Геннадий Йозефавичус об Александре Тимофеевском-младшем: «Он все превращал в литературу, в последнее время — даже посты на фейсбуке»

11 апреля не стало публициста и кинокритика Александра Тимофеевского-младшего. Геннадий Йозефавичус вспоминает своего друга рассказом об их совместной поездке в Стамбул.
Геннадий Йозефавичус об Александре Тимофеевскоммладшем «Он все превращал в литературу в последнее время — даже посты на...

Давным-давно, накануне 93-го года, мне (на домашний, мобильных еще не было) позвонил Шура Тимофеевский. Были мы знакомы не так чтобы близко — выпивали вместе на фестивалях в Заречном, виделись в Доме кино, пересекались еще где-то, но звонку я совершенно не удивился. Как не удивился и предложению, с которым Шура звонил — поехать встречать Новый год в Стамбуле. Думаю, обзванивал Шура, сбивая компанию, многих, но немногие — я да Сережа Ливнев с Жужей — без особых раздумий согласились.

Деньги за найденный Шурой тур надо было отнести на Солянку, в одну из ВООПИКовских церквей, там квартировало агентство. Плата принималась в долларах, машинок для проверки и счета тогда еще не было, и все купюры тщательно описывались (проверяли их уже в банке, и фальшивые доллары позже возвращались вносителям). Передо мною — однодолларовыми банкнотами — платила за поездку пара, и опись всех двухсот-с-чем-то купюр (да, поездка — с перелетом, гостиницей в Султанахмете, автобусом — стоила около 120 долларов, такие были цены) продолжалась примерно вечность, я успел порядком замерзнуть, зимы тогда еще были холодными, а офис-храм почти не отапливался.

В назначенный час мы встретились в Шереметьево и загрузились в свой чартер. Кроме нас четверых все остальные пассажиры летели делать бизнес: продавать чайники, кипятильники и закупать на вырученное кожаные куртки. Такое тогда было время. И хотя электроприборов мы с собой не везли, мы тоже стали друг друга называть «челноками». С Ливневым мы и сегодня «челноки».

Шура, конечно, сильно выделялся из сообщества индивидуальных предпринимателей. Мало того, что он не вез с собой ничего на продажу, так еще и одет был в шикарное австрийское темно-зеленое свободного кроя пальто, вызывающе несоветское, максимально неподходящее для челночного рейса. А тут еще мы — я, Сережа и Жужа — тоже без сумок, и тоже не в китайских пуховиках. В общем, нас четверых выделили и возненавидели. И полюбили обратно только при возвращении в Москву, когда оказалось, что наша социально чуждая компания — крайне ценный источник включенных в билет и не используемых нами килограммов багажа.

Поселили нас всех — вместе с настоящими "челноками" — в Султанахмет, в небольшой и не самой ужасной трехзвездочный гостинице, окруженной старыми оттоманскими домами. Мы побросали вещи и понеслись в Софию — совсем остывшую и невероятно прекрасную. Шура, который, как и мы, впервые оказался в Софии, вдохновенно о ней что-то рассказывал, интерпретируя на свой лад сюжеты старых историй.

Следующий день был тридцать первым декабря. Светило солнце, под ногами хрустел лед замерзших луж. Перед входом на Большой базар стояли соотечественники, прилетевшие с нами накануне, и торговали своими удлинителями и кипятильниками. Сам базар поражал размерами, шумом, запахами, многолюдьем. Я купил отцу друга кожаную куртку и немедленно ее испортил, нечаянно прислонив пакет к раскаленной буржуйке. Мы съели кебабов в ресторане «Бухара», напились чаю и уже в сумерках вернулись в гостиницу и стали готовиться к встрече Нового года.

Еще в Москве мы за дикие 60 долларов с носа заказали себе стол в местном мюзик-холле. Не помню уже, на что мы повелись, возможно, на обещание наливать без ограничений.

Посадили нас в какой-то дальний угол — подальше от сцены, поближе к бару, а потому к полуночи — на ужасном местном бесплатном алкоголе — я подошел в довольно разогретом состоянии. Помню, как пытался вытащить своих товарищей на танец, помню, как сам танцевал на сцене, помню, как отбирал микрофон у турецкого Льва Лещенко и пытался стучать в барабаны; время айфонов еще не настало, а потому мой позор остался незапечатленным. Жаль, конечно.

В час ночи мы вышли на улицу. Как ни странно, похмелье немедленно прошло, и я вернулся к друзьям. Шура с Сережей обсуждали что-то умное, лед под ногами хрустел, просторное австрийское Шурино пальто развевалось на ветру, дувшем с Босфора.

Я не помню, о чем мы говорили. Сплетничали наверняка, перемывали кости. Шура был мастером этого жанра. Причем любую сплетню он совершенно гениально и без промедления превращал в литературу, наделяя абсолютно никчемных персонажей совершенно несвойственными им качествами и мыслями. Он вообще все превращал в литературу, в последнее время — даже посты на фейсбуке. Без него этот самый фейсбук был бы бессмысленным, ровно таким, каким он станет теперь. А как он писал о кино! И как жаль, что писал о кино он мало, оно не сильно его интересовало.

Однажды Шура даже пальто — то самое, в котором он ездил в Стамбул, превратил в персонажа, написав свою «Шинель» для «Книжки-подушки». Впрочем, в дивном рассказе, который, конечно, совсем не о пальто, Шура пишет, что Loden появился у него относительно недавно, да и не носил он его, я же помню его совершенно отчетливо — в Стамбуле и после это пальто уже было. Более того, я даже поехал в Ригу покупать себе такое же, и меня там чуть не пристукнули местные бандиты. Время было такое.

Прощайте, Шура....

Фото: Валерий Левитин/РИА Новости