Мир после пандемии: как изменятся наши привычки, отношения, образ жизни, приоритеты и траты

Ближайшее будущее – как его видят герои «Татлера» и люди, которые помогают им жить красиво.
Мир после пандемии как изменятся наши привычки отношения образ жизни приоритеты и траты

Возрождение Рублевки

главный редактор газет «На рублевке» и «На Новой Риге» Эдуард Дорожкин

«Пожар способствовал ей много к украшенью» – так можно сказать о влиянии карантина на жизнь жите­лей Рублево­-Успенского, Ильинско­го и Новорижского шоссе. Пока хму­рые москвичи сторонкой обходили огороженные лентой детские площад­ки, самым ходовым товаром в наших краях стал радостный батут. Многие вспомнили, что у них в хозяйстве есть фотогеничные павлины и даже совы, которые тоже любят позировать. Руб­левская знать по-студенчески быстро обучилась стричь, есть и заниматься спортом дома, туда же выписывая то­вары из «Барвихи Luxury Village». И не забывая докладывать почти о каждом шаге на этом новом пути в социальных сетях и локальных чатах, приобретших в самоизоляцию статус важнейшего из СМИ. Спрос на аренду загородных до­мов вырос по сравнению с предыдущим годом в пять раз, и рублевские обитате­ли еще раз смогли убедиться в том, что в свое время, поселившись по соседст­ву с сильными мира сего, вытащили козырного туза.

Но у этой истории есть и другой слой. Первой школой, закрывшейся на карантин, оказалась элитнейшая гимназия им. Е. М. Примакова: кто­-то из родителей утаил поездку на каникулы в Европу и слег с коронавирусом. Премьер-­министр, министр культу­ры и пресс­-секретарь президента – это бомбы, разрывавшиеся по соседству, фактически за забором. Все эти АМР, которых приходится пропускать дваж­ды в день, стоя в глухой пробке в Жу­ковке, внезапно оказались не только мигалками, но и живыми людьми. Близ Николиной Горы установили кругло­суточный пост проверки электронных пропусков. Клинический госпиталь «Лапино» выпроводил всех беремен­ных (хорошо, что Ксения Собчак успела родить раньше – то­-то шуму было бы!) и переквалифицировался в инфекцион­ную больницу с койко­-местами по двадцать тысяч рублей в сутки. Стало яс­но, что полностью закрыться от прав­ды жизни на отдельно взятой террито­рии невозможно. «Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был», – вслед за Ахматовой могут произнести жители Рублевки, крайне изумленные таким положением вещей и тем не менее отлично к нему приспо­собившиеся.

Иллюстрации: Алиса Юфа

Ренессанс института брака

светская дама Виктория Шелягова

Вы наверняка слышали шутку про Пу­тина, который обещал выступить «по­сле трех», а выступает всегда позже, потому что досматривает «Давай по­женимся». Семьи в новых условиях и вправду укрепляются – я имею в ви­ду те семьи, которым есть на что жить. Во­-первых, стокгольмский синдром: сидят от безысходности вместе и об­растают новыми чувствами. Во-­вторых, мужику страшно лишний раз встре­чаться с молодыми девушками: они больше тусуются и выше вероятность подхватить корону от них, чем от же­ны, которая дома при детях. На работе роман не заведешь. На два дня с подру­гой отдыхать не улетишь. Все в масках, красивых баб рассмотреть невозможно. А если серьезно, то одному в такие вре­мена страшно. Идет проверка, подадут ли стакан воды, вызовут ли скорую. Не­женатые ищут друзей по интересам. Сексуальный аспект ушел на сотый план, зато на первый вышел вопрос «как мы будем жить?». Теперь семьи бу­дут, как двести лет назад, копить, ста­вить материальные точки закрепле­ния. Поколение моей дочери в секун­ду повзрослело, Варе наконец захоте­лось иметь рядом надежное мужское плечо, а не просто друга, чтобы пойти погулять. Вот в жизни бы не подума­ла! Она первая пропагандировала идею жить одним днем, влюбляться только в необычных мальчиков. Волатиль­ность же – какой смысл планировать? А брак – это планирование, поэтому за него на карантине и уцепились те, кому повезло сохранить ресурсные ак­тивы: материальные и человеческие. Праздники отмечают в кругу семьи, а не вечеринкой на триста нужных пер­сон. И череда инфоповодов для обсуж­дения поредела. Мы живем крайностя­ми. Или очень низким, едой и физиоло­гией, а таким можно поделиться только с мужем – Олег покрасил мне голову, Ян Яновский в ответ на даче покрасил Лену Фейгин, Раппопорт нам написал: «Уважуха!» Или очень высоким: что я за человек, что ты за человек, в чем смысл жизни.

Но есть у брака и издержки, он ведь шаг назад с точки зрения передовых идей годичной давности. Два капитана на корабле – всегда скандал. Развод начинается не с измен, а с конфликта: «Ты слишком авторитарная!» – «А ты никуда не ведешь!» Вчера дети шли в университет за творческими профессиями, уже в четырнадцать становились необыкновенными персонажами со своим арт­ или музыкальным проектом. Неприлично было сказать: «А я просто Вика, женщина». Зато теперь можно.

«Семья – это планирование, за нее ухватились те, кто сохранил ресурсы, материальные и человеческие».

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Смена интерьера

владелец архитектурного бюро Atelier Interior Марина Брагинская

Чует мое сердце, что стандартные мос­ковские интерьеры, которые заказы­вали по принципу «сделайте как в Four Seasons», теперь претерпят серьезные изменения. Раньше квадратные метры были просто символом успеха, в них толком не жили и личными вещами не обрас­тали. А теперь комнатами начнут поль­зоваться. Войдет в моду зимний сад. Появятся умные унитазы, столы с ро­зетками. Мои заказчицы с развитыми инстаграмами захотят, чтобы в доме было много инстапойнтов, с освещени­ем, при котором они хорошо получают­ся без фильтров. И перестанут согла­шаться на «архитектурный свет», кото­рый подчеркивает фактуру материалов, но люди в нем выглядят не очень. Зер­кал станет гораздо больше.

Я всегда была сторонницей идеи, что дела нужно сделать снаружи, а дома – отдыхать. Теперь все иначе. В домах по­явятся бьюти-­комнаты (мастера будут приезжать домой), спа, спортзалы, ка­бинеты, гостиные-­переговорные. Фрон­тальная, «буферная» зона дома или бо­ковая станут офисом, отделенным от семейного пространства, чтобы чу­жие туда не ходили. При кухнях выделят кладовки-­хранилища. Многие оборудуют вторую кухню – для шеф­ повара, которого возьмут в штат.

Раньше мужчины редко вмешивались в обустройство интерьера, теперь, оказавшись дома, они выдвинут свои четкие требования: USB повсюду, душ rainfall, как у них в спортклубе, а не эти ваши ванны на лапах.

Архитектурное единство на этом фоне может сильно пострадать. Каждый член семьи начнет вить гнездо под себя – даже в доме Ким Кардашьян, который бельгиец Аксель Вервордт оформил в концепции «минималистический монастырь», детские выглядят как розовые вставные зубы. Если ей можно, значит, всем можно.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Новые правила моды

директор отдела моды «Татлера» Рената Харькова

В последнем десятилетии было два тренда, противоречащих друг другу: overdressing и комфорт. Перья, шпильки и узкие мини­-юбки против сникерсов, спортивных брюк и худи. «Из каран­тина мы выйдем другими людьми», – слушая онлайн-­конференцию Vogue Conversations, я не заметила дизайне­ров, которые готовы выйти другими людьми. Тот, кто хотел наряжать жен­щин в блестки (Оливье Рустен, напри­мер), продолжит это делать, в качестве примера обращаясь к послевоенным годам: помните, как в пятидесятые все наряжались в гипертрофирован­но непрактичные яркие платья? Стел­ла Маккартни всю жизнь выступала за sustainability и тем более не планирует сворачивать со своего пути. У меня нет ощущения, что пижама станет «фэшн», а кутюрное платье менее желанным. Но интерес к сумкам поугаснет. Мар­кетологи долго выдавали этот предмет за капиталовложение – что в сегодняш­них реалиях не актуально.

Апокалипсис моде предрекали уже давно. Но это не может касаться пред­метов одежды – речь о системе, изжив­шей себя. Наращивание производства, гонка, кто раньше... В результате зимние пальто появлялись в витрине в мае, а купальники в это же время шли на сейл. Вполне возможно, это изменится. Дрис ван Нотен предложил и очень много дизайнеров поддержали идею продавать осень–зиму начиная с сентября, а скидки объявлять только в январе, и то на pre-­fall. Фэшн­-карусель, которая раскручивалась по всему миру в желании развлечь клиентов, выключится. Потому что безумные перемещения более неприличны, как и оторванность людей из мира моды от реальной жизни. Потребление имеет шанс стать осознанным, но это не значит, что оно должно сократиться. Просто у вещи может быть более долгий срок носки, любви, актуальности. Вещь утилитарна, но в то же время она дарит эмоцию. Это останется неизменным.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Другие автомобили

финансист Максим Кушнер

В России, в отличие от США, где ро­маны с автомобилями прямо зависят от цен на нефть, все сложнее и разно­направленнее, тем более что цены на бензин почти не падают. Но кое-какие тренды заметить можно.

Я знаю многих, кто свои спортивные машины продал или поставил на веч­ный прикол в гараж – гонять стало не­ модно, все берегут свое драгоценное здоровье, к тому же камеры портят удовольствие. Общество вообще стало поспокойнее. Спортбайков меньше, а кто ездил на «харлее», ездить продолжит, медленно и с наслаждением.

Тревожность повысилась, и она рас­пространяется на все, не только на ви­рус. Это притормозит внедрение само­управляемых автомобилей. Тревож­ный человек предпочитает держаться традиций и доверит руль водителю, даже дыша с ним общим кондицио­нером.

Мои друзья обрастают детьми и пере­саживаются с больших седанов на V­-класс, семиместные минивэны – в них как в джете, даже столик имеет­ся. Или на длинные «ренджроверы», которые тоже автобусы, но выглядят сексуальнее.

Илон Маск – умница, умудрился сде­лать электромобиль сексуальным. Но дешевая нефть может притормозить электрификацию. Да и в целом это про­цесс небыстрый, автопроизводители реализуют тренды лет за пять–десять. Впрочем, государства продолжают то­пить за экологию, не за нефть. Так за­конодательство форсирует процесс. У Porsche вышла модель Taycan, кото­рая рвет бензиновых конкурентов, – у такой штуки в России большое будущее. Но не из экологических соображе­ний, у нас сверхидеи срабатывают, только если идут сверху. Пока президент не пристегнулся, никто в стране не при­стегивался. Вот и с экологией так же.

У татлеровцев на такие дешевые (ес­ли сравнивать с другими вещами) акти­вы, как авто, деньги будут – несмотря на жуткие потери в бизнесе. Кому пле­вать на все, продолжат ездить на «роллс­-ройсах». Но большинство расхочет све­титься, пересядет на «майбахи».

«Тревожность распространится на все и притормозит внедрение самоуправляемых машин»

Конец generation gap

член совета директоров «Русской медиагруппы» Елена Север

Я заметила, что во многих семьях конф­ликт поколений стирается – а карантин вообще свел его к минимуму. На то есть несколько причин.

Взрослые сейчас много учатся, не меньше, чем школьники. Когда наши сыновья Юра и Володя (музыканты Юр­ Кисс и ВладиМир. – Прим. «Татлера») в три года стали заниматься фортепиано, флейтой и вокалом, я брала уроки у того же педагога. С французским то же самое, учительница ставила меня в при­мер: «Ваша мама сделала все на пятерку». Тренер гонял меня с мальчиками в бассейне, на соседней дорожке. Сейчас мы занимаемся танцами у одного педа­гога, разучиваем одни и те же движения и по результатам вместе записываем тик-ток, что почему-­то очень удивило телеграм-­каналы. Младший монтиру­ет – я пока не умею, но буду учиться.

Запрещать подростку – значит ссо­риться и на волне скандала провоци­ровать его пробовать опасные вещи. Вместо этого я утрированно страшно рассказывала о последствиях. А потом с друзьями моих детей стали происхо­дить ужасные события. Девочка, с кото­рой Юра одно время встречался, погиб­ла в Швейцарии, он был на ее похоро­нах. Сыновья без моей педагогики по­няли, как ценна жизнь.

Иллюстрация: Алиса Юфа

Наши мальчики живут в мире, где важен эмоциональный интеллект, – и быстро учатся строить отношения win–win с людьми любого возраста. Из Юрчика вышел бы прекрасный дип­ломат. Его отец удивляется: как получи­лось, что «Юра со мной поговорил и я со­гласился». Жалко, что сын перевелся из МГИМО, но сейчас все нелинейно, институт не определяет выбор на всю жизнь. Захочет – вернется на эту стезю.

У каждого поколения своя музыка – так, по крайней мере, было раньше. Но мой муж Владимир Киселёв – му­зыкальный продюсер, он по роду дея­тельности и в силу общей открытости новому слушает все: соул, джаз, рок, хип-­хоп, рэп. А сыновья любят Майкла Джексона, Принса и Алисию Кис – это нас всех объединяет.

Дети нашего круга выросли с отца­ми, которые многого добились сами, без дедушкиных наследств. Странно было бы с таким очевидным приме­ром подойти к папе и сказать, что он все делал неправильно. Мужу шесть­десят восемь, его старшие дочери – мои ровесницы. У него с Юрой и Воло­дей, поздними детьми, мог быть огром­ный generation gap, но нет. В офисе – молодая команда, и, когда он дурачит­ся с нашими мальчишками, такое ощу­щение, что они все дети. Его желание чувствовать тренды – залог профес­сионального успеха, продюсер не ста­нет смотреть на мир с высоты олимпа былых заслуг.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Смена формата благотворительности

финансист, соучредитель фонда «Друзья» Ян Яновский

Фандрайзинг сократился в разы, и для конкретного ребенка, которому требу­ется срочная операция, эта эпидемия хуже, чем война. На войне есть понят­ный враг и понятное ее окончание. А сейчас тревожность накрывает по по­воду всего, даже самые близкие люди могут быть опасными. Сегодня мы уже как-­то адаптировали под человека мир карантина. Завтра еще не наступило, чтобы адаптировать новый мир со­циальных связей.

Все эти факторы напрямую связа­ны с проявлением эмпатии к тем, кто в этом нуждается больше всего. Плюс усугубившаяся экономическая ситуа­ция – и жертвовать стали меньше. Эмпатия в первую очередь воспитыва­ется в семье: она образуется из сопере­живания, понимания состояний самых близких тебе людей. Когда мы разделе­ны с родственниками, дети не полу­чают прививку эмпатии, которую им предстоит нести в завтрашнее общест­во. А ведь от нее во многом зависит будущее благотворительности.

Большим фондам, которые уже уз­наваемый бренд, чуть проще. У На­таши Водяновой пусть с трудом, но получился зум-­аукцион, они устроили потрясающую вечеринку, на которой была эмоция, – и подняли деньги. Фонд «Друзья» свой день рождения в зуме тоже отпраздновал не впустую. Но у благотворительных ивентов смысл в том, что они собирают как взносы спонсоров, так и стихийные, на драйве пожертвования участников. В зуме драйв не тот, даже amfAR в первую вол­ну интереса получил на ютьюбе всего двести семьдесят тысяч просмотров.

Нужно найти новые способы работы в условиях неопределенности. Когда я учился в Амстердаме, нас посадили в автобус и повезли, не сказав куда. Че­ловеку, который любит все контролиро­вать, это было трудно. Зато помогло ис­кать новые точки роста в условиях минимального горизонта планирования.

С начала мая мы с Давидом Якоба­швили ежедневно кормим мигрантов. Потому что общество будущего не вы­живет без идеи инклюзивности. Каж­дый достоин заботы и внимания, голод не имеет гражданства. Нюта Фе­дермессер, например, всячески пропа­гандирует рекурсивный платеж, еже­месячное автоматическое пожертвова­ние выбранному фонду – этот способ фандрайзинга дает возможность пла­нировать программы «в длинную». Я просто отчисляю фиксированный процент своего дохода, взял это за пра­вило жизни – поддерживающие структуру личности привычки сейчас будут в большой цене.

Привлекать на благотворительность маркетинговые бюджеты спонсоров станет труднее – я знаю компанию, где локальный менеджер раньше имел пра­во не согласовывать траты до ста тысяч евро, а в условиях карантинного кризи­са начальство свело эту цифру к нулю, все решения принимаются в централь­ном офисе. Зато сейчас усиливается роль государства. Мы в нашей Школе профессиональной филантропии очень вовремя, как мне кажется, ввели курс GR, Goverment relations. С компаниями­ донорами фонды уже умеют строить отношения по принципу win–win, те­перь надо учиться делать это с госу­дарством.

Иллюстрации: Алиса Юфа

Паспорт здоровья

основатель клиник Aloft, Quale Vita и приложения Diagnost Татьяна Бакунина

Идея «системного портрета организ­ма» витает в воздухе, и пандемия уско­рит его разработку. Скоро он станет та­кой же неотъемлемой частью гражда­нина, как фотография и дата рождения.

Международный паспорт здоровья введут, но пока идет обсуждение его формы. Прототип знаком всем, кто пу­тешествовал в Африку, – это паспорт прививок. Сейчас в самолет не пускают без справки об отсутствии COVID-­19. Но государственные, страховые, бизнес­-системы приближаются к созданию единой, постоянно обновляемой элект­ронной базы данных с основными па­раметрами работы каждого организ­ма. Это уже не просто история болез­ни, а наблюдение за вашим здоровьем в динамике с применением техноло­гий искусственного интеллекта. Аpple и Google каждый день собирают о нас информацию, и можно ожидать, что именно эти монстры объявят о созда­нии нового электронного документа.

К чекапу раз в два года пациенты в по­следнее время просят добавить «раз­вернутый иммунный статус» – это ти­пирование лимфоцитов, связанные с иммунитетом гормоны, витамины D, a и группы B, цинк, селен. Еще их при­цельно интересует здоровье микробио­ма. И конечно, «эмоциональный ста­тус» – по анализу мочи мы определяем уровень нейротрансмиттеров: допами­на, адреналина, серотонина и других. Их количество можно бережно коррек­тировать аминокислотами. Пандемия сильно повлияла на психическое здоровье, но есть возможность решить проб­лемы и без психотропных препаратов.

Медицинские открытия сейчас ин­тересуют всех, не только ученых. Это связано с трендом на осознанность, лю­ди хотят понимать и контролировать свою жизнь. Поэтому развивается пре­вентивная медицина, превентивная генетика: врачи приводят показатели всех систем к оптимальным значениям. Кстати, это гарантированно усилива­ет иммунитет, и встреча с вирусом (лю­бым, не только короной) проходит намного легче.

В начале двухтысячных, когда я ра­ботала в области медицинских инно­ваций в европейской штаб­-квартире Johnson & Johnson Medical, индивиду­альная медтехника только входила в моду. Сейчас у многих есть домаш­ние медицинские кабинеты с «мини­-измерителями», например портатив­ным аппаратом для снятия ЭКГ, прибо­ром для определения уровня оксигена­ции, имплантируемым на две недели глюкометром, чтобы контролировать метаболический синдром. К ним час­то добавляют Oxygen Bar, который за двадцать минут повышает оксигена­цию, капсулы для медитации и капель­ницы, чтобы по рецепту врача домашняя медсестра могла вводить коктейли витаминов и аминокислот.

А вот домашние реанимационные остаются фантастикой. Если случится инфаркт, понадобится не только ангио­графическая операционная, но и бри­гада врачей, которые в течение первых девяноста минут имплантируют стент. Это в XVIII веке большинство болезней лечили кровопусканием и аристокра­ты путешествовали с одним домашним врачом. А сейчас техника узкоспециа­лизированна и требует постоянно по­вышающих квалификацию специалис­тов – они есть только в клиниках.

Джет дешевле бизнес-класса

акционер авиакомпании «Сириус Аэро» Николай Уланов

В принципе, luxury travel – сегмент, ко­торому будет несложно восстановить­ся после пандемии. Мы летали в пери­од карантина – те, у кого есть вид на жительство или письмо от клиники об острой медицинской необходимос­ти, получали разрешение, и мы за три часа подавали самолет. Регулярные рейсы будут налаживаться еще долго, самолеты полетят сначала в столицы, а мы можем сесть практически в любом маленьком аэропорту, хоть в Шамбери, хоть в Берне. В маленьком аэропорту прилета меньше риск заразиться, а вылетаем мы из Внуково­3 с VIP­-проходом. Так что, если летит одна семья, это мак­симально безопасно: у всех справки об отсутствии вируса, насчет еды у нас есть контракт с La Marée.

Стоимость билетов на регулярные рейсы неминуемо вырастет: авиаком­пании захотят покрыть убытки, но по санитарным стандартам им разрешат продавать меньше билетов на рейс. Мы повышать цены не планируем. И даже в некоторых случаях продаем покре­сельно. €3990 за полет в Ниццу сопо­ставим с грядущей стоимостью бизнес­-класса. Цены на топливо упали вместе с нефтью, не во всех странах, конечно, но на круг выходит 10–15 % экономии. С учетом того, что люди будут летать реже – к себе на виллу и обратно, боль­ше никуда, – их общие расходы на пе­релеты сократятся, даже если переме­щаться джетами, где диваны раскладываются в кровати и есть своя туалетная комната.

Те, у кого есть собственные джеты, чтобы отбить часть расходов, разрешат предоставлять их в аренду – в догово­ре, как правило, прописано, что каж­дый полет согласовывается с хозяи­ном. Бортов в менеджменте, наверное, станет больше, экономический кризис многих заставит считать деньги.

В ближайшее время все полетят. Кто-­то по России – спасать свой биз­нес, кто-­то по сложному маршруту. Так что мы очень вовремя стали развивать нашу вторую авиакомпанию, европейскую, самолеты которой смогут пере­мещаться из одного зарубежного аэро­порта в другой почти без ограничений.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Частная недвижимость — не инвестиция

управляющий партнер «Юргенева Риэлти» Елена Юргенева

Дома, квартиры и тем более апарта­менты в последнее время перестали быть высоколиквидным и очень доход­ным в плане аренды активом. Панде­мия имела шанс изменить ситуацию, но нет, этого не случилось. Если и по­купать, то исключительно для лич­ных нужд.

Я почувствовала этот тренд лет десять назад – клиенты просили избавить их от вилл на Лазурном Берегу и пентхау­сов в Майами по возможности без убыт­ков. А это вложение, при продаже кото­рого, если повезет, можно только выйти в ноль. Когда они их покупали в двух­тысячные, французские домовладель­цы не могли понять, зачем я привожу им клиентов моложе шестидесяти пя­ти смотреть дома на море. Если ты ра­ботаешь и при этом отдыхаешь мень­ше шестидесяти дней в году, то вла­деть виллой, скажем, в Сен-­Тропе невы­годно – налоги и минимальное обслу­живание дома стоят от €100 000 в год, на эти деньги можно отлично жить в гостинице.

Сдавать в аренду жилую недвижи­мость в Москве – это сейчас в лучшем случае 4–5 % годовых. За рубежом – 2–3 %. Лучше купить складское поме­щение с арендатором, у которого кон­тракт лет на пять, – расходы на содер­жание минимальны, не надо постоян­но вкладываться в ремонт.

В Москве вырос спрос на жилые комп­лексы с придомовой территорией, са­дом и набережной только для своих – их мало, но они есть в Хамовниках, на Мосфильмовской, в Серебряном Бору. Это тренд, который начался до ка­рантина, и с ним только усилился.

Большие дома на Рублевке ожили, но это временно – мне кажется, скоро чле­нам семьи расхочется жить под одной крышей и они вернутся к былым при­вычкам: муж уедет в город, а взрос­лые дети останутся с мамой – это поко­ление больше ценит налаженный быт с горничной и круассанами на завтрак, чем свободу в собственной квартире. Семья объединяется, только когда очень страшно. Как только отпустит, они максимально дистанцируются.

Продать или сдать людям в таком со­стоянии можно только жилплощадь, полностью укомплектованную мебе­лью. Лучше доделать, хоть с помощью тумбочек из «Леруа Мерлен», – иначе ждать клиента будешь вечность, в доро­гом сегменте недвижимость и раньше продавалась по три-­четыре года.

К осени цены упадут процентов на двадцать – рынок элитной недвижи­мости реагирует на кризис с задерж­кой в шесть месяцев.

Из городской недвижимости в кри­зис сильнее всего страдают апартамен­ты. Напомню, что в 2008­-м этот сег­мент упал сильнее всего. До того ры­нок был перегрет, стоимость квадратного метра в апартаментах Москва­-Сити доходила до двадцати пяти – три­дцати тысяч долларов. Тогда она упа­ла почти в три раза. Для сравнения: на Остоженке цены снизились про­центов на двадцать – двадцать пять. Что будет в этот раз, предсказать слож­но, но ясно, что молодые компании со штаб-­квартирами в Москве­-Сити бу­дут сокращать персонал или переез­жать – и их сотрудники из апартамен­тов съедут.

«Раньше заказывали «сделайте как в Four Seasons», теперь обрастают личными вещами».

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Ресторанам — быть

ресторатор Станислав Лисиченко

Как показывает практика уже открыв­шихся после карантина стран, рестора­ны заполняются довольно быстро. Так, в едва открывшейся Вене в Steirereck уже традиционно не попасть. И в Café Sacher, как прежде, стоит пусть и не­большая, но очередь. И хотя есть огра­ничения на минимальную дистанцию между гостями и максимальную запол­няемость залов, люди все равно хотят в ресторан.

Очевидно, что мы будем меньше жать друг другу руки, меньше обниматься и целоваться при встрече, круг нашего общения временно станет чуть уже, не скоро вернутся и вечеринки на сто гостей. Также, наверное, не сразу мы захотим пойти в тесные бары с танцами или в «Октябрь» на премьеру. Но все эти прозрачные кабинки, пластиковые перегородки в залах – бред, нормальный человек плюнет на подобное предложение, сделает заказ с собой и пойдет домой.

Кстати, я уверен, что такие позитивные приобретения карантина, как доставка, онлайн-­бары и рестораны, зум­-ужины, прочно войдут в нашу жизнь наравне со старым проверенным способом провести пятничный вечер с друзьями – в городе за стаканчиком-­другим над красивой тарелкой. Возвращение к нормальной ресторанной жизни я бы сравнил со входом в воду с горячего пляжного песка: первые шаги мы делаем неуверенно, зато потом с головой ныряем в волну и получаем долгожданное наслаждение.

Иллюстрации: Алиса Юфа

Театр и деньги

художественный руководитель Михайловского театра и Новосибирского театра оперы и балета Владимир Кехман

Сейчас часто приводят в пример Сер­гея Дягилева – в том смысле, что са­мое время, как он, придумать новый театр. Но Дягилев жил в уникальную эпоху, когда сразу везде возникло много гениальных режиссеров и художни­ков. А у настоящего никакой уникаль­ности нет, и даже накопленные техно­логии большой погоды в мире искусств не делают. Для прорыва должно быть много героев, а у нас один оперный ре­жиссер Дмитрий Черняков работает по всему миру. И тренды я наблюдаю не стимулирующие, а совсем наоборот. В Париже профсоюз целый год блоки­ровал работу Оперы, мы можем поте­рять эту великую труппу. Зальцбург­ский фестиваль приглашает выступать одних и тех же, потому что они делают кассу. Теодор Курентзис там все время то открывает, то закрывает. Его люби­мый режиссер Питер Селларс выда­ет практически неотличимые друг от друга продукты. Есть и другие прави­ла игры, которые никуда в ближайшее время не денутся. Например, соблю­дение всех норм гендерного и проче­го равноправия – бывает, что в ущерб величине таланта. В опере обязательно должен быть мужик без штанов, не мо­гу объяснить зачем. А еще видеодекора­ции, которые часто делают для оптими­зации сроков или бюджета, прикрыва­ясь художественным смыслом.

Но есть и очень позитивный тренд: чтобы увеличить контакт со зрителем, от оперного певца теперь требуются выдающиеся актерские способности, не только голос. Ольга Перетятько в берлинской «Царской невесте», Диа­на Дамрау в «Травиате» в Ла Скала, Аида Гарифуллина в парижской «Сне­гурочке», Богдан Волков в брюссель­ской «Сказке о царе Салтане» – Черняков мастерски направляет певцов в сто­рону драматического искусства.

Будущее заключается в риске и лай­ве. Риск – это когда интендант ломает социальные, культурные, националь­ные стереотипы, которых стало не меньше, а гораздо, гораздо больше. То, что самый передовой сейчас фестиваль в Экс­ан­-Провансе показал «Кармен» – главную французскую оперу! – в поста­новке русского Чернякова, – это риск. А лайв, живое исполнение, которое слу­шают и смотрят в зале зрители, важно сохранить, потому что для театра неорганично быть еще одним видом ­«контента» для цифровых носителей. Он ведь об ощущении события, к которому готовятся, наряжаются, где видят в ло­жах, партере, фойе и, конечно, буфете знакомые лица.

Семьи снова вернутся к былым привычкам: муж уедет в город, взрослые дети будут жить с мамой.

Slow life

основательница KM20 Ольга Карпуть

Если то, что мы сейчас проживаем, можно назвать slow life, то я наслажда­юсь этим периодом. Мне нравится ча­сами гулять по полю, дышать ароматом свежевспаханной земли, заниматься йогой с детьми, спать по двенадцать ча­сов. Мы вместе печем пироги с крапи­вой, сажаем цветы на клумбах. Есть и другие плюсы: благодаря экологии и отсутствию стресса у меня очисти­лась кожа. Сейчас время, когда мож­но наслаждаться жизнью без суетли­вых движений, обратной стороны fast life. Еще недавно мы прокачивали себя до нечеловеческой мультизадачности и валились к вечеру без сил. Теперь сил много, их избыток я готова потратить на сад и оборудование у нас на участке скейтерской рампы. Жакмюс самостоя­тельно снимает кампейн со своей ба­бушкой в Марселе – мы на одной волне. Меня удивляют люди, которые вместо того, чтобы генерить новые форматы, продолжают играть в старые – собира­ются нарядными в зуме на ужин и дела­ют фотоотчеты с онлайн­-мероприятий. Есть ощущение, что имитация светской жизни сейчас не актуальна.

Но от реальности я не отрываюсь. Каждый мой день расписан на зум­-встречи и звонки по FaceTime десижн­-мейкерам модной индустрии: мы при­думываем, как адаптировать бизнес к новым условиям и запросам покупа­телей. Мода – одна из немногих сфер, которая очень активно задумалась о бу­дущем. На мой взгляд, выглядит оно не­ плохо, без бессмысленных полетов на показы. Но сейчас нужно взять тайм­-аут, сделать важную передышку, со­браться и переосмыслить правила иг­ры. Slow life скажется на потреблении и на ретейле в целом. Перед модными независимыми магазинами – от лон­донского Machine­a до токийского GR8 и московского KM20 – стоит задача не просто остаться в бизнесе и продол­жить продвигать актуальную моду в массы, а преобразовать индустрию. Именно влиятельные магазины и байеры принимают финальное решение, что будут носить. Медленно, долго и с удовольствием.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Отель как способ сбежать из дома

владелица Ars Vitae Наталья Боброва

Казалось бы, в условиях разгула виру­са платежеспособные люди должны по максимуму беречь себя и снимать вил­лы, куда поедут со своим персоналом. А вот нет – они даже этим летом хотят в отели! Наверное, дело в том, что в до­мах (своих или арендованных) все уже насиделись и страстно хочется изба­виться наконец от радостей быта, по­жить в театральном мире гостиницы. Разница с докарантинными временами в том, что отдыхать теперь будут, подолгу сидя на одном месте.

Отели сильно не изменятся. Мало­вероятно, что Франция и Италия вве­дут трудновыполнимые санитарные правила, – постесняются разорять свой туристический бизнес. И уж тем более не закроют все гостиницы года на три, пока не появится настоящая вакцина. Французы велели поставить загородку на check-in – мечтаю уви­деть, как элегантно выкрутится име­нинник (сто пятьдесят лет!) Hôtel du Cap-Eden-Roc.

Шведский стол за завтраком упразд­нят – греческое правительство его раз­решило только с одноразовой посудой, и Elounda сказала, что до кемпинга не опустится, кормить будет с фарфором в режиме à la carte. Никто не станет ста­вить вокруг гранд­отелей бунгало, при европейских правилах согласования стройка занимает долгие годы.

Мои клиенты, друзья, знакомые по­делились на два лагеря. Те, кто боится заразиться, точно никуда не полетят. Остальным уже все равно, куда лететь и где жить. Хоть в Черногорию, хоть в швейцарскую клинику на детокс. Их бесит, что они при своих частных само­летах и с недвижимостью по всему ми­ру сидят в клетке. В Европе идет чудо­вищное давление на правительства, так что страны ЕС между собой сейчас договорятся и все границы откроют. Поставят столы в ресторанах подальше друг от друга, введут тестирование пер­сонала и гостей. Но в целом на индуст­рию гостеприимства любые тренды действуют медленно, она в воздухе не переобувается. Роботов вместо портье дружественные мне отели нанимать не будут: дорогой сервис – это лич­ный сервис.

Instagram content

This content can also be viewed on the site it originates from.

Фото: Иллюстрации: Алиса Юфа