Дома спали все: любимые коллекции, любимая дочь, любимая горничная, любимая собака и просто любимая. Я тихо поставил портфель, снял с ноги один замшевый Hermès, и в это время зазвонил телефон.
«Это что такое?» — подумал я, направляясь в гостиную.
— Слушаю вас.
— Александр Андреевич, это я. Вы спите?
Обожаю! Кто «я»? Что «я»? Как будто Александр Андреевич — ходячий распознаватель голосов с ником Google Hrenov. И вопрос про сон в два часа ночи, конечно, в жилу. А если б я действительно спал?
Перед важной беседой, как и положено, я снял брюки и включил телевизор. На большом экране шел акт. И совершенно не балетный. Хотя очень серьезный и глубокий. «Интересно, кто в семье смотрит эту чушню, пока меня нет дома? Неужели Джессика?» Йоркшириха хмуро отреагировала на инсинуацию, повернулась ко мне спиной и безапелляционно поджала хвост. Я откинулся на мягкую спинку дивана и ночным, слегка таинственным шепотом разбуженного гения ответил:
— Нет, что вы. Всего лишь два часа ночи, кто же спит в такое время? О чем вы? Я сижу в гостиной, на диване, без брюк, в шелковых трусах, но в ботинках, пиджаке и бабочке. Смотрю порнуху. Ответил? А вы, простите, кто?
В трубке поперхнулись от смеха.
— Да... С юмором у вас порядок. Это все знают. Я ваш знакомый по гольф-клубу. Виктор Николаевич. Витя. Помните? Понимаю, что разбудил. И перед супругой, которую тоже наверняка разбудил, лично извинюсь, с подарком... Прошу прощения еще раз. Мне очень нужно с вами увидеться. Срочно. Умоляю. Двойной тариф. Тройной. Четверной? Просто беда. Большая мужская беда. Не бросайте меня, прошу!
— Ну что вы. Есть такая профессия — людей защищать. Я весь внимание.
— Спасибо, спасибо вам. Господи! Воздастся вам за доброту вашу. Мне без вас — абзац, Александр Андреевич, и даже, может быть, полный. Полный, насыщенный и скорее всего окончательный. Помогите. Ради всех святых!.. Или как это у вас, евреев, говорится. Моисеем прошу.
— Просите Михаилом Маратовичем, Борисом Абрамовичем или Романом Аркадьевичем... Больше поможет. Так в чем дело?
И Виктор начал говорить.
История была курьезна, но довольно банальна.
Высокопоставленный чиновник. Несколько лет назад от страха или из предосторожности развелся, все переписав на жену. Все. Четыре элитные квартиры, дачу на Рублевке и в Кап-Ферра, машины, счета в банках Швейцарии, Австрии и Монако. И даже мотоцикл на букву «Х» (надо полагать, «харлей») с маломерной шестидесятиметровой яхтой. Теперь, согласно подаваемой раз в год куда надо декларации, Виктор Николаевич получает столько, что любая нормальная женщина от него бы ушла в день зарплаты честного труженика. Преданные хозяину домашние тараканы, если б они были, пожили бы еще неделю, доедая крошки за женой и мышами. А потом тоже бросили бы бедолагу, перейдя вслед за супругой к соседу по Барвихе, оставив на память Витьку изначальную квартиру — двушку в черте оседлости для поц-меньшинств, не берущих взятки.
Закончив перепись активов с нелегальной стороны на полулегальную, герой возглавил некий государственный антикоррупционный комитет и опять стал неплохо зарабатывать в борьбе за правое дело левыми методами.
В этой жизни все было прекрасно, как в «Шопениане» Большого театра: чисто, красиво и предсказуемо. Кроме одного компонента. Жены Зины, на которую все записано.
Супруга считала, что ее муж — самый красивый, умный, сексапильный альфа-самец, Бандерас для бедных, и поэтому на него постоянно вешаются все женщины мира. От Карлы Бруни до уборщиц в министерстве. Она ревновала и могла из ревности убить.
Что правда, то правда, друг-гольфист действительно пользовался большой популярностью у красивых девушек, особенно в саунах, командировках и на охоте. Тете Карле Бруни в этой когорте места не нашлось. Были дамы поинтересней и помоложе.
Dans chaque malheur cherchez la femme... («В каждом несчастье ищите женщину»), говорят французы, и они правы. Виктор Николаевич на приеме влюбился в ассистентку дантиста. Любовь — это очень светлое чувство, особенно когда оно в белом халате, с большими голубыми глазами и утяжеленным бюстом. Танюша во время лечения многочисленных чиновничьих кариесов очень мягко отсасывала Виктору Николаевичу слюну изо рта специальным устройством и этим заслужила расположение пациента. Борец с коррупцией был ранен в самое сердце. Таня взвалила на себя тело раненного в тяжелом любовном бою комбрига и понесла к себе домой на лечение по известному методу.
Сегодня вечером он к ней приехал, выпил чашечку чая с рюмочкой шартреза и прилег отдохнуть от государевых дел, не обратив внимания на маленького Эрота, наблюдавшего за влюбленными, очевидно, со шкафа и... Виктор заснул в объятиях гризетки.
Влюбленные открыли глаза без пятнадцати два. На телефоне было шестьдесят четыре звонка, и нетрудно догадаться, кто звонил. Ударник капиталистического труда метался от бессилия из угла в угол, неудачно натягивая брюки, а работница стоматологии сидела, не шевелясь, в преддверии кровавых разборок у любимого дома, плохо скрывая улыбку на лице. Ей понравились результаты лотереи жизни и удачно вытянутый в ней счастливый минет. Всю эту захватывающую историю я слушал уже в кафе «Пушкинъ», поглощая вкуснейший шоколад. Несчастный чиновник пил то воду, то виски.
— А что я могу сделать для вас в три часа ночи? Утешить?
Телефон клиента продолжал светиться и дребезжать.
— Вот какая мысль у меня мелькнула, Александр Андреевич. Я скажу жене, что был на допросе вместе с вами. Вы поедете со мной домой, мы расскажем, как допрашивали, заверим, что все хорошо, но могут еще пару раз вызвать, без предупреждения... Ночью. И все такое. Вы вашим потрясающим голосом все обставите, как надо. Она ваша фанатка: «Татлер», все дела. Пожалуйста! А то... Мало того что останусь на улице, так она еще способна на все. Умоляю.
— Ну хорошо, ответьте ей уже, — и я показал рукой на телефон. Скажите, что зашли выпить со мной в «Пушкинъ» снять стресс и мы скоро будем.
— А почему в «Пушкинъ»?
— Потому что мы в «Пушкине».
— Да, действительно. Я как-то об этом не подумал.
Чиновник собрался с силами и вышел из зала позвонить. Разговор был недолгим.
— Вроде все нормально. Заедем вместе. Дальше будет ваша партия. Очень надеюсь на вас. Ведь вы сможете?
– Так. Давайте по порядку. Когда вы разговаривали с вашей женой последний раз?
— Только что.
«...Да откуда же такие кретины берутся?»
— А до этого?
– Около семи. Я выходил с работы. И сказал ей, что, наверное, ненадолго заеду к Самому с отчетом.
— А зачем вам тогда я с этим идиотским допросом?
— А по радио всем сказали, что Он сегодня на Сахалине... И в новостях обязательно покажут. Помогите, пожалуйста...
— Ночные допросы запрещены. Ну, скажем, она не знает. А кто вам ближе для допроса: МВД или Следственный комитет? И о чем? Она у вас любопытная?
— МВД, наверное, и она не очень любопытная. Я не знаю. Помогите...
— Если допрос в МВД был, то, может быть, вам немного зубов повыбивать для алиби? А на работе вы можете сослаться на жену... Можем попросить Игорька. Это мой водитель. На все руки и ноги мастер. Дадим ему тысяч пять рублей за услуги. Хотя, может, за удовольствие отфигачит и без денег. Он чиновников любит.
— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. А в ФСБ тоже бьют на допросе?
— Ну вообще-то в нашей стране, если попросить, отметелить могут где угодно, хоть в детском саду или планетарии.
— Понятно...
Мы еще некоторое время пообсуждали логистику и пришли к следующей легенде.
...Вечером, засидевшись за отчетом (что практически правда), Виктор собрался ехать с докладом (держимся первоначальной версии), но на проходной его ждали два опричника в штатском с отзывчивыми неприятными лицами (все должно быть реалистично), которым отказать в просьбе проехать туда, куда надо, было трудно. Виктор позвонил мне (ведь действительно позвонил), и я, конечно, не смог отказать товарищу (есть такая профессия... см. выше), на то он и товарищ, чтобы когда-нибудь стать клиентом.
Мы встретились в СК на улице Радио (кто не знает это милое место?). И началось... (тут мне надо будет сделать паузу, вздохнуть, чуть откинуть голову и прикрыть глаза). О чем был допрос — рассказывать нельзя (дали подписку о неразглашении). Первоначальная версия мужа о том, что дома микрофоны и поэтому говорить, о чем шла речь, невозможно, была мной отвергнута как несостоятельная. Супруга могла вывести на улицу собаку с мужем на поводке, и там пришлось бы колоться. А так — надо отодвинуть левой рукой Александра Андреевича в сторону и сказать: «Родная! Не могу. Это для твоей же безопасности. Но я надеюсь, что все будет хорошо». Повторять на бис до потери пульса (в отсутствие адвоката, а также когда некого будет отодвигать, принимать позу Наполеона на броневике). К утру надо чуть сломаться (под гестаповским напором еще никто долго не молчал) и сказать, что речь идет «страшно сказать, о ком (поэтому говорить нельзя), но о футбольной команде «Терек» – ни слова!»
Мы повторили версию четыре раза и поехали по ночной Москве на Рублевку.
В сумке у гольфистов четырнадцать клюшек. Тринадцать — для ударов по мячу в отрыве от земли: на дальность, точность и высоту, и только одна клюшка для того, чтобы закатывать мячик в лунку. Она самая тяжелая в наборе. У нее литая головка вытянутой формы и укороченная (по сравнению с другими клюшками) ручка. Называется патер, и даже незнакомый с гольфом человек сразу ее отличит.
Сказать, что на нас нашел ступор, когда мы зашли в гостиную, – это значит ничего не сказать.
Он неплохо зарабатывает борьбой за правое дело левыми методами.
На толстом китайском ковре стояла в высоких кожаных сапогах Зинаида Федоровна. Мало того что она была топлес, она была еще и «низлес», то есть абсолютно голая, если не считать красивых черных ботфортов. Ее тело было обстругано многолетним пилатесом и выглядело вполне прилично. Темно-рыжие волосы падали на плечи, приветствуя сносную сорокалетнюю грудь и бриллиантовый крест между ними, сдерживающий сход-развал. Опытный взгляд адвоката определил, что Зина не красится и за собой тщательно следит. В другой ситуации надо было бы сделать комплимент, но я подумал, что такая возможность может представиться и позже, а сейчас не время, и тактично промолчал. Что действительно повергло меня в шок, так это клюшка-патер, лежащая в двух Зининых руках, как автомат Калашникова у палестинского террориста. К патеру обычно требуются гольф-ботинки с шипами, но никак не сапоги на высоких каблуках. Все остальное я мог принять за великосветское гостеприимство. Но это...
Как я уже сказал, мы с Виктором застыли в шоке. Я с трудом выдавил из себя идиотское «Здрасьте», но на большее был не способен.
Какое-то время продолжалось неловкое молчание. Взгляд хозяйки чем-то напоминал луч гиперболоида инженера Гарина, но более злой и нервный.
— Наверное, так тебя встречают у себя дома твои проститутки? — разрушил тишину загородного особняка голос из ботфортов, и Зинаида сделала неожиданный шаг вперед.
Это ничего, что размах клюшки пошел по укороченной амплитуде. Снизу вверх, острым концом. Тяжелым патером. Прямо в Витины чиновничьи гениталии. Удар был сильным и точным (спасибо пилатесу). Даже мне стало почему-то больно и где-то неуютно. Витя как-то не по-человечески хрюкнул и сложился на толстом ковре в треть от прежней длины.
— ...Ааааандреич, ссссвободен... — услышал я откуда-то снизу.
Светало... Мне показалось, что в настоящий момент я буду полезней у себя дома, чем в антикоррупционной гостиной.
Из набора прощаний «Будьте здоровы», «Удачи всем», «Спокойной вам ночи» и некоторых других я выбрал наиболее свойственное адвокату «До скорого» и через полчаса заходил второй раз за ночь в спящую квартиру на Арбате.
— Где ты был? — не открывая глаз, прошуршала любимая.
– На допросе.
— Ну у тебя и работа... — услышал я засыпающую голову в высохшем креме и нырнул под одеяло. И действительно. Работа у меня непростая.
А еще через пару дней я узнал, что в ту злополучную ночь, пока мы вынашивали стратегический план в кафе «Пушкинъ», медработник с грудью позвонил Зинаиде Федоровне и сказал, что они любят друг друга, что у них только что был потрясающий «секстант» и что Змей Горыныч с Рублевки не должен препятствовать счастью молодых.
Скоро в Москве начинается гольф-сезон. Если Витя не перейдет в паралимпийскую сборную для игроков с ампутированными членами, то мы увидимся на полях страны. В Нахабино или Сколково.
А эта история останется у меня в памяти вновь приобретенным термином «секстант», который до этого случая у меня ассоциировался только с измерением чего-то совсем другого.
Но в новом определении старого занятия что-то есть чарующее. Не правда ли?
Фото: иллюстрация: Екатерина Матвеева