Моника Беллуччи: итальянка в законе

Интервью и фотосет актрисы для Tatler.
Моника Беллуччи с сигаретой и далматинцем фото и интервью с актрисой для Tatler

Когда-то римская вилла «Аурелия», с которой до сих пор открывается совершенно открыточный вид на Вечный город, принадлежала знатному семейству Фарнезе, и в ней располагался штаб гарибальдийцев, штурмовавших будущую столицу Итальянской Республики. Позиции удачнее не найти: не только Рим, но и Ватикан отсюда отлично простреливаются. Лучше разве что вилла «Абамелек», раскинувшаяся на том же холме, но ярусом выше. Однако она принадлежала разветвленному русскому семейству Абамелек–Лазаревых–Демидовых, а значит, для уже тогда уважавших частную собственность итальянцев была неприкосновенна. Сейчас по бывшему имуществу фабрикантов на правах хозяина расхаживает посол Российской Федерации в Италии, а на вилле «Аурелия» разместился штаб совсем иного рода – простреливающий не политические убеждения, а банковские счета уважаемых граждан. По историческому римскому адресу в течение нескольких дней можно было обнаружить ювелирный Дом, решившийся привезти из Парижа в город на семи холмах, фактически в стан врага, новую коллекцию – Sortilege de Cartier и лучшие вещи из линии Haute Joaillerie за последние десятилетия. На другом берегу Тибра, в головном офисе некой известной ювелирной компании, страшно напряглись, но вида не подали: у французов было надежное прикрытие – главная богиня всех итальянцев (после мамы, конечно) Моника Беллуччи.

Обычно осторожные потомки отважного Наполеона предпочитают играть на своем поле, но актриса, с которой марку связывают давняя дружба и партнерство, настояла на своем: дескать, все дороги по-прежнему ведут в Рим, друзья. Для Моники один из самых непригодных для жизни городов мира – почти родной. У Беллуччи здесь квартира, друзья, работа, бесконечная череда придворных интервьюеров из «Стампы», «Републики», «Сорридзи э канцони», «Сетте», «Глории» и прочих звучных изданий.

«Вы бы выпили чего-нибудь», – парижская агентша актрисы широким жестом приглашает к походному бару, разбитому в саду виллы «Аурелия». «При исполнении не употребляю», – чеканю в ответ. «Да я про воду, хотя Моника и бокал шампанского легко простит. А вот то, что у вас на заднице дырка, вряд ли». «Это ее любимые Dolce&Gabbana такие джинсы производят», – парирую я. «А, ну тогда вы и входите, пятясь», – и агент заливается таким заразительным смехом, что, кажется, даже посол РФ оторвался от фельдъегерской почты. Охранники (их на «Аурелии» с сотню – ведь и сокровищ выставлено на миллиарды) вряд ли оценили бы шутку.

Моника, представьте себе, снова курит. Было что-то невероятно цельное, возрожденческое в этой картинке: красавица Беллуччи с тонкой сигаретой на балконе как закономерное и неотъемлемое продолжение римского пейзажа. Пантеон, дворец Венеции, Испанская лестница, Палатинский холм, Колизей, Моника. Вдалеке видна базилика Святого Павла.

На дворе аномальные для римской осени плюс тридцать два градуса, но Моника, одетая, словно для того чтобы усилить эффект, во все черное, чувствует себя великолепно. «Я ненавижу холод, снег и горы и обожаю жару, солнце и море. Одна мысль о том, что я когда-нибудь снова увижу дождь, приводит меня в ужас. Слава богу, Венсан тоже не любитель лыжных развлечений и разделяет эту мою безраздельную страсть к теплу».

Беллуччи, как она сама выражается, – итальянский фрукт. Из неитальянского в ней только идеальная белая кожа, которую Моника, впрочем, старательно превращает в оливковую. Даже сейчас, на интервью, она развернута к солнцу – хотя, на чей-то пристрастный взгляд, можно было бы и остановиться: актриса, только что вернувшаяся с побережья, и так похожа на дочку арапа Петра Великого. «Нет-нет-нет, побыть бледной я еще успею. У меня повышается самооценка, если удается загореть».

Она снова пришла в форму. На съемку для русского Tatler, в старинном парижском особняке на рю дю Бак, актриса приезжала еще в корсете, сшитом на заказ в одном из тайных ателье французской столицы, хотя прошел год с момента рождения второй дочки. Здесь, на вилле «Аурелия», корсет не нужен: Моника в своем обычном весе. Она энергично возражает против слова «обычный». «Я отлично чувствую себя в любом весе. Худенькая – здорово! Пышечка – великолепно! С удовольствием пересматриваю работы, сделанные сразу после рождения Леони. У вас в России, я знаю, девушки стремятся во что бы то ни стало быть как тростинка. Не стоит, право. Я – за уважение к природе. За то, чтобы все были разными. Более того, меня пугает образ жизни и образ мыслей, направленный на совершение противоестественных поступков».

Это ее, вполне простительное очень красивой женщине, стремление не быть как все, влияет и на выбор ролей. Очевидно ведь, что ее актерский потенциал не полностью востребован Голливудом. Или американский потенциал не интересует Монику в должной степени. «Бросьте! Я очень уважаю Голливуд. Категорически не согласна с тем, что это фабрика массового продукта. Есть массовое, есть авторское. Работают там абсолютные профессионалы. Но мысль о том, чтобы жить в Лос-Анджелесе и вливаться в голливудскую тусовку, мне не мила. Есть большое преимущество в том, чтобы быть европейской актрисой. Потому что это выход сразу на множество рынков. А американское кино, каким бы прекрасным оно ни было, всегда остается американским».

Почти все лето Моника провела на съемочной площадке у режиссера с совсем нового, но явно набирающего обороты, рынка. Иранец Бахман Гхобади неожиданно предложил ей главную роль в ленте «Сезон носорогов» о времени Иранской революции. Партнер Моники, популярный ирано-шведский актер с азербайджанскими корнями Араш, про Беллуччи отозвался с благоговением: «Фантастическая актриса и обворожительная женщина». К себе на родину диссидент Гхобади приезжать не может, и ленту снимали в Стамбуле. «Город с восхитительной энергетикой. Европа и Азия! Абсолютный восторг! Я, правда, еще не видела, что из всего этого вышло, но, по ощущениям, кино может получиться неплохое. Есть закономерность: в проблемных социумах искусство расцветает с большей силой, чем там, где тишь да благодать. Возьмите Италию: Феллини, Росселлини, Висконти, де Сика. Тяжелый послевоенный период был самым плодотворным, а потом – застой».

В ее рабочем графике тиной и не пахнет. На кинофестивале в Венеции Моника представила ленту «То лето страсти», снятую режиссером Филиппом Гаррелем, мастером как раз авторского кино. Беллуччи предпочитает называть его нишевым – «чинема де никиа». «Я с радостью погрузилась в гаррелевскую вселенную. В фильме две пары. У одних есть все – деньги, красота, положение в обществе, у других – ничего, кроме любви». Фильм вызвал довольно резкую реакцию критики: «Трудно сказать, кто хуже – постановщик или артисты. Вялость режиссуры при крайней приблизительности сценария лишь подчеркивают Луи Гаррель и Моника Беллуччи – оба некрасиво заматерели и тупо выполняют режиссерское задание «играть самих себя», а там и играть нечего».

«Некрасиво заматерели» – это как раз о том периоде, когда только что родившая Беллуччи носила корсет по спецзаказу. Видимо, все-таки, для того чтобы играть себя, надо быть худышкой.

Тщательно вымоченные в яде критические стрелы совсем не ранили актрису. «Я снимаюсь в кино. Появляюсь на обложках. Выступаю на телевидении. Даю интервью. И все это – крошечная часть моей жизни. Мне абсолютно не важно, что думают обо мне другие. Дети у меня появились в тот момент, когда я их очень хотела, и возможно, поэтому заняли такое огромное место, что всему остальному пришлось подвинуться».

Да, я помню, как мило, но твердо отказалась она оставаться дольше положенного получаса на ужине Dolce&Gabbana в миланском Gold-баре на запуске нового мартини, придуманного неутомимыми экс-любовниками. Леони тогда было пять месяцев, и было видно, что Беллуччи не совсем в своей тарелке, что ей в буквальном смысле не сидится на месте. И она все-таки собралась, простилась и ушла. А ведь дружба с Дольче и Габбаной (Беллуччи в свое время начинала с работы моделью) и сейчас проходит вполне себе в бизнес-формате.

Моника так часто становится лицом чего-либо – парфюмерии, одежды, мартини, ювелирных брендов – и с таким завидным постоянством делает вид, что ест с удовольствием на рекламодательских завтраках, ужинах и обедах, что я просто не мог не спросить у нее: зачем? Деньги? «Вы знаете, быть чьим-то лицом для меня – важная часть профессии. И даже не столько профессии, сколько жизни. Это своего рода проверка. Потому что, выбирая меня в качестве модели, производители делают мне комплимент как женщине. Их в меньшей степени интересует, что я актриса, а вот женственность, красота – да, это их заводит».

Моника, в известном смысле, – женщина и вправду нестандартная. Она свободно говорит о том, о чем остальные предпочитают помалкивать – о теле как инструменте соблазнения, о сексуальности как основе отношений между полами, о невозможности предсказать, сколько продлится любовь. И даже признает, что ее собственный брак подчиняется этому печальному закону. Кажется, она довольно хорошо знает и мужчин. «Для чего они борются за власть? Чтобы иметь секс с женщиной. А женщина рвется к власти ради власти, потому что секс у нее и так есть». Ну, наверное, не у всякой, но Моника не похожа на человека, которого дома ждет холодная постель. Она со смехом реагирует на вопрос, правда ли, что они с Венсаном Касселем живут порознь, в отдельных квартирах. «Я считаю, что каждый имеет право видеть нашу жизнь по-своему. Наши долгие разлуки – всегда к темпераментной встрече. Мы вместе шестнадцать лет, у нас двое детей. А сколько это все продлится, не знаю. Уверена, что браки совершаются на небесах, и там же решают, что делать с супругами дальше».

Беллуччи с Касселем забрасывают предложениями поработать вместе. «Но нельзя впрягаться в проект только потому, что он позволяет чаще бывать с любимым человеком. Особенно это касается театра. В кино как? Снялся, и свободен. А в театре... Как бы это сформулировать? Чтобы каждый вечер повторять одно и то же, нужно, чтобы слова нравились». Такие слова нашел для главной пары европейского кинематографа легендарный комиссар Каттани («В России видели «Спрут»? Его знают у вас? Вы шутите? Я ему обязательно скажу!» – удивляется Беллуччи), актер и продюсер Микеле Плачидо. Деятельный «итальяно веро» придумал перенести на сцену знаменитый фильм Этторе Сколы «Необычный день». На фоне массового ликования римлян по случаю прибытия в город Гитлера накануне Второй мировой, в мае 1938-го, у Антониэтты (ее играла София Лорен) случается короткий роман с Габриэлем (Марчелло Мастроянни). Остроту ситуации придает то обстоятельство, что Габриэль не только антифашист, но и гомосексуалист – закономерное сочетание. Спектакль планируют сначала показать в Париже, а затем отправить в большое европейское турне. Востребованная политкорректным европейским зрителем тематика, звездный состав, отличная пьеса – все обещает аншлаг, но окончательное решение Моника с Венсаном пока не приняли.

На виллу «Аурелия» тем временем стекаются гости. Прибыл давний поклонник Cartier Руперт Эверетт, вплыла актриса Изабелла Феррари, поправляет прическу восходящая звезда мирового кино Фан Бинг Бинг, кокетничает с кавалерами модель Кася Смутняк. Пожилые клиентки, сверкая крупнейшими состояниями Италии, чинно выстраиваются в очередь к особо выдающимся витринам. Их мужья не подают ни малейшего признака беспокойства: они покупали серьезные украшения, покупают и будут покупать, что бы там ни происходило на «Фиате» и Лампедузе.

Монике пора переодеваться: прежде чем сесть за столик к президенту Cartier International Бернару Форнасу, она пройдет по подиуму в платиновом колье с изумрудами и бриллиантами и в таком же браслете, но с опалом в центре. «В каком платье вы будете?» – мой последний вопрос. «Еще не решила. Обычно мне есть из чего выбрать».

Она была в черном Dolce&Gabbana.

За один вечер Моника Беллуччи поддержала французского и итальянского производителей. Мудрая женщина, что говорить!

Смотрите также:

Моника Беллуччи в самом первом номере русского Tatler

Секреты красоты Моники Беллуччи

Фото: Francesco Escalar