Ксения Собчак — о беременности, родах и воспитании первенца

— Больше всего я теряюсь, когда малознакомые люди бегут на меня с криком «Боже, поздравляю!» и начинают гладить по животу. В моем представлении это примерно как после свадьбы бежать к жениху гладить его член. Не хочется никого обижать, потому что многие делают это совершенно искренне, а не с желанием передать темную силу — в нее я как раз вообще не верю. Но ведь это странно — трогать другого человека за какие‑то места?

Я не трогаю. Держусь из последних сил. Но мне все время хочется укрыть беременную женщину пледом. В новой, совсем еще не обжитой квартире в районе Смоленского бульвара свежо, и даже очень. А хозяйка жалуется, что жарко. В этом смысле у нее с Максимом Виторганом полная гармония ощущений. Одинаковая точка кипения, по мнению Собчак, — залог семейного счастья, и не со всеми мужчинами она в этом совпадала. Некоторые хотели, чтобы было натоплено, как в русской бане.

Ксения сидит передо мной в длинном бежевом свитере и с легкомысленными для будущей #яжемать голыми ногами. Вместо тапочек — розовые распорки для педикюра: самая долгожданная беременная страны только что вернулась из салона красоты «Белый сад». Свежа, румяна, отпроцедурена и уже успела опубликовать в Instagram утреннюю йогу на голове. В ответ СМИ разразились заголовками: «Неврологи убеждены, что у Собчак нездоровая страсть к йоге». Не знаю, что там с йогой, но на ее лице нет ни грамма отека, ни малейшего признака нездоровья.

Немаленькую квартиру на Садовом Ксения Анатольевна выстрадала. Сначала долго на нее копила, перемещаясь между корпоративами и свадьбами в «Сафисе». Долго искала дом — чтобы новый, с исправно работающими коммуникациями (проживание по солидному, с тяжелым коммунальным прошлым адресу Мойка, 31–33 навсегда отбило в ней тягу к старине). Потом долго покупала, со всей силой своего темперамента уговорив стать соседями благонадежных и тактичных людей — такого же, как она, питерца Ивана Урганта и благородного москвича Никиту Михалкова. Потом ремонтировала, лично утверждая каждую дверную ручку.

Приобретала холодильник Liebherr для крема в ванной. Обустраивала гардеробную, которая, по моим скромным оценкам, занимает метров шестьдесят и с точки зрения дизайна даст фору лучшим магазинам Монтенаполеоне. Оборачивала семейную библиотеку в одинаковые фотогеничные переплеты — кстати, это редкий дом, где нарядные книги хоть раз, но открывали с целью прочтения. Ездила в Санкт-Петербург к художнице Татьяне Подмарковой за диптихом в гостиную. Лично режиссировала «сцены света» — так Собчак называет систему управления многочисленными светильниками, люстрами и бра, которая оказалась прогрессивной настолько, что совладать с ней теперь решительно невозможно.

— Сейчас мы проверим тебя на знание бьюти-индустрии. Ты в курсе, что такое тангентор? — спрашивает меня Ксения, указывая на невысокий белый шкаф в ванной. Я знаю только «Тангейзер» и робко предполагаю, что штука эта — новейшая модификация пеленального столика. Но нет, оказывается, тангентор — аппарат для домашнего массажа струей воды, и Собчак в ремонтном пылу приобрела даже этот предмет первой необходимости.

В отместку я начинаю экзаменовать Ксению насчет чудесных аббревиатур, входящих в жизнь женщины вместе с материнством и детством.

— Что такое ГВ?

— ???

— Грудное вскармливание. СС?

— Понятия не имею, но в нем есть двойной смысл.

— Совместный сон.

Ксения теряется при упоминании КС (кесарево сечение) и ЕР (естественные роды). Мы смеемся: сколько всего еще предстоит узнать... Например, Cобчак искренне недоумевала, откуда вдруг у нее такие густые блестящие волосы, и чистосердечно рекламировала подругам шампунь Shiseido. Детскую комнату, когда малыша еще в проекте не было, девушка с репутацией child free оборудовала совершенно не по‑детски: вольготная двуспальная кровать, стол для занятий алгеброй, диван. Разве что краски ярче, чем в остальной, бежево-коричневой, в стиле итальянской марки Promemoria, части квартиры.

— Максим меня спрашивал: «А зачем сейчас покупать мебель?» На что я отвечала: «Что же, детская без мебели будет стоять?» — «Ну это как бы не совсем детская». Я спорила, что нет же, это идеальная детская. Мне в голову не приходило, что ребенок испишет дедаровские обои фломастером.

В результате необитаемая, но все равно очень красивая квартира используется под наше интервью, а живут Ксения с Максимом и помощниками по хозяйству за городом, недалеко от Людмилы Борисовны Нарусовой. В таунхаусе, который Собчак когда‑то приобрела «как инвестицию» («Во мне говорил еврейский дедушка») и скромно отремонтировала. Судя по всему, семейство останется за МКАД и после дня, о котором все спрашивают: ну когда же?

— Я вообще‑то городской человек, но жизнь, что называется, внесла свои коррективы. Понимаю, что ребенку за городом будет комфортнее, там свежий воздух. Гулять с коляской по Садовому кольцу некайфово, — авторитетно заявляет Ксения. Сочувствую: в нашей московской женской консультации у всех проблемы одинаковые.

Впрочем, незнание термина ГВ — ничто в сравнении с поразительной для девушки с дипломом МГИМО некомпетентностью в половом вопросе.

— Я зря пропускала биологию в школе. Смешно звучит, но о том, что такое овуляция, я совершенно случайно узнала от подруги, матери троих детей Яны Расковаловой. В моем представлении всегда было так: есть, пардон, месячные. Потом — четыре-пять дней, когда можно устраивать секс-пати. А дальше уже надо вдумчиво предохраняться. И мне казалось, что риск забеременеть есть в любой из этих «вдумчивых» дней. Яна открыла мне новый мир, и как только эта информация была до меня донесена, все быстро случилось.

О том, что «все случилось», первым узнал муж. Был вечер. Громко работал телевизор. Ксения успешно «сдала тест», вышла из ванной и залезла с «во‑о‑от такого размера глазами» под одеяло.

— Максим спросил: «Что у тебя с глазами? Чего ты, как мышь, забилась?» И как‑то сразу все понял. Был очень трогательный момент.

Вспоминая его, Собчак задумчиво и нежно улыбается, словно стесняясь своей слабости. В кои‑то веки она не иронизирует и не подтрунивает над собой. Не нарушает сакральность мгновения зубастой шуткой. И от этого мне еще больше хочется накрыть ее голые ноги пледом.

— В моей жизни все произошло естественным образом. Даже закономерно. Не могу сказать, что мы с Максимом говорили про детей до. Он просто почему‑то был уверен, что они будут. Скорее, этот разговор состоялся после. Уже узнав, что беременна, я решила прояснить некоторые обстоятельства: «Послушай, Максим. Вот нормальный мужик живет с какой‑то девушкой а‑ля Ксения Собчак. У нее «маленькие гаденыши». С обремененными потомством друзьями она отдыхать не ездит. Дни рождения детей подруг не запоминает. В самолете к кричащим младенцам относится не очень доброжелательно. Все это открыто, публично. И ничего у вас не происходит. У тебя двое уже есть, тебе вроде и не надо, но тетка немолодая, тридцать пять лет на кону. Неужели мужику ни разу не приходило в голову, что у человека какие‑то проблемы со здоровьем? И что эти проблемы замещаются нелюбовью?» Я, кстати, всегда испытывала большое удовольствие, когда читала про себя комментарии: «Ну понятно, она болеет, не может родить, поэтому такая реакция». Почему люди искренне считают, что если ты не хочешь в восемнадцать лет, как они это именуют, «лялечку», то, значит, не можешь? Так вот я спросила об этом мужа. А он на полном серьезе: «Вообще такой мысли не было». Я: «Подожди, ну так же не может быть». А он: «Да клянусь, я всегда знал, что у меня с детьми все нормально будет, тебя надо просто успокоить — чтобы поняла, что это безопасное пространство».

Многие думают, что актер Максим Виторган — это случайный выбор. Дураки эти многие, ничего не понимают. Он дал Собчак то, чего не могли или не хотели дать другие ее мужчины — богатые и влиятельные, харизматичные и циничные, менестрели режима и жгучие оппозиционеры. Дал ощущение, что ее любят такой, какая она есть. И все сразу встало на свои места.

Ксения никогда не скрывала своего увлечения психологией, шутила, что за время этих занятий получила второе высшее образование, а ее лучший тренажер — родная мама. И надо же — больше никаких психологов. Как отрезало.

— Не всегда — в таких вопросах нельзя быть категоричным, — но часто люди, которые пытаются разобраться в своих проблемах с психологом, напоминают теоретиков кун‑фу. В религии это тоже случается. Такие уж все православные, в иконах, обмолятся, в проруби попрыгают и при этом демонстрируют какую‑то невероятную злопамятность и мстительность. А ты думаешь: «Ну как все это в одном человеке сочетается?» Сейчас понимаю, что очень даже легко сочетается. Можно прочитать тысячу томов Эрика Берна себе в помощь, потом страшно где-нибудь нахабалить, устроить сцену и корить себя, все понимая. А на самом деле главное лекарство — это любовь. Только через тепло и любовь становишься лучше.

Друг Ксении Собчак Александр Мамут сказал однажды, что для мужчины любовь — всегда смена декораций: сцена одна и та же, но костюмы, музыка, актрисы разные. А для женщины ключевой является просьба «Увези меня отсюда». Как в «Бесприданнице». Спрашиваю, куда увез Ксению Собчак Максим Виторган. Отвечает:

— Хороший вопрос. Я об этом не думала. Наверное, из страны подколов, едких фраз и бесконечного соревнования разных эго. Мне это дико нравилось — я вообще не понимала, как можно общаться по‑другому. Очень питерская тема: всем сесть и друг друга немножко обосрать, но все мило и с любовью. Мы так гордились тем, что мы остроумные, веселые и видим мир через призму нашего сарказма. Но сейчас я понимаю, что может быть по‑другому. Да, у Максима иной круг общения. Там свои законы и свои сложности. Но они не общаются таким вот «питерским» образом, в принципе никого не обсуждают. Он увез меня в другую среду. И это очень круто.

Но ведь Ксения тоже увезла Максима в другой мир. На дни рождения своих бывших. На партию в «Мафию» с Надей Оболенцевой и Денисом Симачёвым дома у Светы Бондарчук. На Fashion’s Night Out в «Подиум». Меня мучит любопытство: кому из них проще интегрироваться в новом мире?..

— А Максим вообще не интегрировался. Он взял то, что ему понравилось. Тут ведь нельзя округлять: в мире гламура и больших денег тоже есть люди душевные и искренние. Максим, как разборчивый покупатель в супермаркете, взял пару негнилых помидоров, качественный арбуз. Проверил — нитратов нет. И решил: «Сюда ходить буду». А к другим не ходит. Есть люди, с которыми он совсем не общается. И я им вынуждена постоянно говорить, что Максим болеет. Отвечать на вопросы: «Почему ты все время одна?» Не потому, что люди дурные, — просто Максим сам выбрал тех, с кем ему по разным причинам хорошо и комфортно. И это «хорошо» для нас совершенно разное. Я друзей всю жизнь выбирала по принципу, что это должны быть личности. А для него интеллектуальная подпитка, яркость, интересность вообще не играют роли. Зато важны человеческое тепло, умение быть уютным, естественным, настоящим.

Рискую спросить: неужели Максим — первый мужчина, от которого Ксении захотелось ребенка?

— Хочется родить продолжение любимого человека и испытывать радость от того, что он похож больше на него, чем на тебя. Я, по крайней мере, об этом мечтаю, как это ни банально звучит. И в этом смысле — да, Максим стал первым.

А потом Ксения сказала, что никогда раньше не видела таких замечательных детей, как у мужа. До этого встречались только избалованные, капризные, рублевские дети. Не плохие. Просто достаток вел их не в ту сторону. Часто это даже не вина родителей — таковы вводные сегодняшней жизни. Зато у Максима дети простые и душевные.

— Полина замечательно учится в ГИТИСе, горит театром, ходит на все постановки, рассказывает нам, куда надо, а куда нет. Даня меня просто поражает. Я привыкла, что подростки реагируют только на кроссовки Yeezy и седьмой айфон. Но недавно мы едем в машине: я спереди, потому что укачивает, а Даня с папой сзади. Болтают. И я слышу: «Ну я вот дочитал по твоему совету «Мертвые души» (не по программе, заметьте, — он учится по английской системе). Знаешь, честно говоря, я разочарован концом этого романа. Все так банально оказалось. Я‑то думал, у Чичикова большой план, грандиозная миссия с этими душами, а там все про деньги». Круто, что мальчик в пятнадцать лет так об этом думает. Мне тоже хочется не допустить в собственных детях избалованности, которая и мне была присуща в детстве. Хотя с моим размером гардеробной это сложно, будем реалистами.

А еще ей бы хотелось стать для первенца близким другом. Чтобы ребенок мог обсудить с мамой что угодно, чтобы она не давила авторитетом. И снова сомнения. Сама ведь знает, что авторитарна и властна. Сама себя называет ментором. Как только чувствует, что ситуация идет не туда, сразу начинает выправлять. Хотя, как тот самый теоретик кун‑фу, догадывается, что нельзя так. Что иногда важнее дать ошибиться, позволить ситуации течь. Так что Ксению ждет большое испытание. Но она любит работать над собой — такая работа самая интересная.

Некоторые мои подруги, достигшие больших карьерных высот, не скрывают, что с маленькими детьми им скучно. Дружить решительно не о чем. С подростками — другое дело. Не тоскливо ли Собчак думать, как она каждые два часа будет менять подгузник бессловесному существу?

— Ой, знаешь, для меня это пока очень сложный уровень. Сейчас мы пытаемся научиться закрывать за собой двери и шкафы. Я люблю открыть шкафчик и так его оставить. Но как человек неглупый понимаю, что все наши претензии к детям исходят из того, что дети — кривое зеркало родителей. У ребенка нет шансов вырасти не неряхой, если ты сам разбрасываешь вещи. А ругать его нельзя — он воспринимает это как лицемерие. Честно скажу, я привыкла, что за мной кто‑то убирает. И это нормально, когда живешь один. Но вещи, которые мне не нравятся в себе, — то, что я авторитарна, повышаю голос, излишне ярко выражаю эмоции, — все это надо менять, если хочешь видеть ребенка другим. Да, огромная ответственность! Но если уж решаешься на подобный шаг, то не сможешь забросить ребенка в дальний угол. Как сложится у меня — не знаю. И дай мне бог этих сил.

Я не перебиваю, боюсь спугнуть. Ксения на моей памяти никогда так строго себя не судила:

— Впрочем, другая крайность мне тоже несимпатична — когда ребенка превращают в игрушку и всюду таскают с собой. Это сильно влияет на его психику. Он получает незаслуженное внимание и понимает, что оно легкое. Я тебе как дочка Собчака говорю. Ты настолько сильно садишься на этот героин, что потом начинаешь его искать всеми возможными способами. И это приводит к огромному количеству ошибок.

Интернет обожает бессмысленные штампы вроде: «Собчак перестала скрывать свою беременность». Ну как ее можно скрывать, если живот вырос? — Ничего я не скрывала! — возмущается она. — Просто мне что, объявление об этом писать? Оповещать общественность телеграммой? Мои самые близкие друзья знали давно, а те, кто воспользовался этим, чтобы сделать себе пиар, — ну что же, бывает. Учусь людей строго не судить.

В начале июня в Пушкинском музее на выставке Льва Бакста платье Antonio Marras не справилось с объемами, и «Коммерсантъ» в светской хронике изложил свои наблюдения. На следующий день случилась премия Муз‑ТВ. Ксения бесконечно меняла Tegin на Yanina Couture, Ulyana Sergeenko на Enteley. Народ обрушился с поздравлениями. А наутро она слегла с высоченной температурой. Не болело ничего, анализы отличные — но жар сбить не получалось. Два дня провалялась дома, потом встала и пошла. После чего мудрая Людмила Борисовна уговорила дочь повязать «браслетик от сглаза»: «Ты не веришь, но носить все равно можешь. Тебе ж не жалко». И дочь — редкий случай, сказала: «Хорошо, мама».

— Я человек не религиозный и не суеверный. То есть я верю в Бога, но это совсем не имеет отношения к религии. Считаю, что если ты в этой энергии живешь, то она от тебя все отталкивает. А как только задумываешься о подобных вещах, начинаешь их привлекать. Сглазить можно только человека, который боится сглаза.

Ксения не боится. Поэтому мы и снимаем столь откровенную обложку — оммаж знаменитому портрету Деми Мур в Vanity Fair. Собчак сама решила, что хочет оставить такую память:

— Быть красивой, а не в чмошном виде в спортивном костюме дома, когда Максим говорит: «Ха‑ха‑ха! Какой ты пингвин. Дай я тебя сфотографирую!»

Это единственная ее фотосессия беременной. Съемок с новорожденным не планируется. Хотя, конечно, четырнадцать миллионов долларов, которые Джоли с Питтом получили за снимки Вивьен и Нокса, могли бы Собчак пошатнуть: «В этом случае первенец получит лучшее образование и детскую побольше». Но четырнадцать не заплатят, а меньше ей не нужно. Так что ребенок будет на фото «внизу живота» — и достаточно.

Мы то и дело спотыкаемся на странном слове «ребенок». Мальчик? Девочка? Стремительный кабриолет BMW или розовая шубка из песца?

— Понимаешь, мы ничего с Максимом не скрываем, но быть постоянными участниками обсуждения не стремимся. На вопросы про пол, вес, имя и прочие бестактности не отвечаем, не хотим кормить собой всякие лайф-ньюсы. А они смешные — каждое безобидное фото из Instagram перепечатывают с заголовком «Скандальная телеведущая подвергла опасности здоровье ребенка, встав на голову». Или «Муж Собчак загулял».

Ровно по этой же причине Ксения не рассказывает, где будет рожать. В редакции Tatler мнения разделились. Отдел красоты голосовал за Mount Sinai в Майами-Бич. Я предложила государственный госпиталь в Мюнхене — там рожала Ксенина подруга Полина Киценко, а все мы знаем силу Полининого убеждения. Был еще вариант с Финляндией, по следам Яны Расковаловой, — многие питерские ездят туда. Но лучше спросить у самой Собчак.

— Мне даже стыдно так говорить, потому что звучит чудовищно пошло, но это правда. Я в какой‑то момент поняла: хочу, чтобы мой ребенок был рожден в России. У человека существует связь с местом, где он появился на свет. Энергетическая связь, — объясняет Ксения.

Она отдает себе отчет в том, что в Майами было бы проще. Что папарацци уже наверняка пытаются устроиться в «Лапино» или Пироговку акушерами. А очень не хочется, чтобы роды происходили в прямом эфире, как у Айзы Анохиной. Но что делать — на крайний случай есть охрана.

Про секьюрити не знаю, но няню Собчак уже нашла. — Никогда не понимала подруг, которые жаловались, как трудно выбрать нормального человека. Думала: «Какие сложности‑то — найти тетю?» Оказалось, что няня — это портал в ад.

Но Мэри Поппинс тем не менее нанята и ждет выхода на работу, а еще обещала помочь женщина, которая работает с Ксенией много лет.

После родов Собчак честно намеревается на три месяца взять тайм-аут. Безвылазно жить за городом нормальной мамой. Получится ли, не знает:

— Я уже давно мечтаю никуда не ездить, но у меня все из серии: «Дайте таблеток от жадности, и побольше». Думаю, вот сейчас поработаю последнюю неделю, а потом стоп. Говорю ассистенту: «Кирилл, не ставь больше в расписание встречи в редакции, не приеду. У меня, в конце концов, есть заместитель». А потом опять начинается: «С вами хотят встретиться такие‑то, рекламный контракт. Ксения, вы очень нужны». Могу вроде бы сказать «нет», но все равно еду.

Спортсменам, актерам, балеринам трудно выкроить время для родов. Надо втиснуться между чемпионатом мира и дебютом на сцене Мариинки. Спрашиваю, насколько сильно беременность нарушила Ксенины творческие планы.

— Было одно связанное с журналистикой предложение, которое не случилось. Но я считаю, что время выбрала очень удачное. В стране затишье. Политическая журналистика, которая меня интересует, сейчас абсолютно бессмысленна. И надо этот застой пережить достойно. Я уже подумывала о том, чтобы язык новый выучить. А вышло вон как. Для меня сейчас даже хорошо застыть, заняться собой, семьей.

Ксения никогда не скрывала своих телевизионных амбиций и ужасно переживала, что ее не берут на большой канал. Знают, что Собчак увеличит рейтинг этого канала вдвое, и все равно не берут.

— Ну конечно, я тоскую по большому эфиру. Есть жанры, в которых я лучше всех. Дебаты, политическое ток-шоу. Или социальное. Но поскольку в России это невозможно вообще, то нет никакой ревности. Нет сожаления: «Я могла бы быть на ее месте». Есть только одна программа, которую я смотрю с удовольствием, — это «Вечерний Ургант». Но на месте Урганта вообще никто другой быть не может, а я уж точно. Это такая история разорванной любви. Мира, который я в своей голове хочу, не существует. На американском телевидении меня никто не ждет. А здесь надо просто ждать и быть в хорошей форме. Вовремя делать ботокс и тренировать мышцы мозга.

Собчак, Ургант, Малахов — они последние из всенародных звезд. Тех, кто способен быть интересным всей стране. Сегодня достичь такого уровня медийности невозможно. Целое поколение людей вообще перестало смотреть телевизор. Не только в России – вся мировая индустрия стала мелкосегментированной. Кьяра Ферраньи — звезда для определенной аудитории. Мира Дума — тоже своего рода звезда. Но массово их никто не знает.

Мы с Собчак не можем отказать себе в удовольствии поговорить о новых героях. Они молодцы, эти девочки-блогеры, которые стали знаменитыми благодаря урокам контуринга, не имея трамплина в виде папы или мамы. Ксения морщится:

— Хочу заметить, что мой трамплин — все-таки не папа-мэр, а телевизионная карьера. Три с половиной миллиона моих читателей в Instagram даже не знают, кто у нас папа. То, что происходит сейчас, здорово и интересно. Человек с нуля может сделать карьеру. Когда есть семнадцать миллионов и ты Саша Клэп, тебе не надо искать работу — у тебя меняется весь modus vivеndi. Уже подростком ты зарабатываешь на своем собственном продукте. Хотим мы или нет, но все будем двигаться в эту сторону. Иначе никак.

Только ленивый не считает деньги счастливой беременной женщины. А сама она жалуется, что бренд «Ксения Собчак» монетизируется неадекватно своему потенциалу. Чтобы его раскрыть, нужна высокая степень концентрации на чем‑то одном, коммерческом. А ей нравится делать то, что нравится. Работать на «Дожде». И быть главредом L’Officiel — Ксения действительно страстно любит моду, охоту за топ-моделями, утверждение мудбордов, редколлегии и флэтпланы. Ей нравится роль продюсера и менеджера, не только звезды на обложке.

— На сегодняшний день передо мной стоит амбициозная цель — вновь вывести L’Officiel в лидеры рынка. И показатели ТНС, удвоенные только за прошедший год, показывают, что мы с командой на правильном пути.

А есть еще кафе «Бублик». И театр. И съемки в клипах у друга Шнурова. И масса всего другого.

Тот же ленивый упрекает Ксению в том, что она многоголовый Змей Горыныч. Слишком много работает. Ей везде надо. Непременно быть первой — даже в тех сферах, где это никак невозможно. Ленивый злорадствует, что всеядность играет с Собчак злую шутку. Она не обижается:

— Говорить так — значит меня не понимать. Просто я люблю пробовать жизнь на вкус. Я вообще люблю жить. У меня точное разделение: моя профессия — журналист. Я главный редактор и в этом готова конкурировать за первое место. А остальное — просто желание познать разные миры и субкультуры. Жизнь – это ведь эксперименты над самим собой. Думаю даже отказаться во время родов от наркоза. Вдруг этого не случится во второй раз, а я хочу почувствовать, что за сильнейшая такая боль, которую человек все равно выдерживает. Lifetime experience!

Верю — она правда ловит невероятный кайф, что прожила столько интереснейших, разных жизней. События она пусть не сразу, но научилась воспринимать как опыт. Даже публикацию ее переписки с подругами. Это же ужас – другая бы на ее месте немедленно бросилась с крыши ЦУМа. А она — нет. Встала и пошла.

— Я вообще не понимаю, где тут тема для обсуждения. Есть две позиции — читать или не читать адресованные не тебе эсэмэски, письма или подслушанные личные разговоры про гаденышей. Если человек выбирает второе, он автоматически теряет в моих глазах право на какое-либо обсуждение поведения других. Слушать про мораль от тех, кто только что, согнувшись в три погибели, подсматривал в замочную скважину? Увольте. И еще это вопрос воспитания, родословной, как бы снобистски это ни звучало. Вот мой муж не читал. Моя подруга Света Шишханова не читала. Я в каких‑то вещах очень невоспитанный человек, но есть базовые принципы интеллигентных академических семей. Я могу сорваться, на кого‑то повысить голос в гневе, но порыться в чужой сумке, прочитать письмо — это неприемлемо. Порадовало, что я не одна такая. Но бестактность некоторых поразительна. Вот прямо подходят друг к дружке или даже ко мне и начинают обсуждать: «Ой, а что? А как? А переслать тебе скриншотик?» Это все равно что сказать: «Я тут на досуге рассматривал твои анализы. Глистов как будешь выводить?» Психология Шариковых, которые при всей своей неуклюже натянутой светскости не видят позорности подобных обсуждений. Как у Высоцкого: «Я не люблю... / Когда чужой мои читает письма, / Заглядывая мне через плечо».

А ведь это говорит человек, который раньше питался негативом и осуждением общества. Черпал энергию в хорошем скандале. Нет, конечно, Собчак в Ксении все еще не унять, но она стала более симпатичной. Мягкой, почти как ее кашемировый свитер. Она все еще сопротивляется:

— Радикально я пока не изменилась. Любовь к негативной энергии — не то, что уходит сразу. Но поток становится слабее и слабее. Знаешь, я заметила: мозг сам выцепляет то, что ему нужно. В жизни не бывает случайных людей — они приходят по твоему запросу и начинают тебя формировать. Мне вдруг стало неинтересно в тех компаниях, где еще вчера я получала невероятное удовольствие от бесконечных едких обсуждений кого-либо. Но совсем уйти оттуда — процесс не одного дня. Может, это просто взросление или старение. К тому же я заложница положения: беременные получают любовь не потому, что они хорошие, а потому, что их нельзя обижать. Все уступают место, говорят добрые слова: «вы прекрасно выглядите» и такое прочее. Врут, наверное, но ты купаешься в этом. Я раньше не могла понять, почему люди боятся сказать что‑то не то, почему так зажаты, приходя ко мне на интервью, хотят выглядеть дико положительными и это их заковывает в футляр. А теперь понимаю: они боятся отсоединиться от потока обожания. Вдруг им скажут: «Ты все-таки бэ‑э! Тьфу! Плохая!»

Днем позже на нашей съемке Ксения Собчак купается в лучах любви. Фотограф хвалит ее яростно натренированную заднюю поверхность бедра, парикмахер — на фоне беременности действительно погустевшие волосы (а мы уж было заготовили накладные пряди). Стилист бежит с шубой, считая, что героине холодно позировать в одной комбинации. Продюсер кормит жареной картошкой с грибами. В ответ она работает за двоих. Ни слова поперек, ни единого каприза. Никакого «дала звезду». Пять часов без перерыва Собчак одевается и раздевается по требованию. И только убедившись, что все счастливы, позволяет себе устать. Быстро говорит «спасибо» и в сопровождении двух охранников летит в свою рублевскую даль.

Как принято на модной съемке, в финале мы делаем снимок на память. Ксения в центре, мы с фотографом Данилой Головкиным по бокам. И Собчак сама просит:

— Ладно уже, положите мне руки на живот — по глазам вижу, что хотите! Раз уж мы столько об этом говорили...

Фото: Данил Головкин