос: «Татлер», Ксюшенька... Да, читаю каждый номер. Но, знаете, у меня все хорошо. Если вдруг будет плохо, мы непременно встретимся».

И вот мы встретились. Нет, у Ульяны по-прежнему все хорошо. Просто у «Татлера» юбилей, а с Цейтлиной когда-то все начиналось. Она – мать русской светской революции, родоначальница жанра, его идеолог. Без нее воспоминания о том чудном мире, России, которую мы потеряли, были бы неполными. Короче, я ее уговорила.

Самая яркая блондинка Москвы исчезла с радаров в 2010-м. Перестала вести в нашем журнале ресторанную колонку. Оставила пустовать дом в Горках-2, который собственноручно оформила в остромодном тогда стиле эклектики. И переехала в Монако к любимому мужчине Алексею Федорычеву – крупному трейдеру зерна и минеральных удобрений, хозяину морских терминалов. Федорычев когда-то был владельцем московского футбольного клуба «Динамо», теперь спонсирует футбольный клуб «Монако»: княжеские воины выступают в красно-белых майках с надписью Fedcom – так называется компания их русского батюшки-кормильца.

В августе 2015 года Алексей Михайлович отмечал день рождения в Санкт-Морице, в отеле Badrutt’s Palace. И при Баскове, который их когда-то познакомил, Киркорове, Меладзе и еще двух сотнях гостей сделал Ульяне предложение. Она не стала отказываться. Однако натуральный блондин на свадьбе не пел, пышного торжества не было. Цейтлина и Федорычев тихо расписались.

Сейчас мы сидим с Ульяной на террасе ее квартиры на Boulevard de Suisse, пьем воду без газа и обозреваем окрестности. Прямо перед нами порт – дороже вида в Монако нет. Чуть выше, через дорогу, on the wrong side of the street, как принято здесь выражаться, – уже Франция, семидесятипроцентные налоги и вконец обнаглевшие домушники. А тут, на правильной стороне улицы, – дальновидное экономическое законодательство, сотни полицейских, камеры наблюдения.

Княжество размером с треть парка «Сокольники» сегодня – одна сплошная стройплощадка. Нет, программа «Моя улица» сюда пока не дошла, но монакские власти не хуже московских обучились выжимать до последнего евро из каждого квадратного сантиметра. Одновременно все это еще и Диснейленд для взрослых, куда ежедневно приезжают на автобусах тысячи польских туристов и других желающих посмотреть на аттракционы площади Казино, послушать сказки о княгине Грейс и, может, даже выпить вкусной шипучки в Hôtel de Paris.

Во всей этой суете Цейтлиной удается жить тихо и незаметно. Она сама отводит двенадцатилетнего сына Савву в International School of Monaco, сама его оттуда забирает. Ее не встретить ни в местном World Class («лень»), ни в салонах красоты («в отличие от Москвы, здесь нет хороших»), ни в громких ресторанах («слишком много странного народу, неохота»). Да и зачем ей Nobu с Beefbar, когда есть домработница, умеющая делать пельмени. Они вместе с Ульяной ищут в журналах о доме и саде вкусные рецепты, вместе месят тесто, пекут пироги. «Это создает ощущение дома, уютного течения жизни, – говорит Цейтлина. – Ты знаешь, даже если бы у меня не было сына и мужа, я бы все равно это делала – для себя. Я довольно долго, лет восемь или даже десять, жила одна, в своем домике в Горках. Там у меня тоже была помощница, и я всегда устраивала обеды. Приходили Ксюша, покойный Ваня Дыховичный с Олей, Ника с Борей. Миранда пела. Искендер Халилов делал азербайджанский плов, Сардор Мирзажанов – узбекский. Было душевно». В общем, совершеннейшая «Неоконченная пьеса для механического пианино», на других берегах чудесным образом превратившаяся в «Несколько дней из жизни Обломова».

На Ульяне белые джинсы, белый топ и никаких украшений. Лямка топа сползает через каждое слово, обнажая полное жизни бронзовое плечо. Ульяна терпеливо ее поправляет – смотреть на это можно бесконечно. В мае Цейтлиной исполнилось пятьдесят, и она ослепительно красива – той дефицитной нынче красотой, за которой не чувствуется истерическая надрывность, желание что-нибудь вырезать или вставить, лишь бы поймать за хвост улетающую в небо птицу молодости. Цейтлина позволила себе прибавить пару килограммов, уже лет пять не колет ботокс. В Монако делать этого не умеют, надо ехать в райцентр. «А значит, надо как-то объяснять мужу, для чего я одна еду в Париж», – рассказывает Ульяна. Нет, она, конечно, стремится туда всей душой, не хочет быть как ее соседка Брижит Бардо. «Хотя я ее понимаю, она тоже жертва гламура. После всего этого хочется любить собак».

Жирные двухтысячные, наступившие вслед за периодом первоначального накопления капитала, нуждались в своих героях. Ульяна гениально сыграла эту роль. Она отдавала себя гламуру без остатка, с готовностью подливая в огонь общественного мнения масло фразами вроде «Бедность наступает, когда ты тратишь тысячу долларов в день» или «Выпирающий животик легко прикрывается парусом собственной яхты, желательно с вертолетной площадкой». В 2001-м Цейтлина подружилась с еще одной питерской девочкой, Ксенией Собчак, которая только перевелась из СПбГУ в МГИМО. Вместе они отчаянно бросились на амбразуру глянца. Когда Ульяна подходила к пресс-воллу в красном кружеве, а Ксения – в леопарде, фотографы роняли камеры. Цейтлина путешествовала по скачкам и биеннале. Писала книгу с бесценными женскими советами (мой любимый – «черный лак для ногтей отпугивает поклонников»). Вела передачу «Путевка на Рублевку».

Удивительно, но ее тогдашний образ жизни не зависел от присутствия в ней состоятельных мужчин. Вопреки людской фантазии, настоящим олигархом среди них был лишь один. «Это был любимый человек. Мы жили вместе, и я, как ребенок, радовалась каждому новому дню своей жизни», – рассказывала Цейтлина в то время в интервью.

Она всегда была значительно интереснее своей репутации, но ее это совершенно не волновало. Говорила с сарказмом, что «невозможно найти человека, более трагически непонятого, чем она». Но при этом не затеяла ни одной пиар-кампании по улучшению собственного имиджа. «Из меня было удобно слепить все, что нужно журналистам, – говорит Ульяна. – В начале нулевых не было такого количества девушек с приставкой it, а писать о чем-то было надо, так что они сотворили меня – «куртизанку, которая живет на Рублево-Успенском шоссе». На самом деле я всегда жила весело. Мой папа был художником, я выросла в большой мастерской, где всегда горел камин, собирались люди. Все пели под гитару, пили водку и читали стихи. Я была молода, мне было хорошо, это был мой образ жизни, я ничего не конструировала специально. В начале нулевых кто-то придумал назвать такую беззаботную жизнь гламуром. Помню, мне позвонил популярный канал: «Ульяночка, не могли бы вы приехать, записать поздравление российским женщинам к Восьмому марта?» Я как наивный человек приезжаю, поздравляю. Меня спрашивают: «А вот, кстати, что бы вы посоветовали подарить российской женщине?» Я выдаю что-то вроде «можно подарить и огромный розовый бриллиант, и самолет, и букет ландышей. Но любой женщине, российской в том числе, важно, чтобы подарок был от любимого мужчины и чтобы это было искренне». И вот выходит передача, не имеющая никакого отношения к Восьмому марта. Стою я – дура дурой. Голос за кадром говорит: «У вас уже все есть. И дом на Рублевке, и частный самолет. Что бы вы еще хотели?» А дальше монтаж и склейка, я отвечаю: «Огромный розовый бриллиант».

Бороться с общественным мнением – все равно что сражаться с ветряными мельницами. Чтобы его победить в нулевые, можно было открыть в Москве музей современного искусства. «Современное искусство обелило бы все, – считает Цейтлина. – Но для этого нужны были неограниченные ресурсы, которых у меня не было. А еще я слишком люблю Боттичелли, чтобы заниматься Кунсом. Ну или можно было бы придумать еще какую-нибудь легенду. Но я не стала. А продавался именно образ «куртизанки с Рублевки». Что ты за человек на самом деле, мало кого интересовало. У Ксюши Собчак в тот момент полным ходом шла «Блондинка в шоколаде», она тяжело переживала свою популярность, а я ей говорила: «Пойми, любовь и тусовки – самое ненадежное, что есть в жизни. Тебе нужна всенародная слава. Тогда ты будешь защищена от всего на свете. Но чтобы тебя знали простые люди, надо с чего-то начинать. Не парься».

Она говорит, что абсолютно лишена зависти, и многие ее друзья это чувствовали. «И потом я всегда искренне любила, верила в своих друзей и интуитивно понимала, кто выстрелит. Я всегда знала это про Ксюшу. Про Мишу Зельмана (основатель сети ресторанов Goodman. – Прим. «Татлера»), с которым мы дружили с 1995 года. Про Нику, которая тогда еще готовила только для Бори и для меня».

В 2006-м Цейтлина родила Савву. «Мне было тридцать восемь, резус-фактор отрицательный. Врачи напугали меня, намекнув, что это мой последний шанс. Я приняла сложное на тот момент решение – рожать. Чему сейчас несказанно рада».

Рождение сына изменило ее жизнь. «Любая женщина, став матерью, меняется, – объясняет Ульяна. – Раньше ты ни за кого не отвечал, твои ошибки ни на ком не отражались, кроме как на твоей глупой голове. Сел в самолет, полетел на Сен-Барт, оттуда в Майами. А теперь у меня появился человек, о котором нужно думать».

Она приняла решение убавить громкость. Уйти из гламура «ввиду бессмысленности конечной цели». «Во-первых, я никому не клялась на крови, что буду вечно молодая, красивая и спортивная. Соответствовать ожиданиям – пустая трата времени. Я плавненько ушла. Но сохранила живой интерес к происходящему. Во-вторых, находясь в тусовке, устраивать личную жизнь совершенно невозможно. Достойных мужчин мало – или они заняты. Плюс я никогда не начинала отношений с друзьями. Это не мог быть мужчина, с которым я веселюсь и смотрю спектакли. Мне был нужен человек из другой реальности. Он должен был появиться из ниоткуда и увезти меня в совсем другую жизнь. Как гениально заметил однажды Саша Мамут, «увези меня отсюда» – ключевая фраза, которую женщина хочет сказать мужчине». Алексей Федорычев, бизнесмен родом из Красногорска, увез Ульяну туда, где ей очень хорошо и спокойно.

Цейтлина родилась в хорошей питерской семье. Мама – редактор издательства Академии наук, папа – член Союза художников. На двадцать втором автобусе, через весь Невский, высокая девочка Ульяна, тогда еще Шестакова, ездила в Ленинградское художественное училище имени В. А. Серова, ныне Санкт-Петербургское художественное училище имени Н. К. Рериха, где учились Виктор Цой и Георгий Гурьянов. Автобус по пути останавливался у Ленинградского дома моделей. Ульяна наблюдала, как из его дверей выпархивали неземные существа с завитыми ресницами и в цикламеновых пыльниках и рассаживались по «Жигулям» и «Волгам». Она вспоминает, как хотелось поскорее избавиться от этюдника, уйти со своего факультета «Интерьер и дизайн», надеть пыльник и тоже стать прекрасной бабочкой.

Однажды ее все-таки заметили. В 1984-м сняли для обложки журнала «Мода», потом взяли в штат Дома моделей. Девушки, подобные Ульяне, звались тогда не моделями, а манекенщицами. Быть манекенщицей считалось престижным – почти как танцевать в Мариинке. «Это сейчас модели все, а тогда на весь город нас было человек пятнадцать», – вспоминает Ульяна. Манекенщицы выезжали за границу – это было равносильно полету на Луну. Хотя и не только туда, еще в далекие сельские ДК, на атомные станции, на картошку – несли русскую моду в массы. Но все равно это была работа мечты.

Та жизнь Ульяны была бесконечной тусовкой. Вместе с Цоем и Гурьяновым она часто бывала в коммунальной квартире Гребенщикова: «Цой еще не был такой огромной звездой, хотя уже написал «Восьмиклассницу». Звездой тогда был Гребенщиков. В него я была немножечко влюблена романтической девичьей любовью. Он был сказочно хорош собой: длинная челка, голубые глаза, очень красивые руки, пальцы, унизанные перстнями, гитара, которую ему подарил Дэвид Боуи. Я как зачарованная слушала «Под небом голубым» и песни Вертинского в его исполнении. Мы вылезали из окна коммунальной кухни на крышу – она была напротив того самого Дома моделей. И слушали Борю. А по улицам стройными рядами шли люди в одинаковых пальтишках с воротничками из каракуля».

Тогда в Питере гремел Сергей Курёхин со своей «Поп-механикой». В одном из ее первых выступлений Ульяна участвовала – выходила на сцену в галифе. Еще отметилась в «Балете трех неразлучников» Тимура Новикова – сейчас этот жанр называется contemporary performance.

Ульяна часто ездила в Москву, там тоже было «вау как энергично и весело». Гостила на Николиной Горе, дома у Александра Липницкого, Саввы Мамонтова русского рока, одного из основателей группы «Звуки Му». Там пели «Кино» и «Аквариум». К андеграундной молодежи испытывали живой интерес иностранцы. В гости к Липницкому приходили американскийпосол, французский атташе по культуре. Все бурно фотографировались. Американский Playboy опубликовал тогда статью о русском авангарде и поместил фотографию, на которой рядом с Сергеем «Африкой» Бугаевым, который тогда еще не снялся в «Ассе», стоит Ульяна. А еще там была Жанна Агузарова, которую звали не Жанна, а Ивонна Андерс. Потом Ивонна Хасановна отбыла на полтора года в леспромхоз в Тюменской области на принудительные работы: валять валенки. Цейтлина вспоминает, что была на даче у Липницкого, когда освобожденная прибыла туда с вокзала.

«Тогдашний гламур весь был замешен на вызове существующим устоям», – говорит Цейтлина. Любой концерт заканчивался тем, что зрителей развозили по отделениям милиции, заносили в списки. Люди в серых костюмах регулярно снимали Ульяну с занятий в училище. Шли с ней гулять в сад Смольного, задавали вопросы: «Ты хочешь учиться в этом прекрасном заведении? Тогда скажи, ты была такого-то числа на Николиной Горе у Александра Липницкого? И что говорил американский посол?». «Мне было очень жалко родителей, конкурс в «Серовник» был двадцать человек на место, меня еле-еле туда запихнули, поэтому я выкручивалась как могла, говорила: «Я вам непременно все расскажу. Телефончик оставьте».

Конечно, среди этого разгула случалось страшное. Однажды чуть не умер Петр Мамонов. «Его заперли на даче, чтобы он не бухал. А он сначала выпил одеколон «Джулиус», потом еще что-то. Еле спасли».

В 1988 году она не без сожаления бросила свою богемную жизнь и уехала с первым мужем Леонидом Цейтлиным в Австралию, к его родителям. Муж, по одним сведениям, работал врачом, по другим – был замешан в бандитских разборках. Истина, как всегда, где-то посередине: Леонид, объясняет Ульяна, был психиатром и создал один из первых кооперативов в Ленинграде. Не надо было быть мозгоправом, чтобы понять: скоро наступит бандитский Петербург. Пора уезжать, и лучше в Австралию.

Там не было андеграунда и гламура. Ульяна и Леонид жили очень скромно. «Австралия – другая планета, – вспоминает Цейтлина. – Там живут чистые, светлые люди. Но я задыхалась из-за дикого количества правил, которые в силу своего характера не была в состоянии соблюдать. Там нужно платить налоги, нельзя шуметь ночью, превышать скорость. Права у меня очень быстро отняли, а Иван Иваныча, к которому можно было подъехать за новыми под третью березку слева, в Австралии не было. Мы были частью middle class, но именно это оказалось для меня тяжелее всего. Меня всю жизнь тянуло в крайности. Я могла существовать либо в андеграунде, либо в гламуре, а посередине нет. Поймите меня правильно, я испытываю огромное уважение к среднему классу, потому что эти люди – основа основ, фундамент справедливого общества. Но я была там чужая».

Зато в Австралии Цейтлина двадцать четыре часа в сутки играла в теннис, бегала вдоль океана, даже вела фитнес-классы и ела сырую рыбу. А в 1999-м вернулась в Москву. Уже без мужа, с одним чемоданчиком, привычкой всех называть на «ты» и целовать при встрече на западный манер, дважды. Столицу она не узнала. «Когда я уезжала, героями были какой-нибудь директор ресторана «Тройка» по имени Вольдемар. Бармен валютного кафе. Антикварщик. Спекулянт. Я стала по старой памяти звонить подружкам. Выяснилось, что девяностые переломали всех. Кто-то уехал работать в Италию, кто-то умер от передоза. В Австралии я слышала рассказы про новых русских и думала: «Какая нелепица!» И вдруг оказалось, что они есть. На поверхность выплыли новые, совсем другие люди. Дети непонятно кого. Все очень молодые, особенно в сравнении с Австралией или Европой, где ты должен очень много и долго работать, чтобы достичь благосостояния. Помню, встретила парня по имени Егор. Оказалось, он в двадцать девять лет – директор большого завода на Урале. Какие-то ботаники, студенты физмата, которые умели хорошо считать и так хорошо посчитали ростовский общак, что сделались уважаемыми бизнесменами».

Все ее творческие друзья – те, кто выжил, – стали звездами. Курёхин давно родил свой «Ленин – гриб». Мамонов ставил спектакли на сцене драмтеатра Станиславского. У Тимура Новикова прошла ретроспектива в Русском музее. «А все бармены и валютчики стали никем, – смеется Ульяна. – В лучшем случае открыли никудышные бутички».

В Москве Ульяна жила у сводной сестры, девушки эпохи Ренессанса Насти Михайловской, с тремя еще более вольными художниками из Тбилиси. Денег не было совсем, но Цейтлина до сих пор вспоминает то время как самое счастливое в своей жизни. «Все эти новые русские, непонятно с каких планет попавшие в Москву, существовали в жестком замесе с богемой. Одни радостно делились своим творческим даром и знанием столичной жизни, другие – деньгами. Все были очень generous. Игорек Поддубный, которому принадлежала марка сигарет «Богатыри». Миша Прохоров с Димой Журом (в нулевые вице-президент Росбанка. – Прим. «Татлера»). Витя Такнов (создатель клуба Zeppelin, позже – «Крыши мира». – Прим. «Татлера»), который устраивал Хеллоуин в Доме ученых. Потом класс имущих отделился и стал гулять сам по себе. Нет больше этой легкости бытия, она осталась там, в конце девяностых».

Жить с сестрой и художниками было весело. Пока в один прекрасный момент не обнаружилось, что художники чересчур увлеклись свободной жизнью. «Только тогда я стала что-то соображать, смотреть по сторонам. И начала выстраивать отношения с человеком, который эту ситуацию в моей жизни мог переломить. А не потому, что я страшно люблю деньги и Рублево-Успенское шоссе. Мною двигал человеческий страх». Так началась новая глава этой яркой повести – «Девушка с Рублевки».

Ульяна вообще способна выкрутиться из любой безнадежной ситуации и жить как ни в чем не бывало. В этом у нее много общего с Собчак, Белоникой, Оксаной Лаврентьевой – питерскими аферистками (мама Ульяны, интеллигентный редактор Елена Владимировна, так ее и называет). В 2004-м Ульяна, например, приехала в Палм-Бич. Через полчаса она уже была знакома с Дональдом Трампом, который только-только объявил о помолвке с Меланией. Более того, Трамп лично вручил Ульяне ключи от своей виллы, на которой она потом две недели жила. «Я читала, что Палм-Бич – это что-то невероятное, и мне очень хотелось посмотреть, – рассказывает Цейтлина. – Друзья написали мне на бумажке список мест, где жить, где есть. Жить надо было в отеле Брейкерс». Но там не оказалось мест, и я пошла в какой-то итальянский ресторан, куда, если верить списку, нужно было непременно сходить на ланч. Через пять минут познакомилась с людьми из местного high society. Они привезли меня в «Мар-а-Лаго», закрытый клуб Трампа. Сам Трамп тоже был там. А поскольку еще свежо было мое австралийское прошлое, мне по-английски было разговаривать легче, чем по-русски. Меня стали расспрашивать о России. Я с удовольствием делилась впечатлениями. И тут Трамп говорит: «Если хочешь увидеть Палм-Бич изнутри, единственное место, где ты можешь это сделать, – моя вилла и мой клуб». И дает мне ключи. Он не пытался меня ущипнуть или пробраться ночью в спальню. Этого и близко не было. Я две недели жила на берегу океана. Бассейн соединял мою виллу с виллой, на которой жил патрон музея Метрополитен и два его красавца сына. Каждое утро я читала лекции о России местным бабулькам, обладательницам огромных состояний. Кругом были настоящие old money, люди, которые назначают президентов. Я была, к примеру, в гостях у братьев Кох, которые на тот момент обладали состоянием в шестьдесят миллиардов долларов. И кстати, дома их намного скромнее, чем наш санаторий «Барвиха».

Еще Цейтлина чуть было не стала продюсером фильма Аль Пачино. На Венецианском кинофестивале 2004 года познакомилась с Томом Крузом, который познакомил ее с Джейми Фоксом, который познакомил ее с Аль Пачино. Выяснилось, что актер мечтает снять фильм по пьесе «Саломея», которая тогда с успехом шла на Бродвее. Ульяна развела кипучую деятельность. Убедила знакомых русских олигархов дать денег, положила на специальный счет в Швейцарии. Опытнейшие лондонские юристы, которым Цейтлину представил Марк Гарбер, – те же, что работали на фильме «Четыре свадьбы и одни похороны», – подготовили контракт. Ульяна приехала к Аль Пачино в гости, думая, что увидит гигантский мраморный особняк. Оказалось, «крестный отец» живет в скромном домишке с близнецами. Все деньги актер отдал женщине, которая родила ему сына и дочь. «Оскар» лежал среди детских колготок, готовил в доме старый друг с Сицилии. Пасту, конечно.

«Аль Пачино был воодушевлен, потому что на артхаус никто денег не дает, только на блокбастеры, – вспоминает Ульяна. – В Голливуде вообще никто на свои не снимает. Но вокруг такого талантливого человека, как Аль Пачино, крутятся десятки продюсеров-аферистов. Как только они поняли, что деньги лежат на счету, мгновенно активизировались. «Да-да, мы скоро будем снимать. Вот только сначала он выполнит свой контракт с «Парамаунт», а сразу после – снимаем. А пока деньги нужно вложить туда-то». В мечтах Цейтлина уже шла под ручку со звездой по красной дорожке – гордились бы папа-художник, мама-редактор. Да что там, Оскар Уайльд гордился бы!

Но Ульяна не была бы Ульяной, если бы очень быстро не поняла: деньги растают, как миражи на этой «фабрике грез», а русские синефилы-олигархи таким поворотом сюжета вряд ли будут довольны. Она все-таки прошла с Аль Пачино по красной дорожке – на церемонии London Critics Circle Film Awards. А потом спрыгнула с голливудского поезда. «Саломею» Аль Пачино снял в 2011-м, уже без Ульяны.

В Монако темнеет, хочется пирогов. Но домработницы нет дома – Савва и весь персонал на лето переброшены в Форте-деи-Марми. Мы с Ульяной решаем поужинать у Жоэля Робюшона. На мне тоже белые джинсы и футболка – Ульяна ведет меня в святая святых. В гардеробной висят ряды жакетов с не отрезанными еще ценниками. Я выбираю черный блейзер Brioni с нагрудным шелковым платком, Ульяна накидывает клетчатый бело-бежевый Chanel, берет сумочку, тоже, разумеется, Сhanel, в виде пудреницы. До той блондинки в красном кружеве ей сегодня как от Монако до коммунальной квартиры Гребенщикова.

Говорю ей, что из такой гардеробной штамповать бы луки в инстаграм. «Зачем? – пожимает Ульяна плечами. – Мне совершенно не нужно, чтобы мною восхищались или мне завидовали. Писали: «Ульяна, как вы прекрасны!» Даже наоборот – зависть мне неприятна. Но главное – я не могу общаться с людьми, не видя их глаз».

«Мадам Федорычев, ваш столик», – метрдотель рассыпается в любезностях. Ульяна пригубляет розовое «Лоран-Перье» – она если и пьет, то редко и водку. Зато мы моментально съедаем свои кастрюльки пюре с трюфелем. Ульяна рассказывает о плотном графике жизни, который, по сути, график ее мужа: Гамбург, Цюрих, Лондон, Флоренция. Во Флоренции они заканчивают реконструкцию палаццо XVI века на холме, откуда открывается вид на Арно. Здесь они однажды сыграют свадьбу: «Я бы все-таки хотела венчаться. И праздник-праздник тоже будет. Правда, скоро мне уже будет неприлично надевать белое платье. Надо поторопиться».

О муже Цейтлина говорит мало и осторожно, но с большой любовью и нежностью. Он совсем не ездит в Россию: разочаровался в местном способе ведения дел. Рано встает. Трудоголик, одиночка, очень business oriented. Доверяет ее мнению и вкусу. «Нет, я не вмешиваюсь в его бизнес, поскольку ничего в этом не смыслю, но что касается моей функции – дом, красота, уют, тепло, – я ее выполняю. Понимаешь, я ращу сына. У Саввы теперь есть отец. Лучшее, что может случиться с мальчиком, когда рядом достойный пример. Да и мне самой важно мужчину уважать. Я абсолютно счастлива, что мне с этим повезло».

Приносят счет. «Умный человек отличается от глупого не тем, что не ошибается, а тем, что не повторяет одной и той же ошибки дважды, – говорит мадам Федорычев. – Как пошутил недавно при встрече Саша Матт, в нашем возрасте надо жить так, будто идешь по тонкому льду. Тихонечко, маленькими шажочками».