Интервью с Доменико Дольче на тему «Как из дизайнера стать фотографом» началось неожиданно — с отсутствия главного героя. «Скузи, кьяра, ему нездоровится», — пиар-служба лучезарно улыбалась, но чувствовалось, что в глубине души давно мечтает придушить начальника, подверженного столь внезапным приступам хвори. Вместо Доменико мне был предложен Стефано Габбана — и тоже в несколько поврежденном виде: на загорелом лбу модельера красовался белый пластырь. В остальном же Стефано, несмотря на ранний час, когда Милан дышит не духами и туманами, а ристретто и круассанами, был бодр и весел.
«Когда Доменико начал снимать? Как называется его камера?». Стефано напряженно хмурит брови. Нет, эти двое, конечно, прожили вместе лет двадцать, да и теперь, будучи официально «не парой», обитают на соседних этажах одного дома и знают друг о друге все в мельчайших подробностях. Но, выходит, не настолько, чтобы давать друг за друга еще и интервью. Отчаявшись, Стефано звонит Доменико — и... мадонна миа! Через десять минут тот материализуется на пороге студии: южные люди умеют выздоравливать так же быстро, как и заболевать.
Новенькая штаб-квартира марки на viale Piave, в дополнение к двум насиженным адресам — на via Goldoni и via Broggi, — распахнула двери в начале года. Отсюда два шага до «Метрополя» — здания, где под продолжительные и бурные овации уже много лет проходят шоу Dolce&Gabbana. «Удобно — не надо через весь город везти одежду, — объясняют дизайнеры. Со своей итальянской мечтой — di fronti a la casa (офис через дорогу от дома), несмотря на переезд, они тоже не распрощались: их личные апартаменты находятся за углом.
В июне во внутреннем дворике просторного черно-белого офиса, аккурат в день матча «Италия–Англия», презентовали первый фотопроект Доменико — пышущую тестостероном книгу Campioni. Гол в трепетные сердца читателей обоих полов с ее страниц забивали шестьдесят семь молодых, не сильно одетых итальянских футболиста, играющих в серии А. На белоснежной, метров десять в высоту, стене развесили километры фотопленки, рекой лилось спуманте — благо, итальянская сборная в тот вечер не подвела, в серии пенальти таки вырвав победу у Соединенного Королевства, и юные герои книги, пока не дослужившиеся до поездки на «Евро» в Киев, кадрили девиц. Было искренне и весело — прямо как в славные докризисные времена, когда на золотую вечеринку по случаю пятидесятилетия Дольче расслабленные гости прибывали в золоченых каретах.
Раздавая интервью по поводу книги, Доменико, с детства заядлый футбольный фанат, объяснял: «На съемках рекламы царь и бог – продукт, это именно его нужно представить в выигрышном свете. Мне же интересно разговаривать с душой героев» (полагаю, особенно если она заключена в столь совершенное, как у полузащитника «Милана» Кевина-Принса Боатенга, тело). Чемпионский разговор по душам вышел откровенным — тираж Campioni раскупили едва ли не быстрее, чем еще один летний хит «дольчиков» — юбки в спелых баклажанах и апельсинах.
Теперь настал черед рекламы — в феврале первые развороты глянцевых журналов украсят фото мужской и женской коллекции Dolce&Gabbana, снятые Доменико Дольче на Сицилии: вечная, как фонтан Треви, Моника Беллуччи, две Бьянки — Балти и Брандолини, cедовласая Дафна, легендарная модель пятидесятых, и пара десятков простых сицилийских парней, для которых участие в съемках оказалось интереснее даже сбора сочных апельсинов. Никто не позирует, не надувает губы бантиком и не смотрит в кадр. Рутинная итальянская dolce vita — фотограф будто бы подсмотрел ее из кустов.
Доменико и впрямь сложно упрекнуть в слишком коммерческом, «продуктовом» видении картинки. В конце концов, в одежде марки, будь то черные кружевные платья сицилийских вдов, наглые корсеты или барочные, беззастенчиво расшитые золотом пальто из парчи, всегда были не только секс, но и душа. Истоки которой — конечно же, Сицилия, где родился и вырос cтеснительный сын текстильного фабриканта средней руки.
Дольче — не первый дизайнер, отложивший в сторону ножницы ради фотокамеры. Карл Лагерфельд давно останавливает мгновения, снимая индийские сари для рекламы Chanel, Сару Джессику Паркер для альбома The Little Black Jacket и платежеспособных победительниц благотворительных аукционов вроде amfAR — для их удовольствия и собственного достатка. Сидя в беззаботном, полном красок Лос-Анджелесе, свои фирменные черно-белые картинки множит нынешний креативный директор Saint Laurent Paris Эди Слиман. И Лагерфельд, и Слиман не раз делали модные съемки для русского Vogue.
Доменико, впрочем, пока не готов работать на сторону — с внутренними заказами бы разобраться. «Фотография – моя страсть. И я не хочу превращать ее в рутину. Пару недель назад один журнал предложил мне поехать в Аргентину — снимать Марадону. Да, Диего — живая легенда, но тратить несколько дней жизни на проект, в котором журнал будет диктовать свои правила?».
«Мы много с кем из фотографов работали на съемках рекламы», — вклинивается в разговор Стефано. Домохозяйка Мадонна при полном параде варит пасту и моет тряпкой пол? Это Стивен Кляйн. Растрепанные красавицы в красно-черных корсетах на сеновале? Работа Стивена Майзела. «Пару лет назад мы решили дать дорогу молодым талантам — Мариано Виванко и Джампаоло Сгуре.
Не то чтобы мы были недовольны – упаси Боже. Но мы четко понимаем, что именно хотим получить на финише, — с этой точки зрения работать с нами одновременно и очень легко, и очень трудно. Ведь у фотографа — а это люди с характером – свое видение происходящего: то модель не приглянулась, то цвет неба не угодил. Но ведь это наша, понимаете, наша история, а не его. Рекламная кампания — это эффектный финал коллекции, апофеоз. Вот вы месяцами выбирали ткани, рисовали эскизы, кроили, строчили, кромсали и шили заново, потом потратили полжизни на организацию дефиле. Но покупатели в основном узнают о коллекции именно благодаря рекламе — так разве мы, как хирурги, имеем право на ошибку?».
В отличие от Стефано, который три года изучал фотографию в художественной школе, но так с камерой и не подружился, Доменико снимал всегда. Он живет картинкой. Это его мечта. Ключ к двери с табличкой «Воображение». Вечность, не менее значимая, чем полотна из Уффици. «Аведон, Пенн, Лейбовиц... Я всегда был окружен фотографиями, мой летний дом заполнен ими. Фото – это не выхваченный момент времени, а целая эпоха. К примеру, Дэвид Бейли — это история не про моду, а про революционные шестидесятые, их драйв, бит».
Доменико не пытается сделать вид, что много понимает про аберрацию, глубину резкости и экспозицию. «Я тут, не поверите, неделю назад разбил один фотоаппарат. Не помню, как он назывался. Да и какая, право, разница? Хельмут Ньютон на моих глазах за одну секунду делал гениальные снимки старой, чуть ли не скотчем заклеенной развалюхой. Но видел я и десятки так называемых профи, которые бессильно тужились, имея в распоряжении джеймс-бондовский арсенал оптических средств. Картинку делает не камера. Да, я не скрываю, что мне помогают специально обученные люди. Но снимаю я не то, что видят все, а то, что происходит у меня в мозгу. Надо просто дождаться мгновения, когда мозг соединится с картиной, и... сделать «клик».
За три дня на Сицилии кликов случилось немало: снимали не только мужскую и женскую кампании — и компании, но и аксессуары, очки, детей — словом, все, что сегодня позволяет оценивать империю Dolce&Gabbana в один миллиард сто миллионов евро.
Разве что рекламу макияжа не снимали, но все впереди: «Фотографировать мужчин, что ни говори, проще, — откровенничает Стефано. — Красота мужчины в его несовершенстве. С женщиной все иначе. Действительность приходится приукрашивать, но в то же самое время мы терпеть не можем фотошоп. В последнее время развелось столько «пластиковых» фотографий. Идеальные тела киборгов. Разве это красиво?» Доменико тут же подхватывает: «Я утром подсмотрел на улице забавную сценку. Женщина лет сорока пяти–пятидесяти, шикарно одетая — черное платье-футляр, каблуки, укладка, прямая спина. А лицо как у кошки. Жертва пластической хирургии. Смотрит на себя в витринное стекло. Мне даже интересно стало: неужели она сама себе нравится? Пластика — это так немодно». В доказательство Дольче предъявляет мне свое лицо — живое, очаровательное, подвижное, изборожденное сеткой морщин. И поверьте мне, бывшему директору раздела красоты, с ботоксом или гиалуроновыми филлерами оно давно не здоровалось: «Нет, скрабы, витамины, кремы – это все в порядке вещей. Но многим из пациентов сегодняшних косметологов нужен совсем другой доктор – по проблемам с головой. Стирая морщины, люди теряют характер. Красота в другом. Иногда я знакомлюсь с юношей, который выглядит античным богом. Но через пять минут мне хочется бежать от него куда подальше. А вы говорите — мускулы».
Будет ли он снимать рекламные кампании и дальше? Доменико скромно пожимает плечами: «Мне кажется, получилось неплохо». Хотя град критических стрел и не исключен. «Чем выше ты забираешься, тем сильнее ветер. Так любила говорить моя мама, — замечает Стефано. — Мне кажется, у людей сегодня слишком много свободного времени — вот и говорят о том, в чем ничего не смыслят». Это точно. Взять хотя бы старательно раздутый из пустяка скандал на последней миланской Неделе, когда Дольче и Габбану, показавших массивные серьги в виде темнокожих кукольных голов, обвинили в расизме. И это при том, что в лучших подругах у них — Наоми Кэмпбелл. Потом, правда, выяснилось, что куклы — на самом деле старинная игрушка, которая на Сицилии продается на каждом шагу.
«Вам кажется, что мир сегодня большой и свободный, – жалуется Стефано. – Как бы не так. На самом деле в шестидесятые–семидесятые свободомыслия было куда больше. Сегодня снимаешь голых — порнография. Фотографируешь детей — педофил. Выпил два бокала шампанского — алкоголик. Куришь — умрешь от рака. Не говоря уже о том, чтобы затронуть церковную тематику». «Оскорбление чувств верующих», — заканчиваю я за него фразу. Ох, как нам это знакомо!
Свободы и впрямь мало. Давят со всех сторон. В том числе итальянская налоговая, заподозрившая, что долгие годы Дольче и Габбана недоплачивали в несколько поиздержавшуюся за годы правления Берлускони казну миллионы евро, проворачивая затейливые комбинации с подставными фирмами в Люксембурге. «Мы ничего не боимся, потому что мы честные и ни у кого ничего не украли, — заученными фразами успокаивает меня Стефано. — Глупо всю жизнь копить, чтобы потом оказаться самыми богатыми людьми на кладбище». Да они и впрямь живее всех живых. Их мгновение не остановишь!