Маслом нe испортишь

Все началось у итальянского озера Гарда. Восемь лет назад четыре успешные московские дамы встретились там на пленэре. Устраивала его художница Светлана Перотти, соавтор метода интуитивной живописи своего имени, а также «духовный гуру» именной школы искусств в Москве. У Светланы на Гарде был дом, там же она проводила выездные занятия своей школы.

— Ее идея проста, — объясняет Виолетта Голдина, одна из тех самых дам, так и не отдохнувших тогда на свежем воздухе у прекрасного озера. — Каждый человек наделен способностью творить, и надо себя свободно выражать. Пусть нарушая законы и каноны, зато именно так можно найти что-то новое.

В первую очередь четыре дамы нашли друг друга. К живописи и пленэру на Гарде они пришли не из каприза. Виолетта имела за плечами детскую художественную школу и школу дизайна. Остальные тоже не в первый раз взялись за кисть.

— Практически все мы рисовали с детства, — говорит Ирина Ковалевская. — Хотя не все получили мощное художественное образование.

Ковалевская — кандидат химических наук. Елена Павлова — дипломированный математик. Марианна Чайкина — дирижер хора, двадцать пять лет преподавала в музыкальной школе.

— Я вдруг поняла: в школе я все сделала, — говорит Марианна. — У меня тысячи учеников, они мне пишут до сих пор, мы дружим. Мне захотелось вернуться к той профессии, которую я очень давно хотела получить.

То есть стать художником. Чайкина рисовала и раньше, ходила в подвальную студию у фабрики «Дукат» к Марку Гинзбургу, заслуженному художнику России, карандашом выводила гипсовые головы. Но это было урывками. Теперь только холст. Художницы так и назвали свое творческое объединение — Xolst.

Сами дамы настаивают на том, что они художники. Так Белла Ахмадулина поправляла: «Не поэтесса, а поэт», творец и мастер без снисходительного женского суффикса. То, что пишут члены объединения Xolst, — очень крепкая живопись (я в ней кое-что смыслю, сам когда-то собирался поступать в художественное училище). У каждого художника, как полагается, свой стиль. Общие лишь жанры — натюрморты и пейзажи.

Первое время квартетом активно руководил художник Дмитрий Холкин (без мастера рядом никак, это вам скажет любой Микеланджело). Холкин и сейчас остается худруком, но уже скорее как добрый приятель.

У этого товарищества передвижниц есть и собственная мастерская — милый особняк на Пречистенке. Первый этаж с огромными окнами разделен на два пространства. В одном камин и белый рояль: оно — для приема гостей и выставок, причем не только своих. Здесь была, скажем, экспозиция Коровина из частных собраний. В другом пространстве — собственно мастерская: холсты, палитры, подрамники. У дам есть фирменные фартуки с надписью Xolst. Лучше всего они смотрятся в конце рабочего дня: все измазаны красками.

Мы сидим за длинным низким столом, рядом с камином, пьем чай и весело болтаем о том, какое счастье заняться тем, о чем мечтал с детства. Вдруг немножко почувствовать себя Ван Гогом. И в отличие от него не надо дергать богатого младшего брата, чтобы дал денег на холсты.

О деньгах позже, сначала о Ван Гоге. Один из первых пленэров «холстовцев» был в городке Сен-Реми-де-Прованс. Он прежде всего известен тем, что тут в психиатрической лечебнице при местном монастыре лечился Ван Гог. Дамам удалось пробраться на территорию самой больницы (до сих пор действующей) и там встать с этюдниками. Это было непросто. Помог Андрей Акимов, обаятельный муж Марианны. Он вовремя оказался рядом.

— Муж как-то заболтал надсмотрщицу, — вспоминает Марианна. — Она потом вместе с нами пила шампанское, которое он привез, с черешней.

Надсмотрщица даже не догадалась, что ее весело угощает черешней председатель правления Газпромбанка. Мужья-бизнесмены вообще очень радуются тому, насколько прекрасны их вторые половины.

— Когда я возвращаюсь с пленэра, все холсты упакованы, — говорит Виолетта. — Мужу не терпится: «Ну когда ты распакуешь?»

— Да, они нами гордятся! — улыбается Ирина.

Штрихами намечу портреты других мужей. Алексей Ковалевский, муж Ирины, работает над инновационным развитием Республики Мордовия. Дмитрий Чесноков, муж Виолетты, — один из топ-менеджеров холдинга «Союз-М», который занимается производством мебели. Бывший муж Елены Павловой Сергей Эскин — президент DEPO Computers, которая помогает обрабатывать и хранить данные и внутренним войскам, и Роснефти, и Сбербанку, и Высшему арбитражному суду. Да не смутит вас слово «бывший»: они не просто дружат, у Сергея в коллекции есть много картин Елены.

Там же, в Провансе, в отеле Le Moulin d’Aure дамы устроили первую выставку. Это случилось спонтанно: постояльцы очень живо интересовались, что там такое пишут эти загадочные русские. Пусть посмотрят, решили русские.

— Французы были в восторге! — говорит Ирина. — Французы, которые избалованы живописью импрессионистов!

Так среди цветущей лаванды и появилось творческое объединение Xolst. Дальше оставался сущий пустяк — писать, писать и писать.

Они потом еще раз приедут в Прованс на пленэр, и это будет уже физическим испытанием.

— Дело в том, что был мистраль, — объясняет Марианна. — Ветер, от которого там не спрячешься двести дней в году. Поэтому импрессионизм и родился здесь: мистраль дует с гор в сторону моря и очищает воздух и небо. Именно поэтому и Сезанн, и Сислей говорили про удивительные облака и цвет неба. Есть даже предположение, что у Ван Гога были проблемы с психикой из-за мистралей.

— Мы привязывали к себе этюдники, — подхватывает Виолетта. — Клейкой лентой...

— На психику это очень действует, — смеется Ирина. — Потому что этюдник все время хлопает. Но мы выдержали.

В Нормандии у художников было другое испытание. Они приехали в Этрета, выходят утром с этюдниками, а никакого океана нет. Ничего вокруг нет, белый молочный туман. И вдруг постепенно в белом тумане проступает серая скала. Они быстро устраиваются и начинают ее писать. Но у каждой своя скорость, свое настроение и, как мы помним, свой стиль. Так одна и та же скала возникла в четырех разных версиях. Напоминает, конечно, «Стога сена» Клода Моне. Их основатель импрессионизма спешил запечатлеть в Живерни при разном освещении летом 1890 года. В результате вышло двадцать пять шедевров. В прошлом году один из «Стогов» был продан на Christie’s за восемьдесят один миллион долларов с лишним.

В Венеции у дам было испытание не погодой, а публикой. Там они поднимались в пять утра, чтобы успеть до толп на улицах. Было холодно, но зато можно спокойно встать с этюдником хоть у моста Риальто. Впрочем, ненадолго. Потом набегали туристы. Китайцы, немцы, бразильцы обязательно инспектировали русские этюдники: еще одно развлечение в Венеции. Выражали эмоции. Но советов не давали.

Советы — это наше, русское. Поэтому самая бойкая публика «холстовцев», конечно, в России. Дамы ездили в Ростов Великий в этом году, в Переславль-Залесский — в прошлом.

— В Переславле мы не могли уснуть от всей этой красоты! — восклицает Елена Павлова. — Мы там жили около Никольского монастыря. И вот я стою, пишу, подходит какой-то местный человек, уже не очень трезвый. И очень так вежливо спрашивает: «А зачем вы все это рисуете?» Я объясняю: древний монастырь, небо — мне очень нравится... А он усмехается: «Такая красивая женщина и такой неинтересный сюжет...» Ну он там живет всю жизнь, ему, наверное, действительно неинтересно.

Порхая между прованским мистралем и залесским тайфуном, дамы вспоминают, как Марианна разложила по голосам для их квартета знаменитый хор невольниц из «Князя Игоря» — «Улетай на крыльях ветра...» И вдруг с ходу начинают его петь. Крепкая живопись на глазах превращается в эффектный перформанс.

Пять лет назад они устраивали свою выставку в Музее истории Еревана. Едва приехав, побежали в дом-музей Мартироса Сарьяна. Там им сразу предложили: «Хотите, вам расскажут о художнике и его полотнах?»

— Ну мы думаем: «Зачем нам?» — говорит Марианна. — Мы и сами художники, сами все знаем о Сарьяне. Но смотрители настояли, и для нас провела экскурсию Рузанна, которая знала о Сарьяне все — в том числе подробности семейной жизни. Она оказалась директором музея. И внучкой Сарьяна. Мы ее пригласили на нашу выставку.

— Но Рузанна вежливо отказалась, — продолжает Виолетта. — Уже потом нам объяснила, что не любит контемпорари-арт. Думала, у нас именно такое искусство.

— Но все-таки пришла! — улыбается Елена. — И была очень приятно удивлена. Рузанна сказала живописцам: «Деду бы понравилось». Мало того, она предложила «холстовцам» сделать выставку в музее Сарьяна. Через год экспозиция заняла целый этаж.

Еще внучка художника устроила для московских гостий спецпоказ фильма о дедушке. Лента уникальная: съемок Сарьяна за работой практически нет. Но, как выяснилось, музей не может этот фильм тиражировать и распространять на дисках — права у каких-то далеких людей. Тогда отважная четверка решила: «Устроим аукцион наших картин, соберем деньги и выкупим права».

В Москве удалось договориться с Sotheby’s об аукционе в «Хаятте». Вел его лично Михаил Каменский, тогдашний глава русского отделения аукционного дома. Собрали сто пятьдесят тысяч долларов. Но, увы, права не продавались. Рузанна сказала: «Не волнуйтесь! Сделаем на эти деньги в музее ремонт, давно требуется». В этом октябре музею исполняется пятьдесят лет, так что подарок вышел юбилейным.

На самом деле со своими работами «холстовцы» расстаются с трудом. Предполагаю вслух, что это, наверное, сугубо женское: возникает эмоциональная привязанность. Как ребенка отдать!

— Мои работы у меня стоят дома на мольберте, — говорит Ирина. — Когда я утром пью кофе, смотрю на работу и в нее ухожу, я ею дышу, наполняюсь воспоминаниями, ощущениями. Я вообще могу сесть напротив и очень долго медитировать.

— Даже не дарите? — спрашиваю. — Даже близким?

— Если только она пишется специально для этого человека, — вступает Виолетта.

— Один известный художник как-то сказал нам, что не надо дарить работы, — говорит Ирина. — Как только подаришь, что-то исчезнет из твоей жизни. Думаю, он прав. Я замечала не раз: подарю картину человеку, который мне симпатичен, и он вдруг пропадает навсегда.

Дамам удалось попасть в психбольницу, где лежал Ван Гог. Это было непросто: пришлось напоить шампанским надзирательницу.

Тут я понимаю, что выпрашивать в подарок тот прелестный морской пейзаж не буду. Потому что в особняк на Пречистенке хочется заходить еще — там все ежедневно меняется, как те самые «Стога» Клода Моне. Вот сейчас вы держите в руках этот номер, а там идет выставка Xolst. И непростая: в этом году творческое объединение впервые участвует в Московской международной биеннале современного искусства — в параллельной программе.

Марианна тем временем решительно проходит к белому роялю, садится за него и начинает играть блюз, озорно поглядывая по сторонам. Три другие собираются вокруг, и это уже не картинка с выставки, а настоящий кадр из старого доброго кино. Где все женщины в длинных платьях, всегда улыбаются и никуда не спешат. Разве лишь на пленэр.

Еще 2 художника, которые учат рисовать с нуля:

Сергей Чесноков-Ладыженский

Потомок дворянского рода учился рисовать по альбомам любимых художников, но своим студентам подражать запрещает: «Для меня главное — найти особенность человека и развить ее». Три десятилетия преподает в вузах, развил помимо прочего талант дизайнера Андрея Шарова, попал в собрание Третьяковки. Дает групповые уроки на заседаниях женского клуба «Креативные завтраки» дизайнера интерьеров Екатерины Тулуповой, а с сентября — еще и в ее мастерской на бывшем заводе «Кристалл».

Цена: от 2800 руб. за индивидуальное занятие, www.ladyzhenski.ru

Ани Эгоиста

Звезда инстаграма, фотохудожник-йогиня, знаток Мальдив. Разумеется, уверена, что творческие способности заложены в каждом, а рисовать нужно душой. Не удивительно, что даже те, кто до встречи с Ани держал в руках палитру разве что теней, уже на первом занятии в студии в Брюсовом переулке пишут свое дебютное полотно. Самые известные ученики – блогеры @followmeto Наталья и Мурад Османн.

Цена: от 8000 руб. за индивидуальное занятие, www.egoistaworkshop.com

Фото: Влад Локтев. стиль: Евгения Тарасова. прическа и макияж: Андрей Дрыкин, Ольга Чарандаева/TheAgent с использованием Oribe и M.A.C. ассистент фотографа: Владимир Степаненко. ассистенты стилиста: Юлия Варавкина, Тамара алиева. продюсер: Анжела Атаянц.