Осенью 2020 года дети четвертого форбса Алексея Мордашова – двадцатилетний Кирилл и девятнадцатилетний Никита – тоже стали миллиардерами. Папа завершил передачу им долей в своей компании, которая владеет без малого ста процентами акций золотодобывающей компании Nordgold, одной из крупнейших частных компаний России, а также блокирующим пакетом немецкой TUI, крупнейшего в мире туроператора. Каждый из мальчиков стал владельцем активов на сумму один миллиард семьсот семьдесят миллионов долларов. Что еще интереснее, их вес в Nordgold, если оценивать его по размеру долей, теперь почти в два раза больше, чем вес отца. Как сообщалось от лица Мордашова, щедрый подарок призван обеспечить преемственность поколений, ввести младшее поколение в курс дела и помочь получить опыт в управлении портфелем. Опыт, разумеется, требуется: Кирилл – второкурсник факультета международных отношений МГИМО, Никита в этом учебном году был зачислен на факультет мировой экономики и мировой политики ВШЭ на «Программу двух дипломов НИУ ВШЭ и Лондонского университета по международным отношениям». Впрочем, как рассказывал их папа журналу Forbes в марте, когда передача акций только началась, «управлять, скорее всего, будет менеджмент».
В ближайшие два десятилетия своих владельцев сменят не только кабинеты Кремля, но и три триллиона четыре миллиарда долларов – это данные исследования швейцарского финансового холдинга UBS Group AG. Если верить аналитикам банка Credit Suisse, в мире сейчас живет почти сорок семь миллионов долларовых миллионеров. Двести сорок шесть тысяч из них – в России. В том числе три тысячи сто двадцать ультрахайнетов, то есть тех, чье состояние превышает пятьдесят миллионов долларов. За 2019-й ультрахайнетов в России стало больше на четыреста человек – у нас по этому показателю третье место в мире после США и Бразилии.
Возраст наследников семейных бизнесов в среднем по миру – сорок пять лет, почти две трети из них вообще получают контроль над активами, лишь разменяв пятый десяток. Средний возраст держателей капиталов – шестьдесят лет. «Однако в рейтинге стран по числу резидентов-мульмиллионеров, планирующих передать свои состояния по наследству, Россия и СНГ стоят на последнем месте, – рассказывает управляющий партнер международной консалтинговой компании Knight Frank Алексей Новиков. – Только 32% опрошенных нами отечественных ультрахайнетов рассчитывают, что дети возьмут в свои руки семейное дело». Скажем, в Германии почти половина нынешних компаний перешли своим владельцам по наследству. В Великобритании таких бизнесов – 60 %, во Франции – 55 %.
Как подсчитали в Центре управления благосостоянием и филантропии WTC Московской школы управления «Сколково», 57 % обеспеченных россиян имеют троих и более детей. Иными словами, в наступающем десятилетии родину ждет очередной акт нашей национальной трагикомедии под названием «Отнять и поделить». В этот раз отнимать будут у своих родных. Остросюжетности этой пьесе добавляет то, что у двух третей собственников есть дети школьного возраста. В переводе на татлеровский это значит, что отнимать и делить будут долго: несовершеннолетние дети, по нашим самым гуманным в мире законам, имеют право на обязательную долю в наследстве. А после получения малолетним его доли с ней ничего нельзя сделать без согласования с органами опеки.
При этом план преемственности бизнеса детально проработан лишь у трети крупных предпринимателей, еще треть, как Скарлетт О'Хара, подумает об этом завтра. «Через пятнадцать-двадцать лет это станет проблемой, – считает сто третий форбс, социальный инвестор Рубен Варданян, основатель Центра WTC и московской компании Phoenix Advisors, которая специализируется на подготовке планов преемственности. – В судах одновременно будут находиться десятки дел, многие бизнесы могут оказаться парализованными, а это реальный риск наступления экономического кризиса. Наши же суды к этому вообще не готовы – нет соответствующей культуры. Плюс качество работы отечественных нотариусов, которые ведут наследственные дела, – это отдельная тема».
«Я бы поставил нашему бизнес-сообществу диагноз «болезнь Альцгеймера», – шутит председатель совета директоров GHP Group Марк Гарбер, в прошлом старший научный сотрудник Института психиатрии при Минздраве СССР. – Человек с Альцгеймером впадает в детство, он благодушен, не помнит того, что было вчера, зато помнит свое детство и в этом счастливом состоянии покидает мир. Вот и бизнесмены, которые прошли девяностые, вспоминают кооперативное движение, обаяние розовой неизвестности будущего, а суровую реальность нынешних дней не замечают и уж тем более не думают о том, что будет с их детьми».
«Я сказал бы, что уже прозвучал первый звонок, как в театре, – говорит старший партнер McKinsey & Company, один из руководителей направления по преобразованию корпоративной культуры и внедрению изменений на глобальном уровне Яков Сергиенко. – Это еще не третий звонок, все же есть ощущение, что у нас в запасе пятьдесять лет». «Как правило, люди считают, что единственный риск, который их ждет где-то впереди, – это естественный уход из жизни, – рассказывает старший вице-президент банка «Открытие», руководитель направления «Открытие Private Banking» Виктория Денисова. – Это заблуждение: рисков великое множество. Это и изменения политической ситуации, и атаки на бизнес, и неожиданное поведение наследников».
В сентябре в Центре WTC в «Сколково», где регулярно проводят курсы повышения квалификации наследодателей, даже запустили программу «Планирование преемственности: неочевидные аспекты. О чем не расскажут юристы». Пока мужья, заплатившие шестизначную сумму за три дня лекций, занимались по восемь часов, их жены читали новейший бестселлер профессора психологии Марины Мелии «Отстаньте от ребенка! Простые правила мудрых родителей». За последние два года это уже вторая книга колумнистки Tatler.ru о том, чего не надо делать, пытаясь воспитать себе наследника (в том числе пытаться воспитать ребенка наследником). У предыдущего труда название тоже было говорящее: «Наши бедные богатые дети».
Да что там психологи – проблемой передачи капиталов озабочены даже депутаты Государственной думы. Полтора года назад они приняли поправки в Гражданский кодекс, по которым впервые в тысячелетней истории России стало возможным создавать в стране наследственные фонды, то есть почти что трасты. Правда, для того чтобы такой фонд появился, требуется сначала умереть. Тогда в течение трех дней с момента кончины владельца состояния нотариус подаст заявку на регистрацию фонда (в завещании надо лишь сделать распоряжение о его создании, а также приложить устав и структуру). А дальше у бенефициаров начнется, простите за каламбур, новая жизнь. Выгодоприобретателями наследственных фондов могут быть хоть любимая жена, хоть внебрачные дети, хоть осиротевший без благодетеля музей изящных искусств, хоть приют, в который будет определен безутешный корги (самому корги, к сожалению, оставить миллионы по-прежнему нельзя). Принимая поправки, в Госдуме не скрывали: институт наследственных фондов тоже вводится для того, чтобы учредители панамских, джерсийских, лихтенштейнских трастов вернулись на родину хотя бы в юридическом смысле. И конечно, это способ гарантировать родным и близким светлое будущее во времена, когда золотые кипрские паспорта отнимают даже у невинных детей. А наши дети меж тем только и ждут, когда родные бумеры передадут им в управление свои бизнесы. Согласно результатам исследования «Разрыв между поколениями», которое в 2019-м провел сколковский Центр WTC, это желание более 80% опрошенных отечественных миллениалов.
Алексея Мордашова в нелегком процессе передачи активов обогнать тяжело, но многие его коллеги по бизнесу все же начали свой забег по этой очень правильной дорожке. Вице-президент «ЛУКОЙЛа» и президент «Спартака» Леонид Федун вообще завел хорошую семейную традицию – на излете фискального года красиво расставаться с активами. В октябре 2018-го передал тридцатичетырехлетнему сыну Антону и тридцатиоднолетней дочери Екатерине пакет акций «ЛУКОЙЛа» на полтора миллиарда долларов, в ноябре 2019-го – еще один, чуть-чуть поменьше. Управлять акциями крупнейшей частной нефтяной компании России, скорее всего, тоже будут специально обученные люди. Антон Федун пока увлечен индустрией гостеприимства. Окончил Университет Суррея по специальности «менеджмент и туризм», управляет своими гостиницами The Ampersand Hotel в Кенсингтоне и Vintry & Mercer в Сити, а с бизнесом папы был связан разве только во время открытия его «Рэдиссона» в Алуште. Екатерина Федун – специалист по связям с общественностью с дипломом МГИМО и еще в тучном 2012-м признавалась «Татлеру», как сильно любит устрично-икорный Найтсбридж, а ведь тогда с устрицами и на родине было все хорошо.
Три года назад свой последний крупный актив, аэропорт Махачкалы, оформил на двадцатидвухлетнего сына Саида государственный муж Сулейман Керимов, которому иметь бизнес не положено по статусу сенатора от Дагестана. На тот момент студент факультета международного бизнеса и делового администрирования МГИМО уже косвенно владел крупнейшей в России золотодобывающей компанией «Полюс» и сетью кинотеатров «Синема Парк». В январе 2018-го Саид начал контролировать «Полюс» самостоятельно, без посредничества траста. В компании он простой член совета директоров, но новостную повестку регулярно снабжает инфоповодами: акции Саида были заложены, когда понадобилось обслужить кредит Сбербанка, и выставлены на биржу, когда пришло время искать для развития не только заемные средства.
Радость внезапного превращения в миллионера, пусть даже только на страницах «Коммерсанта» и иной бумаге, греет, однако, далеко не всех. Камиля Шаймиева, дочь восьмидесятого форбса Радика Шаймиева и внучка первого президента Татарстана Минтимера Шаймиева, несколько лет назад рассказывала «Татлеру», как плакала, когда в возрасте двадцати семи лет попала на девятое место в списке богатейших женщин России. Она получила от родных всего 2% акций холдинга ТАИФ, крупнейшей непубличной компании России. Но кресло члена совета директоров оказалось для нее неудобным, несмотря на диплом факультета международных экономических отношений МГИМО и опыт инвестиционной работы в АФК «Система». «Я плакала, потому что мне казалось это нечестным по отношению к тем, кто всего добился, все заработал своим трудом, – говорила Камиля. – Ввести меня в совет директоров было семейным решением. Но увидев, что я слишком чувствительно переношу все эти публичные удары, они решили, что необходимости в моем членстве нет». Сейчас Шаймиева занимается вещами, более подходящими миллениалам, – развитием ювелирного бренда Exclaim и медицинского стартапа Doc+.
Некоторые татлеровские дети ощущают связь с семейным делом не только в те считаные дни в году, когда на банковский счет поступают дивиденды. Они вообще ходят к папам на работу как на праздник с тех пор, как встали с университетской скамьи. В июне 2019-го председателем совета директоров МТС стал сорокаоднолетний Феликс Евтушенков, сын шестьдесят третьего форбса Владимира Евтушенкова. В 2018-м он получил также кресло зампреда совета директоров АФК «Система» и еще более трогательный подарок от отца – 2,5 % ее акций. До этих вершин Феликс шел ровно двадцать лет, с самых татлеровских низов – в 1999-м юрист с дипломом Института международного права и экономики им. А.С. Грибоедова был нанят в папину «Систему-Инвест» помощником президента. Старшая сестра Феликса, сорокачетырехлетняя Татьяна после финансовой академии работала заместителем финансового директора «Системы-Телеком», вице-президентом МТС, а ныне возглавляет лондонский офис семейного инвестиционного фонда Redline Capital Management.
В 2005-м начала помогать отцу, нынешнему четырнадцатому форбсу Виктору Рашникову его старшая дочь Ольга. Двадцативосьмилетняя выпускница швейцарского Franklin College по специальности «экономика, финансы и управление на предприятии» натурально пошла работать на предприятие – старшим менеджером управления экономики папиного Магнитогорского металлургического комбината. Через шесть лет стала директором по финансам, а затем вошла в совет директоров, где трудится по сей день.
Не представляют себе жизни вне семейного бизнеса и наследники группы «Ташир». Единственная дочь двадцать девятого форбса Самвела Карапетяна Тата в двадцать два года, окончив Финансовый университет при правительстве, начала карьеру у отца сразу с тотального ребрендинга. Теперь она и два ее брата – первые вице-президенты «Ташира». Двадцатидевятилетняя Тата управляет развлекательным бизнесом холдинга, двадцатисемилетний Саркис отвечает за коммерческую недвижимость, двадцатиоднолетний Карен – за жилую. «Папа с самого начала готовил нас к тому, что мы будем работать с ним, иначе для кого он все это строит? – рассказывала Тата «Татлеру». – Он всегда примерял на нас те или иные бизнесы. Когда Карену было двенадцать, папа говорил: «Ты будешь заниматься стройкой. Знаешь, что это такое?» И на час лекция по закладке фундамента, устройству гидроизоляции и заливке монолита».
За рестораны еще одного короля российской недвижимости, Года Нисанова, тоже надо благодарить его детей и племянников. Как тридцать четвертый форбс рассказывал летом в интервью РБК, младшим поколением придуманы Erwin, «Шеф» и другие точки притяжения и татлеровских гурманов, и будущих героинь нашей светской хроники. «Детям нельзя сразу давать большой кусок и красивое кресло, чтобы они пришли, сели и стали командовать, – говорил Нисанов. – Они должны снизу все изучить, начиная с покупки продуктов для ресторана, общения с персоналом, приема людей на работу. Совершить собственные ошибки и научиться думать». Сын ресторатора Аркадия Новикова Никита, к примеру, так и поступил. После изучения физики в Университете Тафтса поработал помощником официанта в «Причале», освоился в холодном и горячем цехах Vogue Café (Аркадий сам начинал в цехе супов ресторана «Университетский»), потом стал менеджером зала, а в октябре – одним из акционеров первой франшизы папиной сети бургерных #Farш – в фуд-корте «Европейского».
К счастью, многие отцы – основатели многомиллионных бизнесов все же могут, как сказали бы инстаграм-коучи, разорвать энергетическую пуповину. Вовремя понять, что надо перестать рассказывать детям о бетоне, палладии и даже рассольнике «Ленинградский», – это не предать семейное дело, а предвидеть. И вообще, если любишь, отпусти. Председатель совета директоров Альфа-Банка Петр Авен вообще убежден: если ребенок пошел своим путем, родственные связи лучше даже не афишировать. Его двадцатипятилетний сын Денис, выпускник Йеля, работает в Нью-Йорке в инвесткомпании Warburg Pincus, специализируется на сфере технологий, медиа и телекома и, как недавно рассказывал Петр Олегович проекту «Русские норм!», «зарабатывает столько, что может мне давать». Дочь Авена Дарья с йельским дипломом историка стажировалась в Sotheby’s, затем координировала развитие продуктов в нью-йоркском офисе марки M.A.C Cosmetics и уже три года занимается маркетингом в Tom Ford Beauty.
Сын сооснователя «Яндекса» Аркадия Воложа Лев, которому сейчас тридцать один, в начале 2010-х пришел к отцу разрабатывать «Яндекс.Такси». Как мы знаем, все получилось. Однако запустить в компании сервис по доставке еды Льву не удалось (отчасти потому, что между ним и отцом, как он недавно рассказал РБК, было десять уровней разных менеджеров). Теперь триста шестьдесят четыре дня в году Волож-младший начинает рабочий день в шесть утра: обеспечивает москвичей «свежими продуктами за два часа» в рамках собственного стартапа MoscowFresh.
Старший из наследников самого многодетного отца России, шестьдесят первого форбса Романа Авдеева, тридцатидвухлетний Антон пять лет проработал в близкой отцу деревообрабатывающей компании «Вельский лес» в Архангельской области, дорос до заместителя генерального директора, вернувшись в Москву, стал вице-президентом папиного банка МКБ по работе с корпоративными клиентами. А затем занялся собственным бизнесом. Однако в МКБ по-прежнему трудится другой сын Авдеева, тридцатилетний Кирилл. Он начинал в одном из обычных отделений операционистом по работе с населением, теперь курирует несколько дополнительных офисов в Московской области. «Самые младшие дети еще хотят быть космонавтами и полицейскими, – рассказывает сейчас «Татлеру» Авдеев. – А средние пока ничего конкретного не решили. Я особенно к ним не пристаю, помня свой опыт. Когда меня в шестом классе спросили, кем я хочу быть, я сказал «археологом» – первое, что в голову пришло. Моя позиция: дети должны добиваться всего сами. Наследство больше мешает, чем помогает. Я им его оставлять не собираюсь. У нас в семье принято, что я покупаю ребенку его первую машину. Раньше я был убежден, что она должна быть российского производства, сейчас думаю, что она должна быть ценой до миллиона рублей».
Идет своей дорогой в нефтегазовом бизнесе и двадцатишестилетний сын бывшего хозяина «Сибнефти» Романа Абрамовича Аркадий, которого с юности брали на переговоры и знакомили с нужными людьми. Повзрослев, Аркадий стал владельцем пакета акций компании Zoltav Resources. Она имеет лицензию на добычу полезных ископаемых в Саратовской области и в Ханты-Мансийском автономном округе, но пока показывает падение прибыли и рост расходов. Так что Абрамович-младший диверсифицирует инвестиции и вкладывает в агросектор. Впрочем, проект выращивания на Дальнем Востоке премиальных овощей для экспорта в Китай увял, не распустившись, а вот на израильской целине, кажется, прижился (говорят, что в теплицах Абрамовича будут работать роботы, над которым сейчас активно трудятся в герцлийских лабораториях).
«Жена одного нашего большого, очень известного друга все время рассказывает, что чувствует себя страшно виноватой, потому что заставила сына быть банкиром. Он хотел быть ученым и все эти годы несчастен. А сейчас уже поздно что-то менять, – говорит финансист, управляющий партнер First Nation Société Bancaire Ян Яновский, сам отец трехлетнего Йозефа Яна. – Вообще самый правильный выбор – это не влиять на жизненный путь своих детей. Конечно, отцу хочется, чтобы они много зарабатывали и были успешными. Но принуждать их заниматься нелюбимым делом совсем не обязательно. Я участвовал в разработке правил игры для одной семьи. Мы придумали удваивать успех детей. То есть, если ребенок стал врачом и зарабатывает миллион рублей в год, еще один миллион в год ему придет из семейного траста. Если он банкир и зарабатывает двадцать миллионов в год, то получит из траста еще двадцать миллионов. Не больше и не меньше. Появляется мотивация быть более финансово успешным в том деле, какое ты выбрал. Хотя, конечно, трудно стать врачом, зарабатывающим как банкир».
То, что сын не обязан отвечать за отца даже в условиях капитализма, одним из первых понял мудрейший Вагит Алекперов. Еще в 2013-м, когда его единственному сыну Юсуфу было двадцать три, президент «ЛУКОЙЛа» заявил, что завещал ему свой пакет акций (запретив продавать или делить), но в преемники не готовит: «У него другая судьба». Однако захотел, чтобы сын прошел его путь. Юсуф окончил Университет нефти и газа им. И.М. Губкина с красным дипломом инженера по разработке и эксплуатации нефтяных месторождений, был и рабочим, и технологом на сибирских месторождениях «ЛУКОЙЛа». В октябре 2018-го Алекперов-младший ушел из компании. Теперь он вместе с папой владеет компанией по транспортировке нефти, а самостоятельно занимается производством безалкогольных напитков. Третий русский форбс, которому в сентябре этого года исполнится семьдесят, тем временем снова повторил в недавнем интервью Bloomberg TV: «Если меня спросят, думаю ли я о своем преемнике, да, конечно, я думаю об этом. Если меня спросят, будет ли это мой сын, я скажу нет, потому что эта работа слишком сложная, чтобы отдать ее моему сыну, но он останется в этом бизнесе».
«Бизнес в России имеет не только серьезный апсайд, но и серьезный даунсайд, – объясняет Ян Яновский. – И если в остальном мире даунсайд бизнеса – это вероятность стать банкротом, то в России ты можешь сесть в тюрьму, тебя могут убить. Это риски, которые могут возникнуть у владельца любого бизнеса. Вообще я ни разу не встречал в России предпринимателя, который мне сказал бы: «Я создал бизнес, чтобы отдать его своим детям». Все мечтают продать, выйти в кеш и уехать».
Впрочем, продать свой бизнес прямо сейчас, судя по опросам, готовы лишь четверть опрошенных бизнесменов. «Всегда были и будут те, кто хочет выйти в кеш, и те, кто хочет создавать семейное наследие, – суммирует глава российского офиса международной консалтинговой компании Spencer Stuart Ярослав Глазунов, который специализируется на консультировании CEO отечественных компаний на тему развития лидерских качеств и преемственности. – Давайте посмотрим, через что в XX веке прошла, например, Италия, через какие катаклизмы, турбулентность. Вряд ли во времена Муссолини владельцы капиталов думали: «Это временно, все быстро закончится, и мы будем продолжать зарабатывать». Конечно, они также думали о рисках, о потере денег. И продолжали делать дело. Но были и те, кто находил возможности выйти в кеш. Мы просто сейчас смотрим на определенный небольшой период развития нашей страны».
При любом ответе на вечный татлеровский вопрос «выходить в кеш или нет?» возникает проблема. «Во всех языках есть пословица: «Отец – богач, сын – аристократ, внук – бедняк», – говорит Ян Яновский. «Если в принципе какие-то деньги достаются ребенку – не важно, траст это, не траст, активы, не активы, – он автоматически становится охранником этих денег, – рассказывал мне один из фигурантов списка «Форбс», который даже на учебу выделяет детям кредит (к счастью, беспроцентный). – И дальше у тебя в семье растут поколения охранников. Они не обязательно должны спиться или все спустить. Они просто охранники. А я не хочу, чтобы мои внуки были охранниками».
Какой бы ни была мотивация, в попытке сохранить свои состояния многие титаны российского бизнеса уже приняли решение передать их на благотворительность. Александр Мамут в 2016-м сформулировал за всех: «Прожигание папиного добра едва ли может стать достойным содержанием бытия». «Что вообще я должен передать им? – писал нынешний сорок второй форбс в своей программной колонке для одноименного журнала. – Что можно считать наследством? Сундук с золотыми монетами, чтобы они всю жизнь перебирали их в руках? Думаю, хорошему отцу надлежит оставить детям нечто совсем другое... Нет ничего лучше, чем жизнь как полоса препятствий. Единственное, что можно ему дать, – это трудности, хорошие трудности».
«Худшее, что я мог бы сделать для своих детей, – это передать им крупную сумму денег», – заявил в том же 2016-м седьмой форбс Михаил Фридман. С мелкими суммами у Фридманов тоже всегда было непросто: единственный сын Александр в лондонской юности занимал на билет в кино у сестры лучшего друга Дарьи Тиньковой, продавал алкоголь старшеклассникам, чтобы сводить девушку в ресторан, и выучил семьдесят стихотворений, отдавая отцу долг за айфон. Все это мы узнали из первой серии документального видеопроекта «Forbes: Наследники», героем которой стал Фридман-младший. «Папа в принципе никогда меня ни к чему не готовил. Бизнес же все равно что ребенок. Кому ты своего ребенка оставишь? – рассказывает сейчас мне Александр. – Я, чтобы посмотреть, как у него все устроено, работал в «Перекрестке» грузчиком, в «Альфа-Капитале» сидел клепал какие-то презентации. Постажировался просто. Никаких профессиональных наставлений он мне не давал, всегда хотел, чтобы я сам определился, чем буду заниматься. Я считаю, это абсолютно папино дело, как он ведет бизнес, уверен, у него уже готова какая-то процедура на случай смерти. Но, понимаете, конфликты между наследниками происходят, когда есть что делить. А тут никакой дележки нет, нам с сестрами ничего не достается». Сейчас Фридман-младший поставляет паровые коктейли в Sixty, «Веранду у дачи» и другие московские рестораны, занимается дистрибуцией жвачек Love is... и корейского противопохмельного напитка Morning Care.
Апостолом веры в то, что все надо отдать на благотворительность, в отечественных высших бизнес-эшелонах стал Владимир Потанин. В 2010-м, за четыре года до вполне ветхозаветного по накалу страстей развода с женой и конфликта с младшим сыном, он громко заявил о том, что отдаст все на благие дела, а позже присоединился к инициативе The Giving Pledge. Эту кампанию запустили Уоррен Баффетт и супруги Гейтс, сами большие филантропы. Те, кто приносит клятву дарения, дают слово (в буквальном смысле пишут письмо) передать на благотворительность не менее половины своего состояния. Юридической силы клятва, разумеется, не имеет, всегда можно передумать, а общественное мнение, в конце концов, не жена, в суд не подаст. Однако состоять в этом списке добрых самаритян почетно. Там Брэнсон, Маск, Цукерберг, Блумберг – две сотни самых желанных людей мира. Едва став третьей из богатейших женщин планеты, клятву дарения тут же дала Маккензи Безос, получившая по итогам развода с основателем Amazon тридцать пять миллиардов долларов. Из российских бизнесменов в списке только Потанин да житель калифорнийского местечка Лос-Альтос-Хиллз, тридцать первый русский форбс Юрий Мильнер.
К слову, сам Уоррен Баффетт, помимо передачи тридцати миллиардов чужим людям, организовал индивидуальные благотворительные фонды для каждого из троих детей. В них вложено по сто миллионов долларов. Дело в том, что каждый ребенок Баффетта увлечен чем-то своим. Шестидесятиоднолетний Питер – композитор, пианист, певец, писатель, лауреат «Эмми». Шестидесятипятилетний Говард болеет фермерством и пропагандирует нулевую обработку почвы. Шестидесятишестилетняя дочь Сьюзи, которой папа как-то раз отказался одолжить сорок одну тысячу долларов на увеличение кухни, помогает детям из малообеспеченных семей. «Худшее, что можно сделать, – это с помощью денег вынуждать детей вести себя определенным образом, – говорил полтора года назад Баффетт-старший на очередном саммите американского Forbes по филантропии. – Я внушал моим детям, что они ничего не должны... Говорил, что нужно использовать свои таланты там, где они смогут принести наибольшую пользу обществу».
«Я считаю, что детям надо дать образование, квартиру и какую-то гарантию куска хлеба, но вопрос об обеспечении им блистательного существования до конца жизни не стоит. Все лучшее – взрослым, это мой принцип, и я открыто говорю об этом детям– рассказывает владелец крупнейшего в России вендингового оператора Uvenco и сети кафе Self, отец четырех сыновей Борис Белоцерковский. - Моим младшим детям (Григорию и Ивану - Прим. «Татлера») семнадцать и одиннадцать. Старшему из них, видимо, бизнес в принципе интересен, но пока что он занимается философией, собирается поступать на юридический. А младший еще слишком маленький, чтобы принимать решения о том, что ему нравится».
Двое старших сыновей Белоцерковского бизнесменами уже стали. Двадцатитрехлетний Натан после возвращения из английской школы работал кальянщиком (и выиграл звание «Лучший кальянщик России-2015»), открыл свою кальянную на «Красном Октябре», сейчас заочно учится в Финансовом университете при правительстве РФ, работает с отцом и отвечает за развитие проекта Self в Сити. Самый старший сын Белоцерковского, гражданин США Джордж Беллоу, получил степень бакалавра аэронавтики в Университете аэронавтики Эмбри-Риддл, а также степени MBA в MIT и «Сколково». Еще во время учебы Георгий вместе с однокурсниками основал в России стартап Mili – сервис микрозаймов, который для оценки кредитоспособности заемщика автоматически анализировал не только федеральные базы должников, но и поведение человека в соцсетях. Теперь Беллоу развивает проект Somai Pharmaceuticals: выращивает медицинскую марихуану для продажи в Европе и представлял свое начинание минувшим летом прямо на Петербургском экономическом форуме.
Не вовлекают членов семьи в управление бизнесом более 80% российских собственников, это выяснили в сколковском Центре WTC. А более 53% тех, кто вовлекает, отмечают негативные последствия для дела или отношений. «Любой бизнес должен нанимать лучших профессионалов, а родство не гарантирует, что человек – лучший профессионал, – считает Ян Яновский. – Есть потрясающий пример семьи Сваровски. Каждый, кто родился в ней, получает пожизненную пенсию, но не может и близко подойти к семейному бизнесу. На общих основаниях нанимаются люди, которые делают то, что они делают лучше всего».
Однако случаются ситуации, когда о негативном или позитивном влиянии младшего поколения приходится судить не отцам, а совсем другим людям. В июне 2019-го скончался основной акционер «Уралсиба», пятидесятишестилетний Владимир Коган, первый частный санатор проблемного банка в России. Он не оправился после инсульта, который случился по возвращении из восхождения на горные вершины Аргентины. Сразу после начала болезни к управлению банком приступили его сыновья – тридцатиоднолетний Евгений, который работал с отцом в «Уралсибе» с первого дня санации, и двадцатисемилетний Ефим. Однако контрольный пакет акций продолжал принадлежать Когану-старшему. После его смерти он был передан в доверительное управление Евгению, однако это не означает, что он точно останется владельцем: решать, сменить инвестора или нет, после определения круга наследников (у Когана четверо детей) будет Центральный банк. Там, правда, уже заявили, что претензий к санации «Уралсиба» нет. Случай Коганов показал, что начинать готовить преемников никогда не бывает рано, даже если вы посвятили свою жизнь употреблению исключительно спирулины. В пресс- службе «Уралсиба» не ответили на запрос «Татлера» о комментариях.
Наши собеседники с грустью вспоминают, как из аналогичной ситуации не смог выйти банк «Возрождение». Его основатель, патриарх российского банковского сектора Дмитрий Орлов скончался в 2014-м. За все годы существования банка он так и не довел до конца ни одной планировавшейся сделки по продаже «Возрождения». Однако у наследников, сына Николая и дочери Татьяны, которые многие годы работали вместе с отцом, оказались разные взгляды на будущее семейного дела – привести их к одному знаменателю не удалось даже после того, как членом совета директоров стал друг Орлова-старшего, нынешний двенадцатый форбс Михаил Прохоров. У Орловых был внушительный, но не контрольный пакет – сначала свою долю на сторону продал партнер их отца, затем Татьяна. Так владельцами банка стали братья Ананьевы, однако это не привело к возрождению их собственного бизнеса, а наоборот – ускорило закат. В позапрошлом году ВТБ выкупил у них детище Орлова по цене ниже капитала, в этом году «Возрождение», один из крупнейших и старейших частных банков страны, окончательно растворится в море активов госбанка.
«К сожалению, это обычная история, и не только у нас. Большинство моих картин куплено на английских и шотландских сельских аукционах: двадцать с лишним лет назад был период, когда ушло послевоенное поколение, и большое количество их родственников не могли между собой ничего поделить и продавали нажитое с молотка, – рассказывает инвестор Марк Гарбер. – Я много лет был партнером семейства Флеминг (наследников шотландского финансиста рубежа XIX–ХХ веков Роберта Флеминга, основателя банка Robert Fleming & Co., который в 2000-х был продан за семь миллиардов долларов. – Прим. «Татлера»). Роберт Флеминг в свое время сделал один из первых семейных трастов, который существует до сих пор. Сейчас семья насчитывает более четырехсот человек, все они получают какие-то деньги. Не только родственники, но и их жены. Вообще самое страшное для состояния – это женитьба, за которой следует развод. Поэтому любой трастовик с ненавистью смотрит на любого партнера опекаемого им члена семьи. Это довольно грустное зрелище – наблюдать членов важной семьи, которые фактически находятся в подчинении у трастовиков и не могут ничем распорядиться. Более того, сызмальства из них выбивают даже само желание принимать решения. Я видел людей абсолютно взрослых, с неплохим образованием, вполне состоявшихся, умеющих себя вести, но, как дети малые, вообще не способных взять на себя ответственность. Если кто-то из семьи захочет куда-то вложить деньги, они должны доказать трастовикам, что ничего не потеряют. Сидят и спорят весь день до хрипоты, выше они индекса на одну четвертую процента или ниже. Это и есть жизнь рантье».
Те представители нового поколения, которые действительно хотят стать менеджерами состояний, должны понимать, **«**что это самая тяжелая работа, – говорит Яков Сергиенко из McKinsey & Company. – Внутри компаний, в которых наследник будет учиться, должно появиться пространство для эксперимента – чтобы преемник мог совершать ошибки. Только пары отцов и детей, которые действительно доверяют друг другу и работают в терминах «ментор» и «ученик», наверное, будут успешными в плане преемственности. Но главным фактором неудачи является отсутствие объединяющей их ценности. Если к моменту передачи состояния не ясна ценность, которая стоит за семьей, вероятность успеха не очень высока».
Сооснователь девелоперской компании Capital Group, отец шестерых детей Павел Тё убежден: опыт интеграции детей в бизнес во многих известных в России случаях не всегда идет на пользу компании. «Кто-то действительно хочет связать свое будущее с семейной компанией, кого-то отец просто отправляет в большой и дорогой кабинет так же, как когда-то отправлял ребенка в свою комнату – чтобы не мешал. Иногда дети владельцев просто «болтаются» на топовых должностях в ожидании непонятно чего.
Мой сын Герман сейчас работает в Capital Group, причем не на самой высокой должности. Поверьте, я спрашиваю с него больше, чем с любого другого рядового работника. Лучшее наследство – это воспитание. Следующему поколению предстоит навсегда изменить жизнь планеты. Они очистят океан, изобретут что-то, что заменит пластик, создадут новые, экологически чистые источники энергии. У нас такой идеи планетарного масштаба нет. То, что она есть у наших детей, куда важнее размеров их наследств».
«Самое важное, что мы можем передать нашим детям, – это понимание того, что действительно значимо, умение принимать самостоятельные решения, а также здоровые амбиции, – комментирует президент Московской школы управления «Сколково» Андрей Шаронов. – Мои родители не имели высшего образования. Отец всю жизнь проработал рабочим на авиационном заводе, мать – продавцом в промтоварном магазине и товароведом. Тем не менее отец с дедом научили меня в пять с половиной лет читать, а в шесть лет мать записала меня в библиотеку. Именно от родителей я получил импульс к образованию и умению самостоятельно учиться, которого мне хватило, чтобы стать золотым медалистом и ленинским стипендиатом. Семья может не дать вам связей, может не выбрать за вас лучшие университеты, но уважение родителей к вашему выбору, умение поддержать и вовремя отпустить важнее любых материальных ценностей».
Кстати, о связях. Они часто достаются ребенку по наследству вместе с хорошей фамилией. Сын Андрея Шаронова Никита, бакалавр банковского дела и финансов ВШЭ, в Москве продвигает сейчас свой стартап IdrinQ, «напиток, дающий энергию на клеточном уровне без кофеина и таурина за счет R(+)-альфа-липоевой кислоты и L-аргинина». «Сейчас у нас этап развития, который называется death valley («долина смерти»): доходов еще нет, а расходы все идут и идут, – рассказывает отец. – Моральная нагрузка на нем, материальная – на мне. Иногда Никита обращается с просьбой организовать какие-то выходы, встречи, иногда я это делаю. Причем я взял за правило не настаивать ни на каком результате. Я договариваюсь о встрече, а дальше это его шанс. Воспользуется он им или нет, сумеет продать себя и свой проект или не сумеет – его дело. Я плохо отношусь к просьбам моих знакомых «прими на работу моего ребенка», и сам детей никогда никуда не устраивал. Они всегда устраивались сами. Мы должны давать детям возможность совершить свои ошибки. Скажем, я долгое время пытался убедить дочь (она клинический психолог) занять какую- то более активную позицию. Но это ни к чему, кроме конфликтов, не приводило. Пока я не понял, что она имеет абсолютное право на свою жизнь, включая свои успехи и неудачи».
«Дети должны получить в наследство интеллектуальный капитал, социальный капитал и нравственный капитал, – убеждена основательница сети танцевальных клубов GallaDance и модной марки Paola Ray Ольга Панченко, жена председателя совета директоров «Стокманн» Якова Панченко и мать троих детей. – Когда у человека есть интеллект, стержень в виде нравственных ценностей, прекрасное образование и социальные связи, деньги сами прирастут. Родители обязательно должны делиться своими связями, вводить ребенка в определенный круг и показывать ему, как общаться. Чтобы у детей появился интеллектуальный капитал, нужно обязательно водить их на выставки, показывать правильные фильмы, рассказывать о жизни, передавать свой, накопленный поколениями опыт. У нас в семье политика откровенности. Если есть какая-то проблема или интересы, мы обсуждаем все вместе. Поэтому дети довольно-таки рано стали понимать, что они принадлежат к определенной социальной и культурной среде (отец Ольги Владимир Алёшин – легендарный гендиректор «Лужников» и бывший председатель совета директоров футбольного клуба «Торпедо» (Москва), отец Якова Владислав Панченко – специалист в области лазерной физики, академик РАН, председатель совета Российского фонда фундаментальных исследований. – Прим. «Татлера»). А насчет образования – сейчас я читаю книгу о семье Сергея Щукина, выставка коллекции которого в ГМИИ гремела в прошлом году. Его отец, фабрикант, сделал невероятно умную вещь: всем своим сыновьям он дал максимально хорошее образование в Европе, на самом высоком уровне. Я считаю, что это главная, наверное, обязанность родителя».
«В наше время главный капитал – это интеллектуальные способности, которые, к сожалению, гарантированно по наследству не передаются, – соглашается блогер Наталья Давыдова, жена генерального директора холдинга USM Management Ивана Стрешинского и мама троих детей. – А вот хорошее образование, иностранные языки – другое дело. Я так своим детям и говорю: «Хорошее образование – вот ваше наследство». Конечно, что греха таить, определенная протекция и участие в их жизни, естественно, будут. Но я прежде всего желаю счастья своим детям, поэтому достигать этого счастья они будут своим трудом, а не родительскими руками».
Отец Яна Яновского, основатель сети медицинских клиник в Москве Эрест Абрамович Яновский, как вспоминает сам финансист, оплачивал любое образование, которое хотел сын: «Нью-Йорк, Женева, МВА, второй мастерс. Я жил прекрасно. А когда закончил учиться, папа мне сказал: «Дорогой мой, с завтрашнего дня ни квартиры, ни машины, ни каких-то подъемных – ничего». Я не получил ни одного цента. Но мне и не нужно было отдавать долги за образование. Я считаю, это самое лучшее, что мог сделать для меня мой родитель. Это мотивировало меня самому добиться того, чтобы у меня была такая жизнь, какой я хотел жить». Впрочем, позврослев, Яновский-младший охладел к западному образованию. «Большие российские олигархи отсылают детей учиться в английские школы, американские вузы. Полностью ограждают их с детства от своих бизнесов, а потом получают наследников, которых они мало знают, плохо понимают, с которыми у них разные взгляды на вещи. Они сейчас вдруг начинают чувствовать свою уязвимость, возвращают детей в бизнесы, а те вообще не понимают российских реалий». «Приезжает ребенок из Лондона с серьезным дипломом, устраивается к папе в финансовый департамент, и там ему говорят: «Считаем по стандартам РСБУ», а он вообще не понимает, что это такое, – соглашается партнер Leon Family Office Роман Решетюк, сертифицированный специалист по вопросам доверительного управления и наследования. – Вот если ребенок с самого начала никаким образом не связан с российским бизнесом, это другое дело. Получив хорошее европейское образование в сфере инвестиций, он может остаться за рубежом и управлять ликвидными активами, поступающими в иностранную юрисдикцию в виде дивидендов из российских компаний, принадлежащих семьи».
Унаследованная любовь к выставкам в Третьяковке и корочки Стоу с Йелем в копилке – это, конечно, хорошо. Однако как быть с обеспечением преемственности именно что дивидендов? Самый очевидный ответ для тех, кого не пустили в папино кресло, – вступить в права наследования своей доли, причитающейся по завещанию или по закону. «У большинства есть представление, что бизнес-актив отца или мужа – это дерево с золотыми яблоками, – говорит управляющий директор компании Рубена Варданяна Phoenix Advisors Алексей Станкевич. – Конечно, ведь на карточку регулярно переводятся деньги, на них покупаются хорошие вещи, и это прекрасно. Однако любой крупный бизнес влечет за собой риски для его владельца. Для нового владельца это еще и риски, накопленные за предыдущую историю актива».
Управляющий партнер мультисемейного офиса Confideri Ольга Райкес вспоминает пример из собственной практики: «Супруге одного большого человека после его смерти перешли доли в обществах с ограниченной ответственностью. Тут же выяснилось, что на этих обществах «висит» очень много объектов недвижимости в Москве, а денег нет: большая часть дохода проходила неофициально. Партнеры, которые были с мужем всю его жизнь, сказали: «Мы не будем распределять тебе дивиденды». Хотя можно было эту ситуацию предотвратить, чтобы не сидеть потом с тремя детьми, пустым банковским счетом и долями, которые ничего не стоят».
Консультанты единодушны: прежде чем переходить к обсуждению, кому какое месторождение достанется, стоит определиться, что такое для вас семья. Считать ли семьей мать вашей любимой внучки, которая, однако, давно бывшая жена, причем вашего не самого любимого среднего сына? Считать ли вообще жен сыновей семьей? А детей от давней любовницы, которые все эти годы получают высокогуманитарную помощь? И что скажет жена, когда обнаружит, что любовница нынешняя не исчезнет из ее жизни после похорон, а тоже теперь является глубокоуважаемым бенефициаром траста?
Но самое главное, как говорил Михаил Сергеевич Горбачёв, – все-таки начать. Убедить главу семейства просто приступить к планированию наследования или преемственности – наибольшая сложность, говорят специалисты по управлению благосостояниями. «Крупные владельцы капитала создавали свой бизнес в девяностые и старались все время брать риски на себя, не впутывать семью, – говорит Алексей Станкевич. – Убеждали себя: «Я все могу сделать один». Это история одиночества людей там, на вершине. С партнерами вопрос «а что будет, если и когда?» он обсудить не может, с наемным менеджментом – тем более. Жены могли бы стать здесь в хорошем смысле коучами – чтобы помочь мужьям начать разговаривать на эту тему, чтобы это перестало быть только его стрессом. При условии, конечно, что жену ценят и уважают как собеседника, как мать своих детей, как человека, с которым живешь всю жизнь. Если такая жена придет говорить с тобой о наследовании, ты не подумаешь сразу, что она на что-то претендует, что-то хочет у тебя отнять. Такие жены, наоборот, приходят и говорят: «Дорогой мой, наоборот, ты подумай, куда это все деть, только чтобы не мне и не детям. Мы тебя любим и уважаем за то, что ты нас защищаешь. Сделай так, чтобы, если вдруг что-то с тобой случится, мы бы- ли бы защищены от рисков, связанных с твоим бизнесом».
Сильнее всего большие люди боятся стать маленькими. «Сейчас они открывают страницу в «Википедии» и читают о себе: «Основатель и бессменный СЕО» или «Председатель совета директоров трубопрокатного завода», – продолжает Алексей Станкевич. – А если завтра там будет написано «бывший»? Они боятся этого как огня, хотя многие просто мечтают о том, что «хорошо бы под пальму». Вызов как раз в том, что- бы ответить для себя на вопрос «а как прожить вторую жизнь?». Отсюда у нас столько шестидесятилетних триатлонистов, венчурных инвесторов, миллиардеров с каналами на ютьюбе».
«Часто владельцы капитала приходят с уже готовым запросом на что-то конкретное, – говорит директор Центра WTC, управляющий директор Phoenix Advisors Алексей Анищенко. – Но разговор все равно переходит на философские темы. Потому что у него кризис не в том, как траст сделать или завещание оформить. А в том – зачем. Зачем я строил этот бизнес, если не хочу его передавать? Что будет, если на моей визитке не будет написано название моей компании? Я вообще кто? А сын мой кто? В любом бизнесе менеджер может прийти к основателю и сказать: «Дружище, я планирую проработать в компании еще десять лет, давай поговорим об опционах и о доле». И у них будет сложный разговор. А когда этот менеджер – сын? Приходит к папе говорить о доле, а папа ему отвечает: «Слушай, иди, во-первых, переобуйся и давай-ка не задавай мне глупых вопросов».
Осложняет дело и то, что 72 % собственников в России, по подсчетам Центра WTC, создавали бизнес вместе с партнерами. «Большинство крупных компаний в стране не является семейными, – комментирует Алексей Станкевич. – А взаимодействие между партнерами часто строится на основе взаимного доверия и неформальных договоренностей. Такие отношения невозможно завещать. Как думают партнеры? «Тебя я люблю и уважаю, а твои дети и жена пусть уж как-то сами будут». Плюс люди, начиная двигаться в сторону преемственности, планируют что-то, исходя из своей доли. Думают: «У партнера 50%, и у меня 50%, все же просто. По своей доле я все и распишу». А это так не работает».
Закладывать на процесс планирования наследования меньше полугода даже в самой простой ситуации специалисты не советуют. «Часто истории длятся по пять-семь лет и не ложатся на бумагу», – говорят директора Phoenix Advisors. Ян Яновский советует отложить обсуждение минимум на пару месяцев сразу после того, как определены самые основные правила игры в семье: «Написали – уберите в ящик ровно на столько, чтобы о них забыть. А потом прочтите с чистого листа и подумайте еще раз, отражает ли придуманное вами ценности вашей семьи, ваше видение будущего. Важно, чтобы в итоге это были правила игры не для вашего конкретного сына, которого вы знаете, а хотя бы на поколение вперед».
Консультанты приводят в пример одного крупного американского бизнесмена. Раз в год вся его большая семья собирается на ранчо и обсуждает план преемственности. Что изменилось, что нового появилось. Он считает: «Если у меня в бизнесе есть стратегия, почему у меня в семье не может быть стратегии?» В семье Дэвида Рокфеллера было принято встречаться дважды в год, на такие собрания приглашали всех, кому исполнилось двадцать один. «Кстати, не факт, что лидировать в вопросах планирования преемственности, в ее обсуждении должен сам глава семьи, – говорит Ярослав Глазунов из Spencer Stuart. – Это может быть и глава семейного офиса, и член совета директоров компании. Но определить, кто будет драйвить процесс, – очень важный первый шаг».
Роман Решетюк из Leon Family Office советует присмотреться к такому явлению, как «семейная конституция». «Все сейчас очень любят о ней говорить, но мало кто понимает, как это работает, – объясняет консультант. – Эта тема распространена в мусульманских странах, где в семьях, как правило, большое число наследников и всем им нужно знать свое место в бизнесе, в организации семейного пространства. Патриарх и несколько детей садятся и договариваются о каких-то общих принципах, которые будут работать для них, для внуков, для правнуков. Когда мы начинаем работу над семейными конституциями в России, мы сначала проводим собеседование с главой семьи, потом отдельные собеседования с другими ее членами. В большинстве случаев их видение не совпадает. А дальше происходит интересная штука: глава семьи всегда начинает пытаться доминировать над членами семьи, делать так, чтобы они приняли его точку зрения. И вот здесь как раз проявляется роль семейного офиса. Ты даешь понять главе семьи, что не все будет так, как он хочет, а детям – что глава семьи в первую очередь заботится о них, но и они должны со своей стороны делать осознанные шаги. Это больше похоже на работу психолога, чем на работу юриста или финансиста. В итоге получается небольшой документ, на двадцать-тридцать страниц, но это вершина айсберга. Потом эти базовые принципы нужно правильно перенести в учредительные документы всех обществ, которые находят- ся у того или иного предпринимателя в структуре». Остаются совсем пустяки. Все наши комментаторы в один голос призывают писать завещания, даже если завещать, кажется, нечего, кроме подшивки «Татлера», да и та на жену. «Напишите прямо сейчас, это вопрос личной гигиены, как чистить зубы, – комментирует Алексей Станкевич. – Потом можете хоть каждую неделю переписывать». «Завещание должно быть, – соглашается руководитель Sberbank Private Banking Евгения Тюрикова. – Причем грамотно составленное. Например, пишешь, что завещаешь кому-то акции компании, а по сути их владельцем является холдинговая компания, и передать акции будет невозможно. Все детали надо продумывать заранее. Когда я обсуждаю этот вопрос с клиентами и привожу примеры, они начинают задумываться. И часто понимают, что, случись что, дома даже нет наличных».
Другое архиважное дело – создание траста. Панамские досье приходят и уходят, а трасты в офшорах, да и на вполне себе большой земле западных стран, остаются лучшим способом защитить семью от разорения: наследники не могут распоряжаться капиталами. Хотя более всего их любят за возможность избежать налогов на наследство. Это в России его не берут (как шутят собеседники «Татлера», поэтому у нас так хорошо умирать). А в Великобритании базовая ставка составляет 40%, в США берут столько же, в Германии требуют с наследников до 50%, во Франции – до 60 % (после образования траста он становится собственником активов, так что после кончины патриарха меняется лишь бенефициар).
Одни из образцовых трастов – у семейства Кеннеди. Их несколько десятков – потому что несколько десятков наследников. Старейший траст Кеннеди был учрежден в 1936-м, а собственный семейный офис, который управляет теперь этими институциями, – еще в 1927-м. Он решает, как размещать инвестиции, а вот где их размещать, решают профессиональные финансисты и инвесторы. В итоге именно семейный офис выступает сегодня фактором, объединяющим кланы рода Кеннеди.
Как полагает Евгения Тюрикова, американо-англосаксонская система обеспечения наследования – лучшее, что мир изобрел в этой области. «Этой системе минимум триста лет, ничего нового здесь никто пока не придумал. По российскому законодательству передать акции по завещанию или даже написать, как ими управлять, невозможно. Наследственные фонды, которые появились у нас недавно, пока очень несовершенный механизм. Но даже если активы «упакованы» в закрытые паевые инвестиционные фонды, то все равно право на эти паи наследник получает по истечении шести месяцев после смерти наследодателя, а с западными трастами такой проблемы нет. Главное – выбирать глобальные, большие трастовые институции, к примеру N M Rothschild & Sons или RIT Capital Partners, которые управляют капиталами Ротшильдов. Все, что касается семейных практик, заимствованных не из англосаксонской системы, – процесс длинный. Сначала они должны стать частью нашей культуры. Нам надо принять, что в семье можно обсуждать финансовые вопросы, делиться сомнениями по поводу преемников, что держателю капитала можно задавать вопросы и получать на них ответы».
Рано или поздно каждый уважающий себя и своих родных герой «Татлера», который научился давать ответы, должен рассказать им о структуре траста. Что- бы семейное счастье в этот момент не рухнуло, имеет смысл с самого начала обеспечить будущее детей, рожденных вне брака, а может быть, и их матери при помощи инструментов, не связанных с основным трастом. Один из вариантов – сделать их бенефициарами полиса страхования жизни, купленного главой семьи. «Полис не подпадает под правила наследования, не является имуществом и потому не подлежит разделению в случае развода или конфискации в результате судебного преследования, – рассказывает руководитель направления «Открытие Private Banking» Виктория Денисова. – И не придется полгода ждать выплат, они производятся в течение нескольких дней после смерти наследодателя». «Такое страхование популярно в Японии: там очень высокий налог на наследство, около 50 %, – продолжает Ольга Райкес из Confideri Family Office. – Они и придумали страховой продукт, сумма выплаты по которому позволяет им оплатить налог и не остаться в проигрыше. Многие японцы используют сингапурскую программу Universal Life, которая существует с шестидесятых годов. Используя ее, можно при определенных условиях и правильной тактике увеличить вложенный в полис капитал в тридцать раз. То есть глава семейства заплатит за страховку миллион долларов, а его наследники получат до тридцати миллионов».
Директор инвестиционного управления компании Consulco Capital Дмитрий Хенкин советует прежде всего думать о прозрачности выбранной схемы. «Соблюдение прозрачности при планировании наследования – важнейший фактор дальнейшего благополучия семьи. У нас есть два клиента, две семьи, с которыми мы работаем на протяжении пятнадцати лет, у обеих семей очень успешный бизнес в сфере здорового образа жизни. Два с половиной года назад они создали на Кипре трасты, которые владеют юридическими структурами компаний, а те в свою очередь владеют активами в недвижимости и инструментами с фиксированной доходностью. Поток доходности декларируется во всех необходимых странах–и в Англии,и в России,у нас ведь действует закон о контролируемых иностранных компаниях. Затем совершенно прозрачная доходность поднимается на уровень трастов и распределяется в форме дивидендов в трасты. Проработаны все бенефициарные уровни. Вот такой, кристально ясной, и должна быть структура любого наследственного проекта».
Но это уже высокие материи, о которых расскажет ваш консультант по преемственности. «А главный вопрос, на который надо ответить владельцу капитала, прост, – говорит Рубен Варданян. – «Мне важно, что после меня останется, или мне не важно?» На одном из выступлений я спросил аудиторию: «Кто знает, чем занимался Третьяков?» Оказалось, никто не знает (основатель Третьяковской галереи заработал свое состояние на бумагопрядильных фабриках. – Прим. «Татлера»). Потом я спросил: «Кто знает, чем занимается Никита Мишин?» Опять никто не ответил. Тогда я спросил: «А Новую школу знаете?» Отвечают, конечно, знаем (Никита Мишин вместе с Алексеем Мордашовым и партнерами в девяностые основал «Северстальтранс», долгие годы был совладельцем оператора железнодорожных перевозок Globaltrans, а несколько лет назад учредил благотворительный фонд «Дар», который и открыл Новую школу на Мосфильмовской. – Прим. «Татлера»). Люди помнят не источник капиталов, а то, что их владелец оставит после себя. У меня есть знакомый, который послушал, что я говорю о преемственности, и пошел писать завещание, расписывать активы. У него параллельно несколько жен в разных странах, много незаконнорожденных детей – он каждого вписал в завещание, распорядился, что они будут получать определенные суммы, когда им будет исполняться восемнадцать, двадцать один, двадцать пять, тридцать лет и так далее, сколько отводится на расходы на образование... А потом однажды этот человек поехал к одной из жен и увидел, что она построила дом. Площадью две тысячи метров, за несколько десятков миллионов долларов, но ужасный с точки зрения архитектуры. И он вдруг представил себе, как лет через двадцать-тридцать, когда его уже не будет, туристы станут приезжать в этот город, смотреть на дом и им будут рассказывать, что этот дом построила жена такого-то человека. Никто не будет помнить, под каким номером он стоял в списке «Форбс», какой у него был бизнес, – все будут говорить: «Дом вот этого...». И он этот дом снес».
Фото: ФОТО: ДМИТРИЙ АЗАРОВ/КОММЕРСАНТЪ