«Дарья Авен, диплом бакалавра по истории», — торжественно произносит в микрофон глава моего Колледжа имени Морзе, изобретателя азбуки, бессмысленной для непосвященных. Но в Йеле я уже опытная радистка Кэт, все точки-тире знаю. Это финал выпускного, церемонии, которая длится двое суток. Сегодня мы, как в первый день, расходимся по колледжам — их двенадцать. Нам дают возможность снова увидеть тех, с кем вместе заселялись в общежития Старого кампуса, отведенного для созревания первокурсников.
Помню, я вошла в комнату на втором этаже Durfee Hall, здания 1871 года. Мне ее выделил Пол, очень милый старшекурсник. Он сидел перед входом с длинным списком имен morsels, как называют студентов Колледжа Морзе. «Будешь жить в комнате Б21, это на втором этаже, твоя соседка уже там, — и поставил рядом с моим именем галочку. — Не забудь проверить свой йельский имейл — мы отправили расписание на следующую неделю». Вот и весь инструктаж.
Я нашла гостиную, потом коридорчик, который ведет к двери Б21. Обнаружила там девочку невысокого роста с очень длинными черными волосами. Она сидела на кровати и общалась по фейстайму с мамой. Увидев меня, бросила трубку и воскликнула: «Привет, ты Даша? Меня зовут Апсара, я очень рада познакомиться!» Рассказала, что родители у нее из Индии, а выросла она почти там же — в штате Индиана. Окончила Andover, одну из лучших школ США.
Мы с Апсарой оказались единственными в нашем сюите (в общежитии Йеля так называют не номер люкс, а наоборот, студенческую коммуналку), кто делит жилье. Остальные комнаты вокруг общей ванной и гостиной были синглами.
Мы с соседкой стали очень близкими подругами, хотя у нас не было ничего общего, да и сейчас не много. Апсара занимается экономикой латино-американских стран, диплом Masters поехала писать в Оксфорд. Я первую часть жизни прожила в России, в Йель приехала из английской St George’s College, чтобы изучать на истфаке, по маминым стопам, прошлое Европы, а теперь собираюсь работать в Estée Lauder. В течение получаса собрались все остальные жительницы нашего сюита.
Мария приехала из Майами учиться криминальному праву. Анни — китаянка, которую в младенчестве удочерили богатые ньюйоркцы, в Йеле играла в сквош за университетскую команду. Сидней из Мичигана на третьем курсе стала капитаном женской команды по бегу (простите мне неполиткорректность, но это не удивительно для темнокожей девушки). И Каролин из Бруклина, которая в десять лет переехала из Пуэрто-Рико, на втором курсе возглавила йельскую группу по борьбе за права ЛГБТ-сообщества и искренне считает, что именно благодаря их небольшой университетской организации в Америке легализовали однополые браки.
Вначале мы сухо, с естественным недоверием познакомились и разошлись по комнатам разбирать вещи. Решили через час ехать в IKEA, чтобы, скинувшись, купить мебель и телевизор для общей гостиной. Только там, ощупывая диваны, ковры и подушечки, мы почувствовали, что сможем договориться и прожить самый трудный первый год в Йеле, заменяя друг другу членов семьи, которые остались дома.
Через два дня мы уже вместе выбирали предметы из Bluebook — каталога всех доступных дисциплин, его Йель печатает и публикует онлайн два раза в год. Каждый семестр нужно подписаться как минимум на четыре предмета. Включая обязательные, без которых диплом не дают: две разные математики, два вида естественных наук, два курса по английскому, два иностранных языка и четыре гуманитарные дисциплины. Кто их будет вести? Не исключено, что нобелевский лауреат. Или профессор, написавший главную книгу в своей области (сам он думает именно так, а потому делает свою монографию главным учебником курса). Но профессор может оказаться и молодым человеком, которому очень хочется поговорить со студентами на тему своей научной работы.
Первый год был действительно тяжким. В Англии мы с братом-близнецом все пять лет были отличниками. А в Йеле нам с Денисом быстро дали понять, что уровень образования у студентов, окончивших лучшие американские школы, неизмеримо выше, чем у всех остальных. И обогнать их — а также китайцев, которые вообще не вылезают из библиотеки, — непросто.
Система в Йеле подразумевает серьезную конкуренцию, но при этом среди студентов не принято спрашивать, у кого какие оценки. Мы помогали друг другу. Проверяли эссе, коллективно придумывали заголовки для курсовых, делили бесконечные списки литературы, а потом пересказывали прочитанное. Давали проспавшим или просто ленивым отсканировать конспекты.
Мы с братом очень тщательно выбирали, где учиться. Англию не рассматривали, потому что там нужно решить, какая у тебя будет специальность, еще до поступления. В шестнадцать лет мы с ним и родителями навестили в США кампусы Большой тройки, то есть лучших университетов Лиги плюща. Кампус Принстона показался красивым, но слишком маленьким. В Гарварде профессора приглашают к себе в гости только студентов магистратуры. А в Йеле студентов распределяют по колледжам под чутким руководством декана, и ему важно, чтобы мы с первого дня ощущали себя частью большой семьи.
Ощущение, что я у себя дома, появилось уже в первый день и не прошло в течение всех четырех лет. Притом что университетский город Нью-Хейвен между Бостоном и Нью-Йорком — не самое спокойное на свете место. Местные любят выяснять отношения посредством пальбы. Глава йельской службы безопасности как минимум два раза в неделю характеризует обстановку на отдельных улицах города как опасную и рассылает по этому поводу предупреждения. Но каждый раз, возвращаясь в Йель, я ловила себя на мысли, что возвращаюсь домой. Не потому, что в кампусе все, как родители, на моей стороне. Меня завораживало ощущение, что они погружены в те же эмоции, что и я. Эти люди окружали меня в библиотеке в ночь перед экзаменом, за ужином в дешевом китайском ресторане, в баре в среду ночью, несмотря на то, что утром нужно на лекцию. Такие моменты на всю жизнь объединяют тех, кто окончил Йель. И жаль, что они заканчиваются слишком быстро, безвозвратно, когда ты в мантии и шапочке идешь получать диплом.
В кампусе мы заменяли друг другу членов семьи, которые остались дома.
Мне повезло — вместе со мной поступили и брат, и подруга детства Лора Фридман. Поэтому круг общения не замкнулся на соседках. У нас образовалась огромная компания: один грек, один индус, французы, иорданцы, англичане. Помимо очевидного — желания общаться с людьми похожей биографии — нас объединило непонимание американского патриотизма. Мы, иностранцы, за все четыре года так и не смогли привыкнуть к бешеной социальной активности — я бы даже сказала «активизму». Студенты борются за равноправие полов, за искоренение расизма, за равные зарплаты мужчин и женщин, за переименование колледжей, названных в честь белых мужчин, которые сыграли огромную роль в истории Америки, но при этом были рабовладельцами. В этом году активизм еще подрос — чернокожие студенты Йеля много и порой несправедливо обвиняли администрацию. Бежать на лекции через толпу протестующих было неприятно, но очень поучительно. Йельское общество — микрокосм всей Америки. При этом у американских аристократов — преппи — перспектив не больше, чем у остальных. Тех, кто плохо учился, зная, что и без этого все будет хорошо, у нас уважали меньше, чем отличников, которые, как мой брат, после университета получили лучшие рабочие места. Это касается даже сферы финансов, где конкуренция выше всего.
За стенами Йеля выбирали нас — в Йеле выбирали мы. Сами составляли расписание занятий. Решали, провести лишний час в библиотеке или пойти ужинать с симпатичным капитаном хоккейной команды. Проматывая в голове четыре лучших года моей жизни, я понимаю, что Йель дал мне не только образование, но и понимание мира. После третьего курса американские компании, очень тщательно отбирая, принимают студентов на летнюю практику, по итогам которой многим предлагают работу.
В Йеле мы научились смиряться с тем, что кто-то лучше считает, быстрее бегает, смешнее пишет. Но имущественная разница проявлялась только в том, что некоторые могли позволить себе ужинать в ресторанах за пределами кампуса. Ни вызывающей одежды, ни дорогих машин. На курс старше меня учился Джек Шлоссберг, единственный внук Джона Кеннеди, — он не позволял себе выделяться, хотя все прекрасно знали, кто он такой. Кстати, связи не всегда помогают попасть на работу в американскую компанию. Например, детей своих клиентов банк скорее всего не возьмет. Понимание этого очень способствует твоему прогрессу — все будет зависеть от названия университета, оценок и от того, напишет ли тебе рекомендацию лауреат Нобелевской премии.
В Йеле я познакомилась с теми, у кого она уже есть или когда-нибудь будет. Они наверняка найдут лекарство от рака или создадут новые технологии, но при этом останутся людьми, с которыми мне есть о чем поговорить за рамками специальности.
Фото: из личного архива