Как в Париже проходит очередной этап борьбы народных масс с тяжелым люксом

Катерина Милославская — модный журналист, автор телеграм-канала «Злой редактор». Учится в парижском Институте политических исследований Sciences Po, стажируется в Fédération de la Haute Couture et la Mode, вошла в список казахского Forbes «30 до 30» в категории «Медиа».

Оркестр, свечи в канделябрах Christofle (в сториз разглядеть сложно, но я искренне пыталась, тем более что в последние месяцы благодаря учебе основательно увлеклась art de table). Рассадка через одного в соответствии с ковидной модой, французский соловей Mika на специально отстроенной сцене. Так выглядел ужин, который пару недель назад прошел в Версальском дворце при поддержке Ruinart. Арт-выставок в 2020-м случилось немного, а между тем любимое богемой шампанское не так давно вышло в лимитированной упаковке «вторая кожа», которую надо было как-то показать (очень изящная упаковка, к слову). Вот они и решились на закрытый ужин в разгар пандемии. Подглядеть его мне удалось только через закрытый аккаунт знакомого бренд-менеджера.

Подглядывала я эти сториз на ходу, возвращаясь домой и обходя по пути тенты, которые их хозяева-мигранты бросили прямо на улицах после жестоких рейдов, устроенных парижской полицией. Пока Мика развлекал высокопоставленную публику в Версале, на площади Республики повторялся сценарий Болотной. Митингующих брали в оцепление, против журналистов и правозащитников шли в ход дубинки, слезоточивый газ и водометы, полиция объединилась с жандармерией. Причина — так называемый «Закон о глобальной безопасности», запрещающий фотографировать полицейских при исполнении. Его активно лоббирует Жеральд Дарманен, министр внутренних дел, в то время как по сети гуляет видео, на котором полиция в течение двадцати минут избивает темнокожего продюсера в его подъезде. Еще несколько дней назад жандармерия на рассвете разгоняла лагерь беженцев на окраине Парижа — людей насильно закидывали в автозаки и отправляли в миграционные центры. Все это — Франция в 2020 году.

Год выдался безумный у всех без исключения. Но последние несколько месяцев французский нерв натянут до предела — не спасает даже пресловутое французское art de vivre, которое Эмманюэль Макрон не преминет вставить в каждое из своих выступлений (а в этом году президенту, который совсем недавно лицом к лицу встретился с ковидом, приходилось выступать часто). В октябре работу баров и ресторанов ограничили сначала до одиннадцати вечера, а потом и до десяти. В ноябре всех закрыли на жесткий карантин, как весной: гулять можно не дальше километра от дома, обязательно в маске и не больше часа в день. В декабре Макрон внял мольбам малых и крупных коммерсантов и разрешил открыться магазинам, чтобы хоть немного вдохнуть жизни в дышащую на ладан экономику. Галереям, музеям и театрам хлопнули по носу — никакого культурного дивертисмента французам в ближайший месяц уже точно не светит. Население, изголодавшееся по любому виду активности, кроме кулинарной и зумовой, отправилось в свои вторые музеи — бутики и торговые центры.

«Европейцы не покупают за полную цену, пойми. А проклятый Арно уже успел повесить скидки в 40%...» — жалуется моя подруга, байер парижского концепт-стора Tom Greyhound, переворачивая бирки на рейлах Loewe и Jil Sander. Вместе с ней мы неспешно прогуливаемся по Le Bon Marché — идти больше некуда, и lèche-vitrine (дословно «облизывание витрин») — единственный доступный вид досуга в эти серые дни. Их небольшому магазину приходится хуже всего, как и малому и среднему бизнесу в целом. Galeries Lafayette, Printemps и Le Bon Marché могут рассчитывать на силу конгломератов, а вот независимым коммерсантам сезонные послабления как мертвому припарка. Хотя ситуация, кажется, идет на поправку. Очередь в некоторые магазины (например, Hermès) — как в Третьяковку на Серова. Да, французская прижимистость — притча во языцех, но карантин развязал кошельки многим. Конкуренцию китайским, арабским и русским туристам составить вряд ли получится, однако парижане бегают сейчас по магазинам с нездоровым блеском в глазах. В люксовом универмаге яблоку негде упасть ни на одном из этажей. Одна дама прямо при нас выносит четыре коробки из Goyard — любимого кожгалантерейного бренда белых правых парижан, проживающих в Нейи-сюр-Сен. На выходе из магазина ей в ноги падает женщина с покрытой головой и стаканчиком для милостыни в руках. Ее оперативно и аккуратно отводит в сторону охранник магазина.

Art de vivre, один из сильнейших французских брендов, успешно продавался многие годы туристам по всему миру. Хозяева ресторанов, которые закрыты уже третий месяц, выставили бары прямо на улицу — даже в шесть градусов тепла люди собираются кучками, чтобы выпить апероль спритц прямо на улице и выкурить сигаретку. Другие стоят в очереди за сэндвичем с черным трюфелем от прославленного кондитера Седрика Гроле перед его бутиком возле Оперы. Высокая кухня навынос идет неплохо, но демократизация, очевидно, оказалась более выгодной, особенно после того, как видео с этим самым сэндвичем завирусило в тиктоке. Звучит и выглядит очень вдохновляюще, почти как те видео с танцующими на балконах итальянцами, которыми соцсети радовали нас во времена первого карантина. Хотя Париж всегда был городом для «бобо в раю», для тех, кто приезжает сюда на выходные и не выходит за пределы Сен-Жермена.

Впрочем, как отмечает моя знакомая, куратор и критик, которая отслеживает социальные пертурбации, за последние годы Франция сильно поправела. Еще несколько лет назад переворачивания мигрантских тентов или избиения за появление на улице без маски фигурировали только в новостных сводках из стран СНГ. Но нет, зараза экономического кризиса добралась и до благополучной Европы. Она же разбила и всегда сплоченные левые круги — на тех, кто помладше, и тех, кто постарше (их еще называют «Шарли» — они всегда выходят на демонстрации в поддержку «Шарли Эбдо»). Левые постарше обвиняют молодых в так называемом «исламо-гошизме» — мол, именно их снисходительное недостаточно серьезное отношение к исламизму и спровоцировало недавнее убийство учителя средней школы Самюэля Пати, совершенное Абдуллахом Анзоровым, переехавшим во Францию из России в 2008 году. Более того, эти обвинения звучат не в кулуарах, а с политических трибун, и озвучивают их политики первого ранга вроде министра образования Жана-Мишеля Бланкера.

Liberté, Égalité, Fraternité — незыблемые ценности Французской Республики, которые можно найти высеченными в камне на каждом втором здании в стране, уже не кажутся такими незыблемыми. Экономическая нестабильность всегда обнажает самые неприглядные моменты, которые до этого можно было прикрыть красивой упаковочной бумагой art de vivre, высокой культуры и кулинарных изысков. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем глубже разрыв — между правыми и левыми, между старыми левыми и новыми левыми, богатыми и бедными, новыми деньгами и старыми деньгами. И как бы Эмманюэль Макрон ни увещевал, что сила наша — в единстве, внимать ему готовы все меньше и меньше французов. Терпимость становится все более редкой монетой, а Франция все больше напоминает бурлящий котелок, с которого никто не решается снять крышку.

Пока обладатели антител и отрицательных ПЦР-тестов под покровом ночи собираются в Версале, а Лувр продает возможность поприсутствовать при ежегодном осмотре Джоконды (80 тысяч евро) и прогуляться по крышам дворца в компании художника-авангардиста JR (42 тысячи евро), народные роптания становятся все громче. В прошлом году для того, чтобы начались манифестации «желтых жилетов», потребовались куда более весомые изменения в законодательстве, в 2020-м фитиль терпения кажется гораздо более коротким. Во Франции демонстрация финансового благополучия всегда была faux pas, но так получилось, что просто нормальная жизнь или хотя бы попытка вести ее сейчас и есть самый страшный буржуазный грех, который только можно представить. Париж — не Москва, и шалости ковид-диссидентства здесь караются как властями, так и обществом.

Но на дворе — рождественские дни, и главный праздник года на время сглаживает острые углы. С тех пор как пропала необходимость аттестовываться перед передвижением по городу и регионам, к Монпарнасу не подойти — метро бесконечно выплевывает парижан с чемоданами, которые едут к семьям в провинции. Лавочники влет распродают устриц, омаров, лангустинов — любимую рождественскую еду, которая так хорошо сочетается с шампанским и креманом. Опять очереди перед сырными лавками: надо запастись Mont d’Or для того, чтобы запеченным подать его к морепродуктам. Даже мой знакомый сосед-клошар в приподнятом настроении облюбовал скамейки возле дома напротив — он где-то раздобыл себе новое радио и даже гирлянду. Я возвращаюсь домой с двумя бутылками Deutz и впервые за долгое время встречаю уличных музыкантов на мосту, ведущему к Марэ: они пропали из города вслед за туристами, а с отменой ярмарок надобность в их услугах отпала вовсе. Но аккордеонист и девушка, показывающая фокусы на роликах, классическая ловушка для туристов, кажутся настолько милыми сердцу, что поневоле вспоминаешь: да, Париж бывает сказочным, несмотря ни на что.

Фото: Архив пресс-служб