Когда я думаю о себе двадцатилетней, обязательно вспоминаю, как чувствовала такую беспомощность, что спрашивала себя, хочу ли я жить.
Мне было двадцать три года, я была успешной в том, чем занималась, и работала 350 дней в году. Моя жизнь состояла из перелетов в разные страны и работы в студиях по всему миру. Я редко распаковывала чемоданы: просто меняла грязные вещи на чистые, снова садилась в самолет, потом возвращалась.
Все повторялось два дня спустя, потом еще через три дня. Я начинала утро с кофе мокко — пила фраппучино со взбитыми сливками и закуривала первую сигарету из пачки, которую приканчивала за день. Что касается еды, то в те времена я вообще не думала о том, какие продукты употребляю. Подростком, работая в Японии, я научилась есть быстро и на бегу. Вечером, возвращаясь в свою нью-йоркскую квартиру, я вешала на вешалку плащ и наливала себе бокал вина. Но один бокал не спасал, я все еще чувствовала себя слишком взвинченной после всего того кофе и никотина, которые попали в меня за день. Мне требовалось нечто большее, чтобы расслабиться. Что могло быть более естественным, чем допить начатую бутылку, пока я читала книгу или отвечала на телефонные звонки? Я была трудоголиком. В те дни в моем образе жизни не было ничего здорового.
Я жила на скорости 100 миль в час, курила, пила, плохо питалась, мало спала и жила на чемоданах.
Жизнь была такой интенсивной! Это был постоянный транзит: я либо летела куда-то, либо откуда-то возвращалась. Поэтому я никогда не чувствовала себя дома и не задумывалась о своей жизни. И, как и многие другие люди в этом возрасте, я чувствовала себя неразрушимой.
Не подозревая о том, что я белка в колесе, я не понимала и того, что полагалась на стимуляторы и успокоительное, чтобы продержаться целый день. Кофе «заводил» меня по утрам. Сигареты отмечали долгие часы работы и позволяли мне ненадолго остаться одной — без стилистов, парикмахеров, визажистов, — и никто ко мне не прикасался. Стейки, бургеры, картошка фри, паста, пицца, сладости и все что угодно, только бы сохранить энергию. Красное вино, чтобы расслабиться и заснуть.
Я впервые попробовала алкоголь в девятнадцать лет, но перед показами шампанское всегда было доступно. Очень немногие дизайнеры обеспечивали моделей едой, поэтому
каждый раз, увидев еду за кулисами, я наполняла ею сумочку. Через некоторое время это стало моей «фишкой»: я раздавала другим моделям то, что сумела прихватить с собой — сэндвичи, крекеры, сладости. Я знала, что они, как и я, галопом носились весь день с одного показа на другой, забыв поесть. Как я уже сказала, в то время я жила на бегу. В сезон показов для меня было нормой встать в пять утра и отправиться спать в час или два ночи: я уже упоминала о том, что после показа мне приходилось отправляться на примерку для показов следующих дней. Если я была задействована на всем «маршруте» — в то время он включал в себя Лондон, Милан, Париж и Нью-Йорк, — то это был марафон, длившийся месяц. К концу я обязательно заболевала, но, не желая никого разочаровывать, продолжала работать. Однажды я едва не потеряла сознание на подиуме, а в другой раз мне пришлось улететь домой за несколько дней до окончания сезона.
Оглядываясь назад, я теперь вижу, что, пребывая в крайнем оцепенении, не понимала происходящего и буквально убивала себя. Я травила свое тело с момента пробуждения утром до той минуты, пока не падала в постель ночью. Я сама создавала ситуацию, способствовавшую появлению проблем с тревожностью. Когда вам девятнадцать, обычно вы имеете силы работать 350 дней в году. Но к тому моменту, когда вам стукнет двадцать три, а вы уже несколько лет перерабатываете, ваше тело, мозг и душа начинают разрушаться. Я изо всех сил пыталась справиться с реальностями моей жизни.
Произошедшее застало меня врасплох, учитывая все то, чего я насмотрелась за эти годы в профессии, и все ловушки, которых мне не удалось избежать. Когда я уехала из дома
в четырнадцать, я была еще слишком молода, и это очевидно. Но по какой-то причине я чувствовала себя взрослой и способной справиться с серьезными вызовами в новом мире. Почему-то я всегда чувствовала себя защищенной. Но я знала, что любое принятое мной решение действует на меня непосредственно. Я больше не могла полагаться на родителей. Я работала по всему миру, а папа с мамой оставались в Оризонтине. Как мать двоих детей, я теперь могу только представить тревогу, которую испытывали мои родители. Я не уверена, что они вообще отпустили бы меня, если бы знали, какой сумасшедший мир ждет меня за пределами нашего маленького городка.
Казалось, слишком многие молодые модели жили в аду, который они сами бессознательно себе создавали. Девушки моего возраста без должного контроля веселились в клубах. Принимали наркотики, отправлялись в сомнительные места. Я легко могла стать одной из них: еще одна модель, выпивающая две бесплатные порции алкоголя и покупающая таблетку экстази у парня, стоявшего возле ночного клуба. Но я так никогда не делала. Как я уже сказала, что-то или кто-то всегда защищали меня. Возможно, это был голос мамы, которая еще до моего отъезда из дома запретила мне принимать что-либо, особенно напитки, от незнакомцев.
В Токио вечер за вечером я видела одно и то же: группы девушек отправлялись в клуб, напивались, и парни пользовались их беспомощностью. Я все время чувствовала себя наблюдателем, стояла в стороне, как будто смотрела на происходящее через объектив или через стекло. Иногда, идя к метро ранним утром, я видела стайки маленьких черных птиц, клевавших мусор на тротуарах, и девушек, возвращавшихся из клубов. Они выглядели больными и дезориентированными. Я не понимала, как они смогут работать. Если то, что я держалась от этого в стороне, делало меня аутсайдером, замечательно. Я не хотела скатиться вниз. Если моя соседка по комнате и я все-таки шли в клуб, то я заказывала содовую, пока она флиртовала с барменом, в которого была влюблена. А потом я шла домой и читала книгу.
Фото: Gettyimages.com