Если верить результатам всероссийского опроса по проблемам домашнего насилия, который в 2019-м провели по заказу Госдумы, каждый сороковой респондент в течение последнего года страдал от домашнего насилия. Регистрируются только 56 % заявлений, поданных в полицию. Согласно статистике МВД, с января по сентябрь 2019 года в стране было совершено 15 381 преступление в отношении женщин в сфере семейно-бытовых отношений.
Но законопроект, который мог бы определить само понятие такого насилия, парламентарии и общество обсуждают уже четвертый год. Осенью дебаты возобновились после того, как Совет Федерации обнародовал новую версию будущего закона. В ней все по-прежнему туманно. Под семейно-бытовым насилием понимается насилие со стороны взрослого человека в отношении родственников и близких. Но только то, которое не карается по Уголовному кодексу. То есть побои, причинение вреда здоровью всех степеней тяжести, истязания, незаконное лишение свободы и много чего еще под действие закона не подпадает.
Впрочем, насилие не обязательно должно быть физическим. Им можно считать и причинение психических страданий – то, что на Западе называют словом abuse, или жестокое обращение в целом. Семьей, к слову, считаются лица, находящиеся в браке, или те, у кого есть общий ребенок.
Проблема, разумеется, не только российская. От насилия страдают все, вне зависимости от наличия «Оскара», «бентли» или синей галочки в инстаграме; от Рианны, Халли Берри и Памелы Андерсон до певицы Валерии, всесоюзной свахи Розы Сябитовой и жен Марата Башарова. А вот что творится за высокими заборами Жуковки и прочих Раздоров, известно разве что батлерам, но не «Татлеру» и уж тем более не отделу полиции сельского поселения Барвихинское. До шоу «Пусть говорят» несколько лет назад долетели разве что подробности не очень красивой жизни в семье владельцев бизнес-центра в Хамовниках Сергея и Маргариты Цвитненко, а также инвестора Руслана Кравца и его жены, певицы Алены Кравец.
Однако 20 октября 2019 года Ирина Живова, бывшая жена члена правления управляющей инвестиционной компании «Альфа-Капитал» Евгения Живова, в своем фейсбуке под геотегом «Травмпункт Тушинская Детская ГБ» рассказала, в каком аду она жила последние несколько лет. В разгар работы над этим материалом в редакцию «Татлера» пришло уведомление о том, что Евгений Живов подал в суд иск о «защите чести, достоинства и деловой репутации, компенсации морального вреда» по итогам выхода на сайте Tatler.ru короткой заметки о том самом посте на фейсбуке. Наш автор, журналист Анна Чернова попыталась связаться с Евгением, чтобы представить его позицию, но получила отказ от любых комментариев и совет ничего не писать. Мы, конечно, не послушали и публикуем монолог Ирины от первого лица.
Это не исповедь и не мольба. Рассказывая о том, что произошло в моей жизни, я хотела бы протянуть руку помощи всем, кто оказался или может оказаться в такой же ситуации.
У нас был прекрасный брак, очень счастливый. Мы окончили одну школу в Митино. Встречаться стали, когда я училась в университете, через четыре года решили пожениться. Параллельно строили успешные карьеры, каждый в своей области – он в маркетинге в финансовой сфере, я в коммуникационном маркетинге FMCG, вместе развивались, мечтали о детях. В 2008-м родилась Алиса, это был желанный и долгожданный ребенок. Женя был ей прекрасным отцом. Он уделял много времени и внимания семье, подстраивал свой рабочий график под ребенка. Мы были такой дружной семьей, которая везде и во всем вместе. Занимались спортом, много путешествовали, девочки все время были с нами. У нас совпадали взгляды на то, как мы хотим жить, как воспитывать детей.
Наши карьеры развивались параллельно, у нас был равноценный доход. В декрет я уходила с хорошей позиции в L’Oréal (отвечала за PR марок Garnier и Maybelline New York), но для меня это было совершенно сознательное желание – взять на себя административную часть семейной жизни и организовать ее таким образом, чтобы у Жени была возможность нас хорошо содержать, добиваться успехов в карьере и развиваться.
В офис я больше не возвращалась. Но когда старшей Алисе было всего десять месяцев, уже работала фрилансером на проектах, организовывала мероприятия: автомобильные, для торговых центров. Муж полностью поддерживал то, что я не зациклена на пеленках. Я тоже его никогда не ограничивала. Например, я беременна – он едет с парнями в Таиланд заниматься тайским боксом.
Со временем как-то незаметно сложилось так, что все финансовые вопросы и принятие решений взял на себя Женя. Если сначала мы были равноправными партнерами, то к середине второго декрета у меня уже не было ничего своего. Был общий счет, на который поступала Женина зарплата, моими заработками от фриланс-проектов тоже распоряжался он. Счет был открыт на Женино имя, все карты были привязаны к этому счету. Всем так было удобнее.
Я ему абсолютно доверяла. Не было повода не доверять. Мы были все время на связи, все время общались. Мы никогда не прятали телефоны друг от друга, у нас не было ПИН-кодов, был общий айпад. Мы даже работали вместе какое-то время, я для него сделала несметное количество проектов. В течение десяти лет у нас все было общее: от друзей и увлечений до парикмахера и косметолога.
Женя строил карьеру в финансовой сфере постепенно: занимался маркетингом и коммуникациями в банке «Юникредит», затем, в 2010 году, пришел в «Альфа-Капитал». Тогда это была крошечная организация, Женя был руководителем и в то же время, по сути, единственным сотрудником отдела маркетинга. И вот он рос вместе с компанией. Стал директором по маркетингу, у него появились люди в подчинении. Отдел рос, Женя превратился в заместителя гендиректора по этому направлению.
Все эти десять лет у него была большая цель – войти в правление. Его долго туда не брали, и это стало для него серьезным испытанием. Сложнее всего было в 2015-м. Ему казалось, что он уже почти у цели, а тут вдруг ему говорят, что повысят зарплату, но в правление не возьмут. Почему? Не дорос. Нужно быть гибким, слышать чужую позицию, не рубить сплеча. Много чего нужно уметь. А с Женей было довольно тяжело работать. Он жесткий человек, может нагрубить. Поэтому я в какой-то момент перестала работать с ним, так ему и сказала: «Оставь эту всю жесть на работе, не надо нести это в дом».
Женя никогда не признавал второго мнения, всегда и во всем был прав. Он знает, как надо. Слабость он не уважает ни в каком виде. Ни физическую, ни эмоциональную – для него человек просто перестает существовать.
Когда наши отношения начинались, я была очень сильным человеком. Знала, чего хочу и как со мной можно поступать, а как – нельзя. Женя тогда мог нахамить официанту, грубо высказать таксисту за то, что он не туда и не так поехал. В моем присутствии это проявлялось меньше, я сглаживала острые углы. В ответ на необоснованные обвинения, претензии в мой адрес я всегда могла сказать «стоп». Но со временем, видимо, по мере того, как росла моя зависимость от него, уверенность в себе таяла. Я становилась более уязвимой.
Трудно не стать, когда тебе под видом заботы понемногу в голову закладывают мысль: «Тут ты не можешь, тут ты не самостоятельная. Если бы не я, ты сама бы не справилась». Замуж я выходила уверенной в себе женщиной, понимающей, что я могу все. А к моменту развода стала думать, что ничего собой не представляю, что для меня недоступны даже какие-то бытовые вещи. Что в новом городе я без него потеряюсь, не смогу даже маршрут в Google Maps нормально проложить. Если бы этот святой, мудрый человек не взял меня под свое крыло, я бы вообще неизвестно где оказалась. Мы подписывали соглашение о разводе, а я чувствовала себя человеком, который не может позаботиться о себе. Как будто этот мир без его защиты меня совершенно точно раздавит. Я недостаточно общительна, не слишком умна, и друзей у меня не осталось.
Это все, конечно, происходит не в один день, потихонечку. Ты приготовила ужин, а ему не вкусно, он есть не стал, «давай я сам». Раз «сам», два «сам». Сначала мясо у нас лучше всех жарит Женя, потом уже и салат ты не так режешь, не такие кубики. Под конец отношений ты виноват во всем.
Через год после той неудачной попытки попасть в правление Женя все-таки получил желаемое, как раз к тому моменту между нами уже все кончилось. Когда он попал в правление, у него выросла зарплата. Весной ему выдали бонус, который был в несколько раз больше бонусов, которые он получал раньше. На эти деньги можно было купить несколько квартир в ближайшем Подмосковье. Это был первый раз, когда он по-крупному соврал мне про финансы. До этого мы не скрывали друг от друга ничего, у нас был общий счет и прозрачные расходы. Уже после развода, в процессе судов по взысканию с него задолженностей, из справок 2-НДФЛ я узнала, что с 2016 года Женя получал многомиллионные бонусы, а мне называл суммы на порядки меньше.
Вместе с доходом росла и прижимистость. Ему в принципе всегда было трудно расставаться с деньгами. У него уже была очень приличная зарплата, под полмиллиона, а отдать тридцать тысяч за зимнюю резину было болью. Вообще, когда предстояли неизбежные крупные траты, он будто заболевал: у него портилось настроение, все его раздражало, ему почти физически было больно – настолько ему не хотелось платить. В итоге резину мы могли купить на деньги, заработанные мной на проектах. Со временем он начал придираться и к моим тратам. Дошло до того, что я составляла отчеты о своих покупках и присылала ему в вотсапе. Мы регулярно ссорились из-за денег, которые я тратила на детскую одежду и на бытовые расходы по дому. Мой доход тогда был очень непредсказуем. За три недели я могла заработать сто – сто пятьдесят тысяч, а потом три месяца отказываться от проектов ради семейных дел.
Я признаю свою ответственность за то, что наш брак распался. Это было определенное стечение обстоятельств, и мое участие в этом никто не отменял. Но заметить, что все к этому идет, стоило раньше.
Когда Варе было девять месяцев, мы должны были уехать отмечать годовщину свадьбы в Мюнхен. Накануне после занятий пилатесом с тренером у меня скрутило живот, я даже не поняла, что случилось. Утром, вставая с кровати, я упала. Одна нога как будто онемела. За сутки у меня парализовало всю нижнюю часть тела до ребер. Я попала в отделение неврологии, там и выяснилось, что во время занятий спортом сместилась позвоночная грыжа, началось воспаление. Месяц я пролежала в больнице, не вставая. Никто не мог сказать, чем все закончится.
Мне нужна была чисто человеческая поддержка. Но вот ты лежишь в больничном боксе, тебе страшно, ты не знаешь, что произойдет дальше. Приходит твой муж – и не берет тебя за руку, не целует, не говорит: «Все будет хорошо, мы со всем справимся». Когда ты его об этом просишь, он отвечает: «Это не моя мужская обязанность, все эти сюси-пуси. Я этот твой курорт оплачиваю и организовываю, чтобы дети были под присмотром». Курортом он назвал мою больницу.
Я заново училась ходить, полгода училась заново водить машину. В этот самый трудный период он говорил: «Мне нужен сильный партнер, а не беспомощный недовольный нытик».
Именно тогда мне следовало понять, что с этим человеком не может быть семьи, и подать на развод. Вместо этого я думала: «На него свалилось сейчас такое непривычное количество бытовых забот, мне нужно не раскисать, бороться».
И я боролась – и за свое здоровье, и за наше семейное благополучие. Именно тогда, чтобы к школе обеспечить детей просторным жильем, я подобрала квартиру в строящемся доме. Мы купили ее в ипотеку под залог моей личной квартиры, в которой жили мои родители, а Женя не прожил ни дня. Тогда мне казалось, что я все делаю правильно, я была уверена в незыблемости нашей с Женей семьи.
Позже, при разводе, мы подписали брачный договор, по которому единственным собственником новой квартиры становился Женя. Предполагалось, что он же гасит кредит на нее, чтобы мою личную квартиру не забрал банк. Но минувшим летом оказалось, что из-за нечеткой формулировки брачного договора я должна Жене по той самой ипотеке более пяти миллионов рублей – часть тех денег, которые он заплатил. Получилось, что я должна даже за тот период, когда мы жили одной семьей, платили ипотеку вместе из общих денег и у нас не было брачного договора. Саму квартиру Женя уже продал. Квартира, в которой до сих пор живут мои родители, по-прежнему в залоге, кредит не выплачен. Выписаться из моей квартиры после развода Женя отказался, вероятно, потому, что регистрация в ней дает ему возможность сохранять подсудность Никулинского суда. На наше требование выписать его в судебном порядке Никулинский суд ответил отказом.
Мы с Женей расставались год. Эмоционально и физически это был настоящий кошмар. В ноябре мы поехали в Таиланд, и там Женя завел разговор о третьем ребенке. Я сказала, что не чувствую, что мы эмоционально готовы к новому ребенку. После рождения Алисы я купалась в поддержке и заботе, с Варей такой поддержки уже не было, а сейчас я испытываю больше негатива, чем положительных эмоций. В ответ в меня полетели обиды на то, что я не хочу от него детей.
Вскоре после этого я случайно обнаружила в его телефоне переписку с женщиной. Точнее, обнаружила, что она исчезла. Если бы он ее не удалил, я даже не обратила бы внимания. А тут: вчера была переписка с незнакомкой, а сегодня ее в общем списке чатов уже нет. Удалять или прятать что-то было совсем не в духе наших отношений. Женя меня тогда заверил, что это просто флирт, что ему необходимо чувствовать себя востребованным, настоящим мужчиной, а удалил он сообщения, чтобы меня не расстраивать.
Из Таиланда я приехала беременной. У нас снова был медовый месяц, вернулись забота, нежность, счастье. Мы планировали на Новый год ехать на машинах в горы в Австрию – волшебно. В ночь отъезда, с 1 на 2 января, у меня случился выкидыш. Женя довез меня до больницы и поехал с детьми в Мюнхен.
Отойдя от наркоза, я купила билет, чтобы быть с семьей. Прилетела, села к ним в машину и вижу, что дети сидят с зелеными сопливыми носами. Говорю с улыбкой: «А носики-то не мыли?» Женя поворачивается и начинает на меня орать: «Ты ... (достала) со своими аптеками! Нам без тебя тут было так хорошо, на хрена ты вообще приперлась?» Прошли сутки с момента выкидыша, я приехала за поддержкой своей семьи, а мне отец моих детей говорит, что им без меня было хорошо.
В очередной раз я нашла ему оправдание. Человек ехал два дня за рулем, один с детьми, устал, он тоже потерял ребенка, ему тоже плохо. Дальше были отвратительные десять дней. Я постоянно чувствовала Женину отстраненность, недовольство. В его обращении со мной не было ни капли так необходимых мне тогда нежности, заботы. На все попытки поговорить об этом он огрызался: «Ты все выдумываешь, у тебя гормональный сбой после выкидыша». Ближе к концу такого «отпуска», во время спуска с горы я неудачно упала и раздробила колено, порвала связку. На что Женя сказал: «Ты же понимаешь, что своими истериками сама себе это организовала?»
С лечением и реабилитацией после этой травмы он мне уже совсем не помогал. Я сама оплачивала операции, сама, одна, ездила на процедуры и даже на повторную операцию. Обязанности по воспитанию детей, организации их досуга, дела по дому с меня тоже никто не снимал. Эмоционально он меня не то что не поддерживал – он меня просто истязал.
Позже оказалось, что в Австрии возобновилась та переписка, которую он от меня скрывал в Таиланде. Окончательно мои подозрения о его новых отношениях подтвердились спустя полгода, в мае. К тому моменту он давно перестал стирать сообщения. Там было все: ню, разговоры о разводе, все эти «хочу – не могу». Сутки я училась снова дышать. Без преувеличения, мой мир рухнул.
Когда все вскрылось и было бесполезно что-либо отрицать, я сказала: «Давай думать, как будем разводиться». На что он ответил, что не готов принять решение о расставании, потому что у нас прекрасная семья и замечательные дети. «Я просто вышел под дождь и намок, – говорил он мне. – Но дождик может кончиться, и тогда я высохну, и все станет как прежде...»
Если до этого надо было соблюдать хоть какой-то статус-кво, то после того, как все стало известно, можно было уже ничего не скрывать, вести себя как угодно, приезжать когда тебе вздумается, ночевать не дома. Отвечать на вопросы: «Слушай, ну зачем тебе трепать себе нервы и выяснять подробности, не лезь куда не надо».
Это, кстати, был единственный период, когда меня перестали ограничивать в деньгах, дали кредитку – мне все можно было. Впервые за десять лет в моем гардеробе появились новые вещи, и мне никто не выговаривал за эти траты.
Параллельно от младшей дочки я случайно узнала, что он снял квартиру для любовницы в соседнем доме. Вечером я укладывала Варю спать, и она сказала: «Мам, а папа мне показывал наш новый дом. Когда мы туда переедем?» Он все отрицал. Это были эмоциональные качели: то он кричит на меня и унижает при детях, обвиняя в паранойе, то я идеальная, прекрасная, мудрая и все понимающая.
В августе я не выдержала и пошла к психологу. Женя возмущался, был против, но я настояла, потому что понимала: мне это необходимо, жить в этом аду больше невозможно.
Я шла с надеждой исправить себя и воссоединить семью, но буквально на третий-четвертый сеанс психолог мне сказал: «Пойми, что сейчас нет того человека, за которого ты выходила замуж. Его больше не существует, как и тех отношений, которые у вас были. У тебя могут быть отношения с этим человеком когда-нибудь еще, но это будут совсем другие отношения в новых условиях. Той семьи, которую ты собираешься спасать, уже давно нет». Вскоре я пришла к Жене и попросила о разводе.
Когда мы расставались, Женя настоял на подписании брачного договора и соглашений, определяющих, с кем будут жить дети, кому какое имущество достанется и какие алименты будут выплачиваться мне и девочкам. Мы согласовывали текст соглашений три месяца. В итоге решили, что ему отойдет его новая машина, мотоцикл и квартира, которую мы вместе покупали (кредит был оформлен на него, и он все еще не выплачен). Мне осталась лишь моя старая машина, вторая квартира должна была достаться детям.
Поскольку наша общая квартира отошла к нему, мы договорились, что хоть какую-то часть он мне компенсирует деньгами. Он долго бодался, мы буквально на калькуляторе высчитывали разницу между квартирами, машинами, вычитали кредиты. В итоге подсчитали: мне полагается четыре миллиона рублей, которые Женя мне выплатит по договору в течение двух лет. Плюс оплатит страховку на машину, на которой я вожу детей. Мы подписали соглашение в апреле 2017 года, развели нас в сентябре. Сначала он исполнял свои обязательства по выплатам, но со временем стал делать это все неохотнее. Два миллиона рублей он мне так и не заплатил, вместо этого он заявил, что хочет расторгнуть наше соглашение. Так начались бесконечные судебные разбирательства, которые тянутся по сей день.
Я подала иск о взыскании задолженности, но в ответ получила встречные иски, в том числе и об опеке над детьми. В августе 2019-го, устав от судов и ссор, я пришла к нему с мировым соглашением. Я отказывалась от всех финансовых претензий, лишь бы мы не делили детей. Он это соглашение не принял.
С тех пор как мы расстались, мы с детьми жили в квартире в Митино, рядом со школой, кружками и спортивными секциями девочек. До тех пор, пока 19 октября не случилось то, что я описала в своих соцсетях.
Мы с младшей дочкой Варей делали дома уроки. Алиса была в спортивной школе. На дневные тренировки она ходила сама: школа в двух минутах ходьбы от дома. Услышав, что в замке зашуршал ключ, я пошла встречать дочку, открыла дверь – и испуганная Алиса промчалась мимо меня в комнату. А прямо передо мной стоял Женя.
Варя тоже выбежала из кухни встречать сестру и удивилась, увидев папу: он не навещал девочек последние несколько месяцев. Женя поговорил с Варей, предлагал ей «поехать домой». Варя даже не поняла, о чем он, ответила: «Не, пап, мне еще уроки делать, и потом занятия у нас». Он звал Алису, но она отказалась выйти.
Я вышла из квартиры, прикрыв за собой входную дверь. Еще раз повторила, что у нас планы, весь день расписан. О таких визитах нужно договариваться, и делать это нужно взрослым не при детях. Женя сказал, что я несу чушь. «Ты понимаешь, что ты сейчас нарушаешь решение суда и соглашения», – сказал он. Я ответила, что ничего не нарушаю. Что все соглашения нарушил именно он и уже давно, а вынесенные судебные решения обжалуются и в силу не вступили. Что это только его выбор – начать нормально общаться с мамой его детей и самими детьми или продолжать действовать так, как он действует. Женя в ответ усмехнулся и сказал: «Да ты сумасшедшая. И так видно, я действую правильно».
В этот момент я поняла, что нужно позвонить адвокату, достала телефон. Увидев телефон в моих руках, Женя пришел в ярость. Он вырвал его у меня из рук, бросил в стену и начал оттеснять меня, чтобы открыть дверь в квартиру. Я преградила ему путь и громко сказала: «Алиса, вызывай полицию!» Дочери в этот момент были на кухне, Алиса прокричала: «Папа, уходи, я боюсь».
В ту секунду, когда я произнесла «вызывай полицию», Женя озверел. С силой, так, что я почувствовала боль в груди, втолкнул меня в квартиру. Я еще раз крикнула: «Алиса, вызывай полицию». В эту секунду Женя с криком «Какая, сука, полиция! Ты что, тварь, несешь?» схватил меня за плечи, несколько раз очень грубо встряхнул, а потом отбросил от себя так, что я ударилась спиной о стену. Он побежал на кухню. Девочки были парализованы страхом, но, увидев его, закричали – это был даже не крик, а страшный, дикий визг. Я метнулась вслед за Женей на кухню и увидела, как он двумя руками вцепился в Алисин телефон и грубо, с силой пытается вырвать его. На руках Алисы, обхватив себя за коленки, сидела Варя. Все то время, пока Женя пытался вырвать телефон, Варя билась о кухонный стол. Женя не мог не видеть, что причиняет ей боль. Я подбежала, проскользнула между ним и детьми, обняла его за шею, повторяя: «Детей не трогай, пожалуйста, не трогай детей...» Он отстранился, начал успокаиваться, сказал: «Да что ты несешь, психованная? Кого я трогаю? Каких детей?»
Нам кое-как удалось вернуть наши телефоны и выпроводить его. На прощание он стал требовать, чтобы девочки его обняли. Когда мы наконец закрыли за ним дверь, мы обнаружили кровоподтеки на моей руке и рану у Вари на локте. Я сразу же позвонила адвокату и вызвала полицию.
В протоколе в митинском отделении полиции напишут: Евгений «толкал, тряс, хватал за руки, причинил физическую боль» Ирине, оставив «повреждения в виде ушибов, кровоподтеков правого плеча и грудной клетки». Евгений Живов с протоколом не согласен. Позже он скажет журналистам, что ему не было известно о местонахождении детей, поэтому он пришел на соревнования к старшей дочке: «Она меня встретила и предложила показать, где они теперь живут. Если вы думаете, что любящий отец после того, как он четыре месяца не видел своих детей, может поднять на них руку... ну, бог вам судья. Я люблю детей, я их воспитываю с самого их рождения и хочу их воспитывать и впредь».
По делам о нанесении телесных повреждений Ирине и ее младшему ребенку возбуждено административное производство. Ирина также подала заявление о ненадлежащем исполнении отцом детей его родительских обязанностей. 25 октября стало известно – Евгений больше не работает в «Альфа-Капитале». На сайте компании появилось объявление: «Управляющая компания «Альфа-Капитал» разделяет семейные ценности и считает насилие неприемлемым в любом его проявлении. В настоящий момент Евгений Живов не является сотрудником УК «Альфа-Капитал». «Где он сейчас работает и работает ли, где и с кем живет, я не знаю, – говорит мне Ирина. – Из материалов судебного дела о побоях я узнала, что он женат на Светлане, женщине, к которой от меня ушел: она взяла его фамилию и теперь проходит свидетелем по делу».
«Я очень хорошо помню нашу первую встречу, – говорит адвокат Ирины Виктория Дергунова. – Ира рассказывала, кто ее муж, как он не платит по алиментным соглашениям. Я задала вопрос: «Вы понимаете, что если мы сейчас выйдем с требованием о взыскании денег, то, вероятней всего, он заберет детей?» Для разведенного мужчины алименты – это инструмент наказания.
Большинство воспринимают это не как обязанность содержать детей, а как акт доброй воли: несмотря на то, какая ты плохая мать и жена, я тебе даю что-то не потому, что должен, а потому, что я так решил. Соответственно, если ты пошла в суд доказывать, что ты «право имеешь», то я буду воевать с тобой до последнего. Первое, что такие мужчины делают, – это забирают детей. Потому что тогда женщина готова подписать любые документы на любых условиях».
В предразводном соглашении Живовых об опеке над детьми было прописано, что Алиса и Варя останутся жить с мамой. Однако в ноябре, спустя два года после официального развода, Никулинский районный суд города Москвы счел, что дети должны жить с отцом. Интересоваться, с кем хотят жить одиннадцатилетняя Алиса и восьмилетняя Варвара, судья Юлия Голянина не стала. На момент написания этого материала суд в лице нескольких судей во всех спорах встал на сторону Евгения: алиментное соглашение между бывшими супругами аннулировано, Ирина должна выплатить Евгению пять миллионов рублей по кредиту, Евгений не должен выписываться из квартиры, в которой жили и продолжают жить родители Ирины. Все эти решения Ирина с представителями будут обжаловать, апелляционные жалобы уже поданы.
Адвокат Живовой таким исходом не удивлена. «Это не первое дело по семейным спорам, получившим публичную огласку, решение по которому принимает судья Голянина, – говорит Виктория Дергунова. – В 2016 году Голянина также постановила, что двухлетний сын должен жить с отцом, – по делу Анны Мексичевой (жены бывшего сотрудника Центрального банка Кирилла Тихонкова, сына экс-замруководителя аппарата комитета Государственной думы по бюджету и налогам Сергея Тихонкова. – Прим. «Татлера»). И это несмотря на то, что бывший муж, по свидетельствам Анны, не давал ребенку видеться с ней на протяжении почти года. Это решение впоследствии было отменено судом вышестоящей инстанции».
– Зачем ему это все? – спрашиваю я у Ирины. – Как вы думаете, чего ваш муж добивается на самом деле?
– Я думаю, он абсолютно искренне уверен в том, что я плохая мать для его детей, – спокойно говорит она. – Что я даю им неправильное воспитание, прививаю неправильные ценности, истязаю кружками и занятиями, в результате которых у них якобы сформируется неправильное представление о жизни.
Затем, подумав, Ирина добавляет:
– Ему не дает покоя, что я пошла ему наперекор, имею наглость иметь собственное, отличное от его мнение, жить собственной жизнью. Я же не испытываю к нему ничего, кроме благодарности. Уйдя от меня к другой женщине, он освободил меня. Хорошо, что это случилось тогда, когда мне было всего тридцать пять. Я вернула свою уверенность, независимость, внутренную силу. После событий последних месяцев у меня уже нет иллюзий по поводу нынешних ценностей, мотивов и поступков некогда самого близкого мне человека.
Сейчас у меня две задачи: отстоять законное право на спокойную, безопасную жизнь с моими детьми и сделать все возможное, чтобы в подобной ситуации не оказывались другие женщины и дети. У меня достаточно сил и настойчивости, чтобы обе эти задачи решить.
Создаваемая Женей ситуация приводит в мою жизнь людей, помогающих в этом. Таких, как мои замечательные адвокаты. Таких, как Наталья Завьялова, директор ГБУ «Кризисный центр помощи женщинам и детям». Как правозащитник Алена Попова и депутат Государственной думы Оксана Пушкина. Именно благодаря Оксане дела об административных правонарушениях в отношении меня и дочки были взяты на контроль в прокуратуре и не будут замяты.
Вся эта ситуация свела меня с такими бесстрашными, несгибаемыми женщинами, мамами, как Анна Мексичева, Екатерина Кормич, Юлия Шик. Учрежденная Катей и Юлей международная общественная организация по защите прав материнства и детства «Право на маму» поддерживает родителей, насильно разлученных с детьми, помогает в поиске детей, незаконно вывезенных одним из родителей, организовывает работу по помощи в восстановлении утраченных детско-родительских отношений.
Сейчас мы совместно работаем над созданием и развитием ресурса, где каждый родитель, попавший в подобную моей ситуацию, сможет найти необходимую информацию, реальные истории, судебную практику, документы, чек-листы, контакты специалистов. Я верю в то, что человеку не дается напрасных испытаний, во всех жизненных событиях есть высший смысл. И эта ситуация выпала мне именно потому, что у меня достаточно внутреннего ресурса прожить ее самой и уберечь других.
Фото: Егор Заика. Стиль: Юка Вижгородская. Прическа и макияж: Кристина Гулая. Ассистенты фотографа: Дмитрий Константинов, Дмитрий Назаров / Bold Moscow. Ассистенты стилиста: Полина Ткачёва; Хабиб Сулейманов. Продюсер: Анжела Атаянц. Ассистент продюсера: Надежда Бунда.