Кто в Москве строит трофейное жилье за миллиард

Знакомьтесь: Константин Акимов, создатель самых дорогих квартир в Москве. "Татлер" рассмотрел таунхаус за миллиард на Остоженке и послушал про Верхний Ист-Сайд.
Константин Акимов интервью с создателем самых дорогих квартир в Москве о трофейной недвижимости

В начале года РБК опубликовал рейтинг самой дорогой жилой недвижимости в Москве. Первое место занял пятисотметровый таунхаус в комплексе Noble Row в Хилковом переулке ценой один миллиард двести миллионов рублей или что-то около того. Хозяином значился полный тезка главы холдинга «Сибур», сто девяносто третьего русского форбса Дмитрия Конова. Второе место заняла их соседка по Noble Row с именем и фамилией жены бывшего губернатора Приморья Сергея Дарькина Ларисы Белобровой.

Удивившись скромному по меркам московских царь-квартир метражу и поломав голову над тем, чем за миллиард должны быть выложены, скажем, ванные, светская общественность отправилась изучать вопрос. Выяснилось, что Noble Row – это шесть таунхаусов с резными фасадами из португальского известняка в стиле боз-ар, знакомого вам по парижской Опера Гарнье и нью-йоркской Публичной библиотеке. Каждый таунхаус на пять этажей и еще один подземный. Плюс личные садики на заднем дворе с полагающимися по статусу туями, круглосуточная охрана, недремлющий швейцар. Однако цену до двух миллионов четырехсот тысяч рублей за квадратный метр подняли не туи с ливреями, а участие в проекте международной команды декораторов под управлением Ralph Lauren Home. Вещами из коллекции марки оформлен не просто каждый из квадратных, а каждый из кубических метров Noble Row. От ваз и ковров до штор и постельного белья, от сантехники Waterworks и каминов Chesneys до сделанных вручную в Бруклине шоколадок Ralph’s Espresso Bean, которые девушек с обложек на кухне ждут и не шуршат.

Такого Москва, по крайней мере та, что находится в зоне доступа радаров РБК и «Татлера», еще не видела. На Западе недвижимость подобного уровня уникальности называют трофейной. Именно в том смысле, что она редка, как черные носороги. Как правило, трофейное жилье находится в историческом центре одной из мировых столиц, среди зданий исторической ценности и в идеале само должно представлять историческую ценность. Если здание новое, оно должно быть построено всемирно известной командой на одном из последних свободных участков в своем районе. Дальше уже сущие мелочи: лепнина, дровяные камины, террасы на крышах, ливреи. В общем, примерно два процента от мировой популяции квадратных метров. Такое жилье – как Bombardier Global Express: его покупают, когда уже есть кабриолет Ferrari, а также летняя дача в Сен-Тропе и зимняя на Сен-Барте.

Вход в таунхаус комплекса Noble Row в Москве

В Нью-Йорке трофейная недвижимость водится в окрестностях Центрального парка. И в новых небоскребах, и в старых роухаусах. Писали, что в комплексе 15 Central Park West, построенном тоже в неоклассическом стиле, только на высоту тридцать пять этажей, квартиру для дочери Екатерины купил нынешний восемнадцатый форбс Дмитрий Рыболовлев – за восемьдесят восемь миллионов долларов. Семь лет назад это была самая высокая цена, заплаченная в Нью-Йорке за жилье. Построили 15 Central Park West на месте отеля «Мейфлауэр» архитекторы очень важного бюро Robert A. M. Stern. Сейчас квартира-рекордсмен – это пентхаус на восемьдесят девятом этаже небоскреба One57 на Западной Пятьдесят седьмой улице (сто миллионов долларов, хозяин – миллиардер, основатель корпорации имени себя Майкл Делл). Проект One57 создал притцкеровский лауреат, постмодернист Кристиан де Портзампарк. В такой недвижимости главное – виды, в первую очередь на небо.

Те, кто гоняется не за стеклом и бетоном из «Американского психопата», а за красным кирпичом и природным камнем из «Энни Холл» Вуди Аллена, выбирают из трофеев пониже и поменьше. Особо изобретательные сами создают дома мечты, которые так и называют: Frankenmansions. Мадонна соединила три исторических таунхауса на Восточной Восемьдесят первой улице одной из первых. Сейчас на Восточной Семьдесят пятой улице Роман Абрамович сливает и поглощает три пятиэтажных таунхауса 1887–1889 годов ценой под восемьдесят миллионов – под чутким руководством бюро Herzog & de Meuron. Для этого форбсу номер одиннадцать пришлось купить еще один дом по соседству – иначе мэрия не давала добро на перестройку памятников архитектуры. Два года назад, как сообщается, акционер «Альфа-Групп», пятнадцатый форбс Алексей Кузьмичёв выкупил апартаменты на четырех этажах исторического Atterbury Mansion в Верхнем Ист-Сайде и апартаменты в соседнем здании. Но выставил их на продажу после того, как о планах узнала пресса.

За фасадами этих таунхаусов на Восточной Семьдесят пятой улице скрывается будущий дом Романа Абрамовича.

Однако даже в заповедном районе Центрального парка есть места, которые трофейнее других. Говорят, например, что Барак и Мишель Обама собираются купить квартиру на тишайшей Ист-Энд-авеню, одной из самых коротких на Манхэттене. Ее окрестности еще называют пригородом Верхнего Ист-Сайда – всего одиннадцать блоков домов стоят у Ист-Ривер с видом на остров Рузвельта и мост Куинсборо. Тут жили миллиардер Винсент Астор и наследница Глория Вандербильт (в доме, где был ее пентхаус, по адресу 10, Грейс-сквер как раз и собирается покупать квартиру бывший президент). В местных школах учились Жаклин Бувье, Каролина Кеннеди, Иванка Трамп. Есть даже собственная мини-версия Центрального парка. Мэр Нью-Йорка, к слову, тоже живет здесь, в Грейси-Мэншн, рыночная цена которого могла бы составить миллионов двести пятьдесят. Если бы дом выставили на продажу.

В Лондоне самая лакомая недвижимость после Букингемского дворца – особняк Уитанхёрст – принадлежит, как пишут, бывшему сенатору, акционеру «ФосАгро» Андрею Гурьеву. Больше Уитанхёрста на двадцать пять спален по итогам ремонта будет только резиденция королевы, оценивается дом в триста миллионов фунтов. Не менее приятно владеть ключами от дверей на самой дорогой улице Лондона 2017-го – Гросвенор-Кресчент, соседней Итон-сквер (она же местная «Красная площадь» по контингенту жильцов) и на улице Кенсингтон-Палас-Гарденс, у официальной лондонской резиденции принца Уильяма и принца Гарри с супругами. На Кенсингтон-Палас-Гарденс стоят дома султана Брунея, Лакшми Миттала, а также викторианский особняк Леонарда Блаватника. Одна из прелестей этой улицы длиной меньше километра, помимо того, что на ней находятся российское и израильское посольства, в том, что по обеим ее концам стоит охрана.

Вид на особняк Уитанхёрст – лондонское имение Андрея Гурьева

Согласно ежегодному The Wealth Report агентства недвижимости Knight Frank, пятьдесят восемь процентов состоятельных граждан России и стран СНГ имеют сейчас второй паспорт или двойное гражданство. При этом в прошлом году обладателей состояний размером более пятидесяти миллионов в нашей стране стало на двадцать процентов больше – две тысячи шестьсот человек с лишним. Россия вообще самая быстрорастущая страна по количеству долларовых миллионеров. Но вот беда. В пятерке городов с наиболее трофейной в мире недвижимостью только Дубай находится в государстве, которое не обложило нас санкциями. В эти предпоследние дни иметь в Москве трофейную недвижимость не роскошь, а средство хорошо жить в ситуации, когда с передвижением есть проблемы. И пусть случай двадцатого форбса, жителя Лазурного Берега Сулеймана Керимова пока исключение. Как и арест итальянских вилл и отеля Аркадия Ротенберга, случившийся в 2014-м по итогам санкций ЕС. Британский закон «О криминальных финансах» и американский «Кремлевский доклад» тоже предполагают меры в отношении и коммерческой, и личной недвижимости. Когда этот номер сдавался в печать, своему человеку все с той же улицы Кенсингтон-Палас-Гарденс Роману Абрамовичу никак не могли продлить английскую визу. Ну а в Москве – не на Патриарших же жить человеку из Белгравии!

СВЕТСКАЯ МОСКВА ГАДАЛА: «ЧЕМ ЖЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫЛОЖЕНЫ ВАННЫЕ ЗА МИЛЛИАРД?»

Оттого есть нечто трогательное в том, что на книжных полках в гостиных Noble Row будущих хозяев встречают любовно выложенные фотоальбомы Assouline о главных курортах мира. Таунхаусы, или, правильнее сказать, роухаусы, на «золотой миле» возвела компания A Project Development – всего за один год, включая снос пришедших в негодность хозяйственных построек усадьбы Коробейниковых. Еще год ушел на отделку и декор. APD основали братья Акимовы, Аркадий и Константин. Они в начале две тысячи десятых оба побывали генеральными директорами девелоперской «Корпорации Баркли», которой мы во многом обязаны Остоженкой в ее нынешнем виде.

Как рассказывает сорокашестилетний Акимов, его, сына строителей и выпускника бизнес-школы Чикагского университета, «всегда привлекала классическая архитектура, ее безупречность, гармония формы и содержания». Путь к архитектуре, однако, лежал через машиностроение. В нем Константин дорос до управления производственными активами «Базового элемента», стал авторитетом «в теории производства, производственных системах, в том, как новые изделия поставить на поток, как внедрить зарубежный опыт». В какой-то момент знакомый предложил крепкому хозяйственнику возглавить его девелоперскую компанию. Акимов спросил: «А тебя не смущает, что я ни одного дома в жизни не построил?» – «Зато ты знаешь, как заканчивать начатое», – ответил знакомый. Теперь Константин вспоминает, что свой первый дом, «мегауспешный», строил два года. «Все говорили, что уровень невероятный. А я понимал: сплошные косяки, чего радоваться?» Тогда близкий друг сказал Акимову: «Дело не в том, что ты такой умный, а в том, что в стройке работают те, кого в твоей прежней жизни не взяли бы даже носить кофе».

Речь не только о монтажниках, воспетых в поэме «Москва–Петушки». У Акимова были вопросы даже к отечественным архитекторам, что, напомним, в переводе с древнегреческого значит «главный плотник». «Мы продолжаем жить в плену норм, придуманных в советское время. Какое жилье нам предлагают? Ну двушка, ну трешка, да еще и криво спроектированные. В по-настоящему элитном жилье есть масса нюансов, все имеет значение. Это и логика помещений, и их архитектура, сбалансированность, симметрия, положение и пропорции окон, дверей, каминов. Даже вентиляционных решеток».

Поняв, кто виноват, Акимов понял и что делать. Однако работа девелопером ненадолго прервалась, когда Константина позвали в Сбербанк быть вице-президентом и курировать олимпийскую стройку. Но Акимов продолжал активно общаться с западными дизайнерами, архитекторами, трендсеттерами. Как-то раз зашел на Мэдисон-авеню во флагманский бутик Ralph Lauren – и почувствовал себя Холли Голайтли. Та в прошлом веке ходила в бутик «Тиффани» на Пятой авеню, чтобы увидеть потусторонний мир. Акимов обнаружил, что в две тысячи десятых ради этого люди в Нью-Йорке идут к «Ральфу Лорену». «Я видел, что они приходят за волшебной атмосферой, там просто приятно находиться. Когда люди что-то покупали, я понимал, что они не столько поло хотят купить, сколько забрать с собой частичку этого мира. Я подумал: "А почему бы не сделать так, чтобы не надо было приходить-уходить? Чтобы такой мир был твоим всегда?"»

Собрать команду для этого оказалось не легче, чем найти свободные метры на «золотой миле», да еще и в лучших традициях Вест-Сайда – по соседству с закрытым парком и элитной школой (в случае Noble Row это лицей Иняза). Акимов встречался с архитектурными экспертами, владельцами таунхаусов в Верхних Ист- и Вест-Сайдах, ходил в нью-йоркские библиотеки. Стал бывать в закрытых исторических клубах вроде Century, University, Colony. «Я встречался с удивительными людьми, настоящей аристократией с точки зрения образования, воспитания, – говорит Константин. – Были среди них, кстати, и потомки пассажиров "Титаника". Беседуя с ними, я понял, что в Нью-Йорке адрес говорит абсолютно все о социальном статусе его владельца».

Шерстяной костюм, хлопковая сорочка, шелковый галстук, все RALPH LAUREN; запонки и часы из белого золота, все PATEK PHILIPPE.

В Москве, конечно, есть свои говорящие адреса. Шведский тупик, дом три. Или Рочдельская, двенадцать. К их архитектуре, однако, много вопросов. Важные люди в Москве давно не спрашивают, почему сумка имени французской актрисы-пенсионерки стоит как самолет, успели купить и продать своего Пикассо и даже морально готовы собирать стеклянные кофейные столики Карло Моллино за сто пятьдесят тысяч долларов. Жилье при этом они выбирают, как их дедушки: чтобы соседи были приличные и метраж побольше. Чаще удается последнее. Так появляются трехэтажные пентхаусы в щусевских домах Нового Арбата и квартиры-этажи на Котельнической.

«ТЫСЯЧА КВАДРАТНЫХ МЕТРОВ В ДОМЕ НА КОТЕЛЬНИЧЕСКОЙ – ЭТО ПЛОХИЕ МЕТРЫ. ТЫ ИХ ЗАПОЛНЯЕШЬ. А МОГ БЫ ЖИТЬ».

Любовь к жилью с мемориальными досками у подъезда Акимов понимает. «Тот же дом на Котельнической набережной – шикарный, он архитектурно велик, – говорит Константин. – Но это тот случай, когда драгоценная шкатулка без содержимого. У этого дома нет логики элитного дома, нет даже черных лестниц, черных лифтов. Тысяча квадратных метров в таком доме – это плохие метры. Ты их просто заполняешь. А мог бы жить». За самыми закрытыми дверями Нью-Йорка русскому девелоперу помимо прочего объяснили, что архитектура существует в трех измерениях: внутреннее пространство, внешнее пространство и взаимодействие внешнего пространства с окружающей средой. «Внутреннее пространство, – говорили мне, – самое важное. Здесь главное – пропорции, симметрия, логика помещений. Все должно быть идеально, никаких случайностей. То, что нужно для обслуживания помещений, – вентиляционные шахты, трубы – должно находиться за пределами этих помещений. А значит, планировать здание нужно с учетом этого».

Опять же окна. В Noble Row они выходят на достопримечательности «золотой мили» – купола Зачатьевского монастыря и дом шесть по Молочному переулку, любовное гнездо Евгении Васильевой и Анатолия Сердюкова. На горизонте – храм Христа Спасителя, Кремль. А окна меж тем не панорамные. «Панорамные окна должны выходить на океан или на тосканские холмы, чтобы вид становился частью интерьера, – говорит Константин. – А когда этого нет, панорамные окна неуместны». Главное для окон – четкий ритм, а также то, где они начинаются и где заканчиваются. «В России, бывает, сделали фасад, расставили окна, а потом впихивают квартиры. Окна порой получаются выше потолка. А рассчитывать фасад надо как раз от окна: сколько займет рама, сколько лепнина, сколько наличник, сколько карниз. В строительстве жилья все взаимосвязано – как в скульптуре. Человеку, который на нее смотрит, не надо знать, как устроены мышцы, сухожилия, а мастеру – надо. Один великий скульптор сделал как-то статую по заказу богатого клиента. Тот посмотрел и говорит: "Что-то у меня длинные ноги". Скульптор сказал: "Подрежу". Установил статую на пьедестале, зовет заказчика, тот говорит: "Ну вот! Отлично!" Хотя мастер ничего не менял, он просто знал, что статуя будет стоять на возвышении, что ее будут видеть под углом, а значит, ноги должны быть длиннее. Так и с домами. Красивые здания получаются, когда за ними стоит логический смысл. Правильно поставленная дверь может сделать больше, чем все декораторы вместе взятые. Меня уважаемые люди иногда приглашают помочь, посоветоваться, как им декорировать дом. Я им говорю: "Ребята, здесь уже ничего не исправить"».

Дом Леонарда Блаватника на одной из самых дорогих улиц Лондона Кенсингтон-Палас-Гарденс.

Акимову и американскому архитектору Грегори Таку, создающему бутики Raplh Lauren, включая наш, в Третьяковском, помогал российский классицист Георгий Березин, работавший еще на реконструкции замоскворецкой гостиницы «Бухарест», которая теперь известна как «Балчуг». «Таких, как Березин, больше не делают, – говорит Константин. – Это старая великая русская архитектурная школа».

Правильно поставив все двери на плане Noble Row, Акимов дошел до ручки. В буквальном смысле – каждая отлита и отшлифована вручную. Как-то он обратил внимание на умопомрачительные ручки в одном из флагманских бутиков Ralph Lauren – «несовершенные в своей рукотворности, тяжелые, не штампованные». И конечно, сделал все, чтобы в Noble Row они были такие же. А потом еще и покрасил окна, двери, даже встроенные шкафы правильно – вручную, кисточками.

Утверждался каждый завиток на решетках французских балконов. Этот дом вообще льстит своим хозяевам. На полке эссе Монтеня, хоть даже и на английском. На стене – дон Вито Корлеоне в смокинге, с розой на лацкане. В буфете – блюдца для шампанского какие положено, в форме груди маркизы де Помпадур. В такой обстановке нетрудно быть в своих глазах богом стиля, даже если Монтень для тебя – это там, где бутик Dior и Plaza Athénée. «Еще этот дом воспитывает, возвышает, – говорит Константин. – Бывает, я летом задерживаюсь по работе на веранде, и телефон как-то сам собой откладывается. Беру книжку, начинаю рассматривать что-нибудь вокруг. Вижу решетку или балясину и думаю: "Кто же создал такую красоту?"»

Спрашиваю, отчего тогда комнаты для прислуги без окон. Даже если не панорамные – хоть слуховые можно было бы сделать, для возвышения. «Дом, в котором вместе с хозяином живет прислуга, – это загородное поместье, manor, – объясняет Акимов. – В городском жилище посторонние люди нежелательны. У тех же американцев принято горничную или повара селить в соседнем доме. Приходи по звонку, делай свое дело и уходи, добрый человек, с богом». По той же фундаментальной причине в таунхаусах Noble Row дети отселены на свой отдельный этаж. На нем умещаются и спальня, и игровая, и учебная зона – чтобы умиротворение дружеских заседаний в папиной гостиной не прерывалось вторжениями чудных крошек на электрических квадроциклах. Так время от времени случается даже в лучших домах Сколкова и Горок, где на одном этаже смешаны гостиные, детские, кабинеты.

Шерстяной кардиган, хлопковая сорочка, шерстяные брюки, замшевые лоферы, все RALPH LAUREN; стальные часы, OFFICINE PANERAI.

Личное пространство приготовлено для всех, особенно для хозяев. «Один мой товарищ живет за городом, – рассказывает Акимов. – Как-то раз я у него гостил и увидел утром, как он выглядывает из спальни посмотреть, нет ли кого в коридоре. Если есть, он одевается и так, при полном параде, идет в ванную. Ну а там раздевается».

Для особых случаев – вроде просмотра футбола с близкими друзьями – есть хозяйская гостиная на последнем, пятом этаже, у террасы с зоной барбекю. Портниху или, скажем, соседа, зашедшего за солью, в этом доме положено принимать на «мезонинном» этаже, между холлом и парадной гостиной. Там потолок пониже, окно поуже, обстановка попроще. «На входе, в холле, ты как бы вдыхаешь, это промежуточная зона между внешним, уличным пространством и личным, – рассказывает Акимов. – Потом идет этот промежуточный этаж, который немножко поджимает. Туда зовешь людей, если не хочешь, чтобы они у тебя задерживались. А на следующем этаже – еще раз вдох. В очень дорогих домах Нью-Йорка входным группам уделяют большое внимание. Это целые галереи, тщательно спланированные, без каких-либо случайностей».

Акимов верит, что его дом в неоклассическом стиле через пятьдесят лет станет только дороже.

«Но будет ли удобнее? – спрашиваю я. – Положим, робот София удобно устроится и в комнатке горничной без окна. Но может, надо было вместо аргентинских ручек сразу поставить на окна "умное" управление со смартфона? И айпады на кухне разложить вместо шоколадок?» – «Мы в "Баркли" как-то построили такой "умный" дом. Встроили айпады в стены. Прошло всего несколько лет, а они уже безнадежно устарели. Технологии слишком быстро меняются. Здесь, например, американцы были против даже телевизоров. И оказались правы – в моде сейчас диджитал-детокс. Не меняются только базовые вещи. Хочешь свет включить – пойди включи, хочешь штору закрыть – пойди закрой. Дольше будешь гаджет искать».

И правда: айпады приходят и уходят, визы выдаются и не выдаются. А жить по правильному адресу с Монтенем на полке хочется всегда.

Столовая в Atterbury Mansion в Верхнем Ист-Сайде

Фото: ВАНЯ БЕРЁЗКИН. СТИЛЬ: АЛЕКСАНДРА ХРАМОВА. ГРУМИНГ: ЭЛЛА ВАСЮШКИНА/THE AGENT С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ORIBE. ПРОДЮСЕР: АНЖЕЛА АТАЯНЦ. REX FEATURES/FOTODOM; АРХИВ TATLER