Фарах Пехлеви — вдовствующая императрица Ирана и покровительница современного искусства

14 октября 1938 года родилась Фарах Пехлеви, которой суждено было стать последней императрицей в истории Ирана.
Фарах Пехлеви — вдовствующая императрица Ирана и покровительница современного искусства

Фара Диба познакомилась с Мохаммедом Резой Пехлеви в Париже весной 1959 года на приеме в посольстве. Она была легкомысленной жизнерадостной студенткой – а кем еще может быть двадцатилетняя девушка в Париже? Мама, овдовев, отправила свою красавицу во Францию изучать архитектуру. Фаре приходится объяснять, что в то время для иранской аристократки это был странный выбор: «Все хотели, чтобы их дети стали врачами или заняли какой-нибудь пост в правительстве. Но я думала, что не хочу всю жизнь сидеть в помещении – было бы неплохо иногда выбираться на улицу, на природу».

Мохаммед был на двадцать лет старше девушки, и его не очень волновало, как она рисует свою будущую профессиональную жизнь. Шах находился в процессе шопинга: ему нужна была новая – третья – королева, которая родит наследника. Они поженились несколько месяцев спустя, а в 1967 году студентка стала Шахбану Фара Диба Пехлеви, леди Шах, императрица Ирана.

Супруги правили, пока Исламская революция не скинула их с Павлиньего трона – символа иранской монархии. В 1979 году им пришлось навсегда покинуть Иран. Шах на негостеприимной чужбине прожил недолго, через полтора года он умер от рака. А Фара жива, курсирует между Парижем и Вашингтоном, предпочитая, естественно, Париж.

Там, в офисе аукционного дома Christie’s, я и встретился с ее императорским величеством (меня инструктировали так к ней обращаться). Недавно в издательстве Assouline была опубликована потрясающая книга, посвященная произведениям искусства, которые Фара собрала, будучи императрицей, и в тот вечер планировалась вечеринка. Я до того в жизни не разговаривал ни с одной королевой, но называть Фару «ваше императорское величество» мне показалось вполне естественным – слова выговаривались очень легко. Женщине восемьдесят лет, она красива и спокойна, не высокомерна, но совершенно невозмутима.

С мужем, шахом Ирана Мохаммедом Резой и сыном Резой, 1967.

Шахбану большую часть жизни провела вдали от Ирана. Но тоскует по нему. «Скучаю каждый день», «мне очень грустно» – произносит она со спокойной меланхолией, без тени сентиментальности. «После изгнания был очень тяжелый период, когда нужно было выживать, час за часом, день за днем. Поддерживать свои дух и силу. Я использую все средства, помогающие лучше себя чувствовать: йогу, медитацию, которой мне сейчас следует посвящать больше времени».

История очень скверно обошлась с шахом Пехлеви. О нем пишут – не совсем справедливо – только, что он тратил нефтяные деньги Ирана на американские военные самолеты и парады в честь самого себя. Его Белая революция шаха и народа должна была модернизировать страну, но эти проекты принято называть бессмысленным порождением невежества. Шаха вряд ли когда-нибудь назовут тяжеловесом мировой политики. Но у репутации его жены история другая. Когда Фара была императрицей, соотечественники воспринимали ее манеру одеваться как кощунственное подражание разлагающемуся Западу. А сейчас ее туалеты тех времен выглядят скорее как флаг свободы, совершенно недоступной иранским женщинам. Если покойного шаха по-прежнему считают окруженным дурными советчиками милитаристом, то шахиню (и не важно, создала она этот образ умышленно или нет) называют чуть ли не феминисткой.

С мужем и Джоном и Жаклин Кеннеди в Вашингтоне, 1962.

Самое ценное, что оставил после себя Пехлеви, – это произведения искусства. Его жена искала их, покупала и выставляла в музеях, которые основала по всему Ирану. До нее в стране было принято собирать и выставлять только традиционное персидское искусство: ковры, живопись периода династии Каджаров (правившей с 1789 по 1925 год), керамику, бронзу. Но искусствоведы (по крайней мере те, что живут за пределами Ирана) считают, что гораздо большую ценность представляют купленные Фарой двести шедевров импрессионизма, современной живописи и скульптуры. По некоторым оценкам, коллекция стоит несколько миллиардов долларов. Исламская республика убрала ее в запасники – и до сих пор стесняется выставлять чуждое им искусство.

Но оно потихонечку пробуждается от долгого сна в хранилище Музея современного искусства в Тегеране – не все, но некоторым работам везет. До 20 апреля в этом музее выставлены Марк Ротко, Энди Уорхол и Марсель Дюшан. («Обнаженные» Огюста Ренуара и Фрэнсиса Бэкона по понятным причинам остались сидеть в темнице.) В Европу с учетом сложившейся политической ситуации работы из этой коллекции вряд ли привезут. Ни одетые, ни раздетые – никакие. А среди любителей искусства мало храбрецов, способных сломя голову рвануть в неспокойный Тегеран. Для них Assouline роскошно издало альбом Iran Modern: The Empress of Art – его вдова Пехлеви и презентовала в Christie’s.

Это не просто толстая книга – она напоминает дверь. Весит девять килограммов, в толщину – семь с половиной сантиметров, стоит $895. На обложке Фара Пехлеви в своем самом гламурном образе – не зря в газетах ее называли Джеки Кеннеди с Ближнего Востока. Этот портрет в технике шелкографии она заказала в 1976 году Энди Уорхолу. Оригинал картины был разорван в клочья разгневанной толпой в первые дни революции – это, к счастью, единственное пострадавшее произведение в коллекции. «Много лет назад во Франции по телевизору показывали документальный фильм об искусстве в подвале тегеранского Музея современного искусства», – сказала мне Пехлеви. «Они крупным планом показали, как сильно порезан мой портрет работы Энди Уорхола. Я, клянусь, сказала: «Какая глупость! Вместо того чтобы резать, они могли его продать».

Художники в книге идут в хронологическом порядке, так что трудно навскидку оценить, какая потрясающая коллекция занесена в каталог Iran Modern. Огюст Ренуар и Поль Гоген уступают место Фернану Леже и Пабло Пикассо, затем идут Ротко, Виллем де Кунинг, Джексон Поллок, Джаспер Джонс. И это только картины. Скульптуры представлены сильными работами Альберто Джакометти, Генри Мура и Александра Колдера.

Альбом Iran Modern. The Empress of Art, издательство Assouline.

На фоне своего портрета с его автором Энди Уорхолом, 1977.

Пехлеви захотела собрать коллекцию в начале 1970-х годов, когда у Ирана было фантастически хорошо с деньгами. «У нас имелись средства в связи с ростом цен на нефть – впрочем, с этого и начались наши проблемы. Я думала, что должен быть музей, в котором могли бы выставляться молодые иранские художники. Потом мне пришло в голову: а почему бы не выставлять иностранное искусство, не только иранское? В музеях всего мира есть персидское искусство. Мы не можем позволить себе ваше античное искусство, но современное – очень даже можем».

Бюджет выделялся главным образом Национальной иранской нефтяной компанией. Перед покупкой императрица в большинстве случаев советовалась с Донной Стейн, бывшим куратором отдела рисунков и гравюр нью-йоркского MoMA. Не меньшее влияние на процесс оказывал кузен Фары, архитектор Камран Диба, автор эскизов к проекту Музея современного искусства в Тегеране. Он придумал здание из бетона и камня – приземистый параллелепипед, над входом которого две четвертинки круга, как уши, повернуты друг к другу дугообразными частями. Я был в музее несколько лет назад – он прекрасен. Архитектор вдохновлялся древними ветровыми башнями Персии – удивительными кирпичными сооружениями, которые направляют горячий ветер на резервуар с прохладной водой, работая как кондиционер. Шах Пехлеви был очень доволен: «Ветровые башни такие красивые».

Это были годы, когда Фара ездила в мастерские, знакомилась с великими художниками. Она тогда была счастлива: «Мы были в гостях у Генри Мура. Он достал небольшую картину и спросил всех, кто автор. Я не задумываясь выпалила первое, что пришло в голову: «Миро». И оказалась права! Была очень, очень горда собой».

В поместье Рокфеллера Кайкит на фоне гобелена Александра Колдера «Диск и граммофон» во время совместного с шахом Пехлеви визита в Нью-Йорк, 1975.

С Сальвадором Дали в Париже, 1969.

Уезжая из Ирана, Фара без проблем могла прихватить с собой одного-двух Ротко, но она этого не сделала. Сказала, что коллекцию собирала не для себя, а для страны. «В 2005 году директор музея устроил выставку этих картин – не всех, конечно. Я рада, что люди увидели, что у них есть. Никогда не забуду иранскую художницу, которая сказала мне, что расплакалась, когда увидела полотно Ротко. Мне было важно это услышать. Они все еще там».

Ну, почти все. В 1994 году Исламская республика обменяла «Женщину III» (1953 года) де Кунинга на изящно иллюстрированные листы из манускрипта «Шахнаме» Фирдоуси – они тогда принадлежали наследникам одного американского коллекционера. Обмен состоялся в Венском аэропорту. Де Кунинг в конце концов оказался в руках Дэвида Геффена, который потом продал его миллиардеру Стивену Коэну за $137,5 млн.

В изгнании Пехлеви жилось вполне комфортно, но она до сих пор не находит себе места. Часто цитирует иранские стихи: «Дом красив, но это не мой дом». Она прекрасно знает, что такое боль и горе. У них с шахом было два сына и две дочери. В 2001-м младшая Лейла скончалась в Лондоне от передозировки таблеток. В 2011-м младший сын Али-Реза застрелился в Бостоне. После смерти дочери Фара купила небольшой дом в пригороде Вашингтона, чтобы жить поближе к старшему сыну, наследному принцу Резе Пехлеви и трем его дочерям. «Это было ужасно, и я думаю об этом каждый день. Я хотела, чтобы остальные мои дети помогли мне держаться на плаву. Нам всем приходится искать способы выживать. Не хочу, чтобы режим, который был причиной наших бед, победил нас».

Но это не значит, что Фара мечтает о восстановлении старой монархии. Ее сын, кронпринц, довольно активен в иранской политике, он защищает права человека. Фара вовлечена в это дело гораздо меньше. Их обоих устроила бы светская демократия. «Я мечтаю, – говорит Фара, – чтобы Иран избавился от установившейся там системы. Я не могу поверить в ужасные вещи, которые слышу». Случайные встречи дают ей ощущение, что дома ее ненавидят уже не так сильно, как раньше. «В Париже на улицах я иногда встречаю своих соотечественников – молодых людей, которые слышали о моей семье столько чепухи. Но они подходят ко мне и обнимают, целуют. Это придает мне смелости».

Слушайте подкаст Tatler «Корона не жмет»

Фото: gettyimages.com