Cемнадцатилетняя Анастасия Шубская позирует на знаменитой лестнице в салоне Chanel Haute Couture, ведущей в квартиру великой Мадемуазель. Когда-то по этим ступеням спускались манекенщицы на показах, а сама Габриэль, скрывшись за бесчисленными зеркалами, наблюдала реакцию зрителей. Теперь роль зрителя выполняет обаятельный фотограф Паскаль Шевалье, а вместо строгой Мадемуазель — сочувствующая мама Насти, звезда советского кино, актриса и режиссер Вера Глаголева.
В комнате для примерки, которая находится под квартирой Шанель (там же, на четвертом этаже, творит Карл Лагерфельд), — все тот же кофе, кутюр и камелии. Настя пришла выбирать наряд для Бала дебютанток Tatler с восхитительными убеждениями юности: «Платье должно скрывать мои недостатки». Сто восемьдесят сантиметров роста и модельные параметры говорят сами за себя, но Настя еще красноречивей: «В детстве родители не баловали меня комплиментами — чтобы не задавалась. И я научилась оценивать себя объективно. Вот это розовое, в складочку, к примеру, меня полнит». Ой ли? «У меня склонность. Сводные сестры Аня и Маша едят все что душе захочется — и в два раза стройнее меня. Мама с детства ограничивала меня в еде: «Будешь толстая!»
Впечатление строгой мамы Вера Витальевна совсем не производит. У нее три дочки от двух мужей — режиссера Родиона Нахапетова и бизнесмена Кирилла Шубского, и все три красавицы. Старшая — балерина, средняя — художница. Младшая, Настя, метила в актрисы, а поступила на продюсерский факультет ВГИКа. Последовала маминому совету: актриса — зависимая профессия, продюсер — самостоятельная. Впрочем, дебютантка уже прошла испытание ночными сменами на площадке и пластиковыми контейнерами с кинокормом, сыграв в сериале «Женщина желает знать» вместе с мамой.
И вот она крутится перед зеркалом: розовое платье сменили на кипенно-белое, с пышной юбкой, сотканной руками ангелов, и дьявольски узким корсетом, на который надели топ, вручную расшитый белыми лепестками камелии. Феей Драже быть не сладко: корсет жмет, но Настя ложится на пол и мило улыбается в камеру. «Мне не впервой носить корсеты, — вспоминает она. — Лет в пятнадцать меня зашнуровали со средневековой жестокостью и сместили два ребра. Раздевшись, я некоторое время не могла двигаться, только лежала: ребра вставали на место». Мадемуазель Шанель, придумавшая устойчивые каблуки и сумку на цепочке, чтобы избавить женщин от необходимости таскать неудобные ридикюли, не одобрила бы такие жертвы.
Вот и мама не одобряет: «Зачем терпеть? В жизни не носила ничего неудобного — что там, я даже ресницы не крашу, потому что мне кажется, что у меня глаза от туши слипаются. Дочек уговариваю снять каблуки». «Папа не считает их полезными, — вздыхает Настя, не чуждая одиннадцатисантиметровым шпилькам. — Кстати, именно с туфель началось мое знакомство с Chanel. Несколько лет назад, гуляя здесь же, в Париже, я стерла ноги и приковыляла, хромая, в Galeries Lafayette. Там и были приобретены культовые черно-бежевые балетки — самые удобные на свете. У меня с тех пор установка: если обувь на плоской подошве, то Chanel».
А Вера Витальевна помнит флаконы классических Сhanel № 5, которые муж Кирилл привозил своей маме на протяжении многих лет: «Она любила только эти духи».
Впрочем, хрупкая и трепетная Глаголева относится к моде безо всякого трепета: единственный индпошив в ее жизни был в девятом классе – авторства старшего брата. «У Бори была машинка с оверлоком, на которой он с упоением строчил мне клеши «от бедра» и клетчатые комбинезоны с аппликациями из старых беретов». В них Веру и заметил первый работодатель и будущий муж, режиссер Родион Нахапетов. Роль в фильме «На край света» и предложение руки и сердца последовали незамедлительно. А Боря кроит и по сей день — только не клеши, а документальное кино: он режиссер монтажа.
Эксперименты с кройкой и шитьем у Веры Витальевны случаются до сих пор. «Посмотрела многосерийный фильм о Коко Шанель и впечатлилась тем, как лихо артистка Маклейн укорачивала рукава у блузок и подолы платьев. Эффектным движением срезала ненавистное «высокое горло» у свежеприобретенной водолазки Etro. Померила. Выкинула».
Окончив школу и получив диплом в подвенечном платье, одолженном у маминой подруги, Вера Витальевна вынесла Высокой моде жестокий приговор: «Ничего короткого. Синтетического. Блестящего. И яркого». В дальнейшем верный курс Вере Глаголевой указывала тяжелая рука скупого на модные сантименты Джорджио Армани. Припасть к ней выдалась возможность пару лет назад в Риме: «Я зашла в бутик и увидела мэтра — в небесно-голубом свитере он придирчиво разглядывал собственные витрины. Я остолбенела. Зато купила розовый шарфик-талисман. Каждый раз, когда я беру его на международный фестиваль, мне вручают награду». На счету шарфика аж три «Золотые Ники», полученные на одноименном кинофестивале в Монте-Карло за режиссерскую работу Глаголевой «Одна война».
И никому еще не удалось обрядить ее в воланы с рюшами. «А пытались. Арина Шарапова, тогда еще ведущая «Модного приговора», имела на меня виды: «Вот кого бы переодеть!».
На рю Камбон тем временем дебютирует облегающее черное платье с золотой вышивкой. «Опять в длинном», — вздыхает Настя. «И вечно в черном, — добавляет Вера. — Но божественно». Настя соглашается. На этом моменте Мадемуазель воткнула бы булавки в одну из стеганых диванных подушек и отправилась бы пить шампанское в бар Hemingway в близлежащем отеле Ritz — дело сделано. Но сегодняшняя примерка завершается искристо-игристым другого рода: время выбирать камни.
Международный женский день для Кирилла Шубского — что внезапный визит налоговой. Чистейшей воды бриллиантами одаривают Веру, ее маму и дочек Настю, Машу и Аню. Но, как пишет глянец, не стоит отказываться и от сапфиров: Настя останавливает свой выбор на браслете San Marco из розового золота с россыпью бриллиантов и цветной шпинели и кольце из той же коллекции — Chanel, разумеется.
Все замолкают, будто ожидая чьего-нибудь скрипучего голоса: «Теперь, моя дорогая, ты готова ехать на бал». «А танцевать умеешь?» — спохватывается Вера Витальевна. «А вы?» — встреваю я. «В 1995 году разучила модный по тем временам «танец роботов» для картины «Искренне Ваш» под руководством бывшей солистки Большого и хореографа фигуристки Слуцкой Елены Матвеевой».
По Настиной осанке и пластике, впрочем, не скажешь, что у нее могут быть какие-то проблемы с танцем — да хоть батман-тандю из третьей позиции. «Это все платье, — объясняет Глаголева, — правильно подобранный костюм меняет человека». В драме «Без солнца» по горьковской пьесе «На дне» она играла проститутку Лизу в паре с Иннокентием Смоктуновским. «Была в образе на сто процентов. Правда, не знаю, то ли мастерство Смоктуновского тому виной, то ли драная крепдешиновая блузка и шнурованные сапоги – самые настоящие, начала века. Когда натягивала на себя эти лохмотья, а гримеры накручивали мне букли, рисовали свекольные щеки и ставили над губой развратную мушку, у меня менялось все – походка, наклон головы и даже тембр голоса».
В таких ролях Глаголева появляется не часто. Чаще — в роли себя, ранимой и поэтичной. Вот и играла в своих собственных вещах, брюках, рубашках и пальто — что в «Бедной Саше», что в «Замуж за капитана».
Настя готова. Осталось лишь придумать макияж. «Но никаких приклеенных ресниц, — завещает мама. — Всю жизнь сдираю с дочек все искусственное — к счастью, до пятисантиметровых ногтей еще не дошли». «А бантик? — смеется Настя. — На всех детских фотографиях я с этим идиотским бантом». «Волос мало было, надо было как-нибудь обозначить, что ты девочка». Но самые душераздирающие кадры, как выяснилось, были сделаны позже — когда Настя училась в гимназии «Жуковка», и у них «после шестого класса без логотипа хоть не приходи».
Зато теперь у Насти с волосами все прекрасно. И с логотипом тоже. Он один, но самый-самый.
Фото: Pascal Chevallier