Ксения Собчак: «Оставлю белое платье на инаугурацию. Надеюсь, свою»

Ксения Собчак принадлежит к семье высшей российской аристократии. Ну то есть 5 ноября 1981 года, когда в Ленинграде Ксюша появилась на свет, едва ли ее родители выделялись чем-то особенным. Обычные «понаехавшие»: Анатолий Собчак родился в Чите, Людмила Нарусова – в Брянске. В 1981 году отец был доцентом юридического факультета ЛГУ, мать работала в том же университете на историческом факультете. Первый адрес будущего кандидата в президенты не отличался блеском – Кустодиева, 23, унылая брежневская улица в Выборгском районе Ленинграда. Здесь Собчак прожила до третьего класса. Потом они продали эту квартиру, чтобы купить новую, на Мойке, 31. Поначалу, пока там шел ремонт, семье пришлось жить в съемной квартире на улице Халтурина. Там, по признанию Ксении, она впервые увидела крыс. «Это была дыра и ад». Но в те времена мэры еще вынуждены были решать свои жилищные проблемы самостоятельно.

Дочь одного из отцов-основателей Российской Федерации была этой федерацией окружена с детства. Будущего президента России Ксюша могла встретить уже в восьмилетнем возрасте – в 1989 году Дмитрий Медведев стал доверенным лицом своего профессора Собчака, расклеивал листовки и агитировал за него перед выборами народных депутатов СССР.

В 1990 году, когда Анатолий Собчак был избран председателем Ленсовета, в его команде появился помощник ректора ЛГУ, подполковник 1-го управления КГБ Владимир Путин. «У меня особенных воспоминаний ни о Путине, ни о Медведеве нет, – рассказывает мне Ксюша прямо перед съездом партии «Гражданская инициатива», который собирается выдвинуть ее на пост президента России. – Люди по работе приходили к папе. Я не очень ими интересовалась. Чуть позже, помню, мы ездили уже с Путиным, его женой, дочками в Финляндию, вместе там отдыхали. Почему-то дочек помню именно тогда. Я и сама была ребенком. Для меня это было так: папа с какими-то друзьями по работе и я с ним».

А вот бывший начальник службы безопасности президента Путина и нынешний глава Росгвардии Виктор Золотов лично отвечал за охрану дочери мэра Санкт-Петербурга и с Ксюшей «много наплакался», рассказывала она Юрию Дудю, вспоминая, как разрабатывала хитрые схемы ухода от охраны: садилась в один вагон, потом выбегала, пересаживалась в другой. «Думаю, они все с того времени меня должны сильно не любить, – говорит она мне. – Я хотела жить своей жизнью. Страшно страдала от публичности, от того, что все ко мне обращались как к дочке мэра, от охраны. Мне все это не нравилось. Я постоянно убегала из дома, жила у подружек, меня искали всем городом. Для меня было ужасной травмой, что я не могла быть собой и иметь собственную жизнь. Я была дочкой Собчака и все время ассоциировалась с ним. В школе все знали, кто я. Все на меня показывали пальцем. Все меня чурались, потому что я не была сверстником, который может поиграть с ними в футбол, я была в каком-то другом статусе.

А мне просто хотелось дружить, играть. К тому же это были девяностые годы. Я была единственным ребенком, которого привозили в школу на машине, с охраной. Я входила в класс – и была тишина. Дружить в такой атмосфере, рассказывать, какой мальчик тебе понравился, невозможно. Я очень страдала, я жила в абсолютном вакууме. Когда папа стал самым узнаваемым человеком в городе, моя жизнь закончилась». Я Ксения Собчак, и я против публичности.

С раннего детства Ксюша стала материалом для реализации концепции ее матери – «настоящая петербурженка» и «достойная дочь великого человека». Балет при Мариинском театре, живопись при Эрмитаже, английская школа при одном из старейших вузов страны – Людмила Борисовна осуществляла свой план с фирменными волей и упорством. Излишне говорить, что борьба с матерью уже тогда стала основным содержанием внутренней жизни Ксении Собчак. Она не сложила оружия до сих пор. «Мама – мой тренажер», – призналась она однажды в интервью тогдашнему главному редактору Elle Елене Сотниковой.

Людмила Борисовна, среди прочего, полагала долгом заботиться о сбалансированном питании своей разносторонне развивающейся дочери. В частности, кормила девочку супом с фрикадельками. Суп Ксюша съедала, а фрикадельки отчаянно ненавидела и оставляла нетронутыми к огромному неудовольствию матери. «Это был советский принцип: пока все не съешь, из-за стола не выйдешь. Я никогда не буду делать такого с Платоном (сын Ксении и актера Максима Виторгана родился в ноябре 2016-го. – Прим. «Татлера»)». Когда мать на секунду отворачивалась, Ксюша запихивала фрикадельки в гжелевские сахарницы и прочие баночки. Дело в том, что Людмила Борисовна, как и многие мамы эпохи, гордилась коллекцией гжели. Та имела статус парадной посуды и была востребована исключительно при политических визитах в их квартиру на Мойке. Полуразложившиеся трупы фрикаделек, павшие в этом сражении с матерью, обнаружил потом, кажется, президент Франции Жак Ширак.

Про борьбу с материнской тиранией Ксюша говорит самозабвенно – для нее это был первый опыт отстаивания свободы. Я Ксения Собчак, и я против семейной диктатуры.

Путь дочери Собчака в политику не был прямым, как Невский проспект и как, вероятно, рисовалось ее родителям. Отец хотел, чтобы Ксюша поступала на юрфак, но она из чувства противоречия выбрала в 1998 году международные отношения. Позднее, уже после смерти отца, Собчак остановилась на политологии. Диплом, который она защитила в 2004 году, переведясь из СПбГУ в МГИМО, был посвящен институту президентства в двух главных президентских республиках Европы – России и Франции.

Происхождение Ксюши в сочетании с магистерской степенью по политологии должны были дать старт респектабельной карьере в одном из аналитических центров, парламентских комитетов или министерств. Но все сложилось иначе. «Политика для меня – какой-то незакрытый гештальт, – рассказывает Собчак. – Видимо, тот внутренний вопрос, который мне все равно надо разрешить. Если ты всю жизнь боишься темноты, в какой-то момент тебе нужно зайти в темную комнату».

«В моем тогда еще совсем детском восприятии политика – это было какое-то такое занятие, которое украло у меня папу, – говорила Ксения Владимиру Познеру в интервью для его сайта. – Я относилась к этому очень негативно, потому что в моем видении мира была семья: был папа, была мама, были игрушки, были наши походы куда-то в субботу и воскресенье. А потом вдруг в какой-то момент, необъяснимый для меня, – очереди людей у нашей квартиры, все с какими-то просьбами, советами... И это было началом конца моей нормальной детской жизни».

В юношеские годы ей пришлось испытать и другие эмоции: «Я была очень обижена на то, что политика отняла у меня отца, что так несправедливо с ним поступили, такая была организована травля. Я говорила себе: "Нет, я никогда не буду этим заниматься, это все отвратительно, это грязь, это абсолютный подлог"». Я Ксения Собчак, и я против грязной политики.

Впрочем, сама жизнь несла Ксюшу прочь от политики. «Сейчас я понимаю, что начала жить гражданским браком в восемнадцать лет только для того, чтобы просто уйти из семьи, – говорит Собчак. – Мне настолько было тяжело, что я хотела уйти любой ценой, мне не хотелось жить дома. Но после смерти отца какая-то стена обрушилась. Был папа, папа – большой начальник. Я могла хулиганить, потому что папа за спиной дает ощущение каменной стены. И вдруг ты абсолютно один, у тебя нет ничего, кроме этой расселенной коммунальной квартиры на Мойке, никаких денег папа не оставил, и тебе надо пробиваться самой, что, в принципе, то наследство, которое у тебя есть, – это твое имя. Дальше ты можешь на этом что-то построить. Другого шанса у тебя нет. Это было тяжело, я никогда об этом не задумывалась. Папа не был богатым человеком. Родители меня не содержали лет с семнадцати. Но теперь я поняла, что надо что-то делать самой. Иначе ничего не получится. Я ради этого уехала».

Рубиконом Ксении стала Октябрьская железная дорога. То, что начиналось как самостоятельная жизнь, стало еще и бегством из Петербурга в Москву, что в России значит много больше, чем переезд из одного города в другой. Это экзистенциальный выбор. Собчак будет потом часто повторять: «Энергетически Москва – мой город».

В начале двухтысячных сонный, медлительный, пропитанный ностальгией по утраченному величию город-музей, город-колумбарий, обиженный и надменный, – Петербург осуждающе и одновременно завистливо взирал на быстро меняющуюся, всеядную, богатеющую Москву, которая со страстью подростка, начавшего самостоятельную жизнь, пыталась перепробовать все: секс, наркотики, роскошь, самбуку, современное искусство, здоровый образ жизни, шампанское, суши, капитализм, рукколу и йогу. В этом списке не было только политики. На рубеже нулевых она надоела, а хлынувшие в страну нефтедоллары позволяли о политике забыть.

Юная Ксения прекрасно вписалась в этот город-подросток. Она стала по капле выдавливать из себя и «настоящую петербурженку», и «достойную дочь великого человека», и политолога c дипломом МГИМО. Я Ксения Собчак, и я против своего прошлого.

«Я оказалась в маленькой съемной однушке на Фрунзенской набережной, в доме без охраны, со ссаным подъездом, – вспоминает она. – Я поняла, что в тот момент мой главный козырь – фамилия и хорошая история. Я стала ходить по кастингам, в частности пробовалась на "Афишу" с Таней Арно на НТВ и дошла с ней до финала. Но выбрали ее. Я рыдала и думала про себя: "Кто эта грудастая сука?!" Теперь мы с Таней вспоминаем эти времена и смеемся. Ну а потом меня выбрали на кастинге "Дома 2". Это была хорошая зарплата, слава. Договор был подписан в 2004 году на три месяца, но ушла я оттуда только в 2012-м».

За эпатажный образ тех лет ее наградили нелепыми ярлыками «светская львица» и «русская Пэрис Хилтон». Впрочем, Ксюша до конца не стала ни тем ни другим. Она была умна и обладала достаточной самоиронией, чтобы не позволить маскарадному костюму сделаться новой кожей. Я помню, как мы брали у нее первое интервью для GQ и, глумясь, спросили, не собирается ли она по примеру Пэрис Хилтон доить корову в эфире. Ксюша лукаво улыбнулась и ответила: «Пока нет, но, наверное, я к этому приду».

Так рождался ее фирменный стиль. Довести нелепость образа до той вершины, на которой все превращается в стеб. Очень скоро Собчак ощутила в этой игре иную прелесть. «Да-да, вы правы, я ровно то, что вы видите, – пустышка, капризная фифа и блондинка в шоколаде». Но когда все полностью в этом убеждались и были готовы, зевая, разойтись, она внезапно заводила разговор о Джармуше или фон Триере, цитировала Олешу или Данте – все это тоже всегда было частью ее жизни, до поры до времени тщательно законспирированной. Ей не хотелось быть ни «настоящей петербурженкой», ни «достойной дочерью великого человека», но она, увы, была и тем и другим в гораздо большей степени, чем блондинкой в шоколаде.

Блондинкой в шоколаде она не жила, а работала, как другие работают в прачечной, сберкассе или универмаге с девяти до шести с перерывом на обед. Тем, кто с жадностью, завистью, осуждением, восхищением смотрел на нее в телевизоре, ее жизнь казалась легкой, яркой и бессмысленной, но была таковой только отчасти. Мои олигархические друзья, да и я сам, не раз были свидетелями того, как Собчак, сделав глоток вина и съев полпирожка, уходила с самого блестящего приема для избранных на очередные съемки.

Один наш общий приятель удачно сказал по поводу Ксюши: «Она как та лягушка, которая свалилась в кувшин с молоком и, чтобы выбраться оттуда, неистово бьет лапами, пока не получится масло». Ее трудолюбие, несомненно, питалось страстным желанием победить в Москве, выйти из тени своего отца, доказать, что она больше, чем дочь влиятельных родителей. Так она создала бренд, который в глазах нового поколения, несомненно, превзошел бренд отца. Но одержав победу над своим прошлым, она гордилась и тем, что победила московскую матрицу, частью которой сама недавно казалась. Собчак – редкая женщина в московском свете, которая не «насосала», а заработала свой Bentley. Я Ксения Собчак, и я против блондинки в шоколаде.

«Я сбежала с собственной свадьбы, – рассказывает она мне. – У меня была высокооплачиваемая работа, но она мне совсем не нужна, потому что есть миллиардер, который зовет меня замуж (Александр Шустерович. – Прим. авт.). "Зачем тебе эти съемки весь август, когда у тебя есть дом в Сен-Тропе. Пожалуйста, вот тебе деньги в три раза больше". И вдруг я поняла, что именно съемки мне нужны. Это же история о том, как мы всё постигаем в жизни. Первые три года – поездки в Сен-Тропе, машина, красивая жизнь, самолет, а потом ты понимаешь, что это одно и то же. Что это не дает тебе никакого драйва, тебе не интересно и тебе не интересны женщины на соседних виллах. И тебе не интересны разговоры про размеры бриллиантов. И кто с кем переспал и чью любовницу вчера видели на чьей-то лодке. Я поняла, что лучше месяц на съемках в Москве, чем в этом Сен-Тропе в открытой машине и на шопинге. Это был побег из той жизни».

В 2006-м Ксюше исполнилось двадцать пять. Вскоре после этого мы с ней познакомились, как полагается, в Лондоне. В ее жажде экспансии я, возглавлявший журнал GQ, был, вероятно, очередной территорией, на которую она хотела двинуть свои победоносные полки: и громкое имя, и скандальную известность, и Джармуша, и мини-юбку, и выбеленные, завитые колечками волосы. Но очень скоро мы поняли, что обложка GQ для нее мелко. Ксения Соколова, тогда один из моих редакторов, предложила делать вместе с Собчак серию интервью: «умная» брюнетка и «глупая» блондинка задают известному мужчине откровенные вопросы. Я стал первым гостем этого дуэта, который скоро принес GQ феноменальный успех.

Собчак менялась буквально на глазах. Она была тогда увлечена романом с Дмитрием Савицким, совладельцем радиостанции «Серебряный дождь». Дима помог ей стать другой: «Что ты все время в линзах?! Носи очки». «Дима – эстет. Я впервые попала в магазин Leform. Раньше Ульяна Цейтлина говорила: "Как можно ходить в этот "Леформ"?! Там все эти голландцы, бельгийцы, а одеваться нужно для мужчин, то есть в корсеты". У меня очень сильно поменялся вкус. Тогда я нашла этот образ "училки"».

Изнеженное гламуром, самодовольное, купающееся в деньгах и двоемыслии общество не было готово ни к острым вопросам, ни к провокациям. Некоторые считали интервью Собчак–Соколовой в GQ своим звездным часом – еще бы, потусоваться с самой Ксенией Собчак! – а становились посмешищем для всей Москвы. Другие, наоборот, обнаруживали искренность, ранимость и ум. Неожиданно для всех две Ксении стали нравственными арбитрами в выборе, на который были обречены все влиятельные мужчины страны: деньги или честь, лояльность или свобода. Мы назвали эту рубрику «Философия в будуаре», но скоро вопросы политики и морали стали в ней центральными.

Сама Ксения Собчак, встав перед нравственной дилеммой, без колебаний вышла на Болотную и Сахарова. «Я Ксения Собчак, и мне есть что терять». Беседуя со мной постфактум, Людмила Борисовна так прокомментировала эту фразу дочери: «Я думаю, что умные дяди, услышав это, сказали: "Ну, мы тебе покажем, что ты можешь потерять". Вот и показали». Правда, на рубеже 2011–2012 годов никто не думал о последствиях, все были пьяны неожиданным масштабом протестов.

Собчак являла живое подтверждение запущенного Кремлем мема «революция норковых шуб». Хотя тогда она уже нашла новый, хипстерский образ: бесформенная клетчатая рубашка, джинсы, кожаная куртка, большие очки, кроссовки. К тому же у нее развивался роман с юным революционером и по московским меркам откровенным лузером Ильей Яшиным. Начиналась новая глава в ее жизни – «Я Ксения Собчак, и я против Путина».

Ее называли крестной дочерью президента, что, конечно, не так. Тем не менее очевидно, что семью Собчака связывали с Путиным особые отношения. Многие подтверждают, что Владимир Владимирович умеет быть благодарным, даже если это может ему навредить. Существует расхожее мнение, что именно верность Путина поверженному Собчаку, которая могла стоить ему карьеры, убедила Ельцина в том, что из Путина получится надежный преемник. В 1997 году Путин помог Собчаку спастись от преследований и перебраться во Францию, а в 1999 году, став премьером, вернул его в Россию и подключил к своей предвыборной кампании. После смерти Собчака Путин регулярно посещал его могилу, а Ксению и Людмилу Борисовну принимал в своей резиденции.

Внезапно все прекратилось. Собчак потеряла эфиры на центральном телевидении, была отстранена от ведения премий и вручения наград, а 12 июня 2012 года к ней в квартиру явился ОМОН. Полагают, что Путину представили дело так, будто бы изъятые у Собчак миллион евро и полмиллиона долларов являлись черной кассой протестов и были как-то связаны с Госдепом. Вскоре после обыска Людмила Борисовна говорила мне: «Если бы Ксения не носила фамилию Собчак, а была бы, например, Нарусовой или там Пупкиной, не думаю, что были бы такие же меры. Я думаю, что Владимира Владимировича возмущает именно то, что носитель фамилии Собчак стал таким человеком».

Собчак, кажется, впервые в жизни была напугана. Рухнули не только надежды на перемены в стране, которыми дышала Москва 2011–2012 годов, но и вся ее карьера: «Я сначала была страшно растеряна, от меня отвернулись близкие люди, просто испугавшись, многие даже говорили: "Мы сейчас не хотим с тобою общаться, потому что нам эти проблемы не нужны". В какой-то момент все исчезло». Проницательная мать, правда, предвидела, что другой дороги, кроме политики, у дочери не осталось: «А тебя уже туда толкнули, ты уже не можешь капитулировать. Даже если твоей главной мечтой в жизни было выращивание тюльпанов, сейчас ты ее уже не сможешь осуществить. Тебя уже взяли за шиворот и бросили, как слепого котенка, барахтаться в реке. Поэтому нужно просто научиться плавать. Ты, конечно, можешь сделать модный бутик или выращивать розы, но я уверена, что тебя уже сейчас это не удовлетворит».

Выстраивая заново материальную базу своей жизни, Ксюша делала и «модный бутик», и «выращивала розы». Возглавила SNC, перезапустила L’Officiel, аккумулировала в своем инстаграме пятимиллионную аудиторию, получила множество рекламных контрактов. Она продолжала вести частные мероприятия и мастер-классы, хваталась за любую, даже самую пустую возможность делать что-то на телевидении. Еще в разгар протестов в Астрахани она сблизилась с Максимом Виторганом и вскоре вышла за него замуж. В 2016 году у них родился сын Платон, хотя Ксюша, затравленная демографическим терроризмом теток всех возрастов, много раз презрительно отзывалась и о детях, и о материнстве. Я Ксения Собчак, и я против Ксении Собчак.

Казалось, прогноз Людмилы Борисовны никогда не сбудется, и блондинка на баррикадах вот-вот округлится, обрастет «Картье», сделается буржуазной матроной, упорно улучшающей свои позиции в ежегодном списке самых богатых деятелей российского шоу-бизнеса по версии Forbes. В ситуации наступившей реакции какая-либо политическая деятельность была малопривлекательна для Ксюши – она привыкла работать на осязаемый результат. Быть маргиналом-подпольщиком или, как выразился наш общий приятель, «ябедой с папочкой» по примеру Навального – не ее роль. Вся нереализованная политическая энергия Ксюши устремилась на создание программы «Собчак живьем» на телеканале «Дождь». Изредка миллионы телезрителей вдруг замечали Собчак на прямых линиях с президентом. Одетая в розовые цвета канала, подавляя волнение, она задавала Владимиру Владимировичу неудобные вопросы. Но гнев его уже, кажется, остыл и сменился на отеческое снисхождение. «Да, Ксюша», или пресс-секретарю Пескову: «Зачем ты дал ей слово?» Так говорит уставший от шалостей школьной шпаны, но в сущности добрый директор.

Однако мать оказалась права. Все это Ксюшу уже не могло удовлетворить. Сейчас в номере дешевой гостиницы Azimut, перед ее выдвижением на пост президента, штат стилистов укладывает ей волосы, разбрызгивает тон по лицу, красит, подводит, рисует. Сколько раз мы оказывались в той же мизансцене перед многочисленными ее съемками, но тогда мы обсуждали совсем другое.

«Какого цвета будет твое платье?» – «Ну, красное уже отработано (она была в нем в декабре на прямой линии с президентом. – Прим. авт.). Зеленое». – «Почему не белое?» – «Оставлю на инаугурацию». – «Путина?» – «Надеюсь, свою».

Ее называют «тварью», «мерзотой», «спойлером», «кремлевским проектом». Разумеется, было бы наивно предполагать, что выдвижение Собчак обошлось без санкции Кремля. Но на момент сдачи этой статьи ее сто тысяч подписей еще не приняты, упорно ходит слух, что их могут забраковать. Впрочем, мы все понимаем, что победитель предстоящих выборов уже известен. Я Ксения Собчак, и я против очевидного. Смысл этой кампании для нее заключается в том, чтобы официально зафиксировать свой переход на новый уровень, а по сути – свое возвращение к корням. Ксении Собчак тридцать шесть лет. Она никогда не ставила только на внешность. Впереди вторая половина жизни, в которой сам Кремль может оказаться проектом Ксении Собчак, даже если сейчас считает ее своим проектом. «Меня всегда недооценивали». Я Ксения Собчак, и я против всех.