Худо дело: дочь Татьяны Догилевой Екатерина — о своем романе с едой

К 21 году дочь актрисы прошла путь от анорексии до булимии.
Интервью с дочерью Татьяны Догилевой Екатериной о диетах анорексии и решении проблемы | Tatler

Екатерина Догилева

Сейчас, в двадцать один год, я заставляю себя рассказывать всю эту историю только для того, чтобы предостеречь других. Никакого удовольствия, вспоминая себя в том состоянии, я не испытываю. Проблемы с едой у меня были с раннего детства — аллергия на все, и это все было под запретом. Я даже мороженое первый раз только в пять лет попробовала. Зато с этого момента и лет до тринадцати я очень активно ела, и дома меня не останавливали. Потому что стоило маме с папой намекнуть: «Катюш, может, что-нибудь отложить?» — я дико обижалась и начинала рыдать: «Вот, раньше ничего не ела, дайте хоть сейчас!» Мама намекала так тактично, что я просто не обращала внимания. Она, когда бывала дома, готовила полезную еду, но мне ее актерские способы держать себя в руках были совершенно неинтересны.

Зато интересно стало, когда лет в двенадцать «ВКонтакте» я наткнулась на группу про героиновый шик, Кейт Мосс и все такое. Мне безумно понравился этот стиль — в рок-н-ролльной вымученной худобе было что-то богемное. Мы с подругой решили сесть на диету, я сбросила два килограмма и очень довольная выложила в эту группу свои фотографии, после чего благополучно уехала на каникулы. Вернулась — и была поражена тому, что совершенно незнакомые люди позволяют себе так злобно высказываться в мой адрес. Тем более что больше размера L я никогда не разрасталась. Да еще совпало — в двадцатой школе у меня случился конфликт с группой товарищей. Началось с девочек, подключились мальчики, и последовали неприятные — очень неприятные — оскорбления: мне в ночи приходили sms типа «жирная свинья».

Зато группы «ВКонтакте» про анорексию, как ни странно, были мне в это время очень большой поддержкой. Я нашла несколько сообществ, сначала наблюдала со стороны, а потом решила капитально худеть. Девочки в них друг другу как семья — можно было написать, что ты люто ненавидишь свое тело, и все тебя поддержат, скажут, что ты своей цели обязательно добьешься. И я добивалась. Как-то десять дней вообще ничего не ела. Я же максималистка, спокойные диеты меня не устраивали. Зато что-нибудь в жанре «первый день — овощи, второй — творог, третий — шесть яиц» бодрило. Я весила шестьдесят семь килограммов, а мне хотелось пятьдесят четыре. Казалось, это будет идеальная история. Потом — пятьдесят. А когда встаешь на весы и видишь там 49,8, то думаешь: «Ой, а сорок пять-то как красиво смотрятся!» У меня был аккаунт на другое имя, в котором я записывала все показания весов, каждый кусок еды. Невероятно приятно было получать от девчонок комментарии: «Ты мой идеал!», «Такая худенькая!» Но в пятнадцать лет мой вес встал. И все, даже десяти граммов не получалось сбросить.

Екатерина Догилева с мамой, актрисой Татьяной Догилевой

Дома поначалу все радовались, что я так хорошо выгляжу, а потом забили тревогу. Друзья в школе (там к тому моменту все наладилось) говорили: «Что-то ты схуднула сильно», а я воспринимала это как лучший в мире комплимент. Для меня самым страшным было, если кто-нибудь говорил, что я нормальная. Только не «нормальная»! Потому что, во-первых, это значит «обычная», а во-вторых, это такой вежливый способ замаскировать слово «толстый». Сами видите, с доверием у меня начались большие проблемы. Многие в анорексии винят родителей — за то, что недосмотрели. Ерунда, родители никакого контроля над этой ситуацией не имеют абсолютно! Мама говорит: «Пожалуйста, ешь!» Я говорю: «Не могу». Мама берет яйцо, встает на колени и просит: «Катя, пожалуйста, ешь».

Это был культ. Анорексия казалась мне вышестоящей инстанцией. Я прямо так и говорила: «Не могу есть, потому что предам этим Ану». Мы в сообществе так ее называли — Ана. И носили красные браслеты — в поддержку своей анорексии и чтобы узнавать друг друга. Фиолетовый браслет означал булимию. В школе у нас была чудесная столовая — светлая, теплая, с шедевральной пиццей с жареной колбасой — но туда я не ходила. Да и вообще в школе было очень мило: та старая история рассосалась, мама сходила к классной руководительнице, кто-то извинился. Меня хвалили за роскошную фигуру, с мамой не сравнивали. В двадцатой школе все — дети кого-то, ничего удивительного, и подростков принято оценивать как самостоятельные единицы. Я собой была довольна исключительно, носила джинсы скинни, максимально узкие майки. Знала, что особенная, что у меня есть свой секрет: «Вы все едите, вам это нужно, а мне вот — нет». Разве что один творожок и яблоко в день. Или апельсин. И очень много кофе.

В пятнадцать лет у меня появился бойфренд, одноклассник, он тоже говорил: «Покушай!», на что я в кафе всегда говорила: «Мне кофе, пожалуйста». Обсуждать свои отношения с едой с человеком, не особенно мне на начальном этапе близким, я не видела смысла. Но он, наверное, что-то подозревал: мало кто в его окружении весил сорок килограммов.

Меня, естественно, водили по врачам, ставили вторую степень дистрофии. Месячных не было по полгода, так что пугали: «Если не есть, у тебя не будет детей». Но мне все нравилось. До того момента, пока вес не встал.

Я люблю держать все под контролем (с рождения была такой), а тут начался ужас. За два года анорексии я привыкла к абсолютному контролю над своим телом, я его уже любила — и вдруг этот контроль потеряла. В результате сила воли дала трещину, я начала есть, есть и есть. Тут же возненавидела тело за то, что оно набирает вес. После школы шла в «Алые паруса» на Бронной и набивала тележку всем, без малейшей логики: пельменями, булками, какими-то котлетами, шоколадом. Я знала, что дома никого нет, поэтому шла туда, включала телевизор (один на один с собой есть я не могла). Запихивала в себя все и бежала в ванную вызывать рвоту. Если не «Алые паруса», то «Макдоналдс» на Пушкинской, но он хуже, потому что заниматься перееданием в публичных местах не так удобно.

Мама иногда пыталась вытащить меня на ланч, но в этом не было большого смысла ни при анорексии, ни при булимии — мы с ней разве что кофе могли вместе пить. Так что теперь, когда я в Москве, мы ходим в «Донну Клару» и «ДжонДжоли», наверстываем упущенное.

В какой-то момент я поняла, что вообще не могу есть — меня рефлекторно тошнило от любого куска еды. И я сама попросила отправить меня в больницу. Три недели в Институте питания РАМН помогли мне не встречами с психотерапевтом и всеми его «нарисуйте себя в будущем», а тем, что я там вырвалась из привычного круга. Ни школы, ни дома, ни «Алых парусов». Кардинальная смена обстановки и возможность ни о чем не думать — еду для меня регулировал кто-то другой, и она была вполне себе съедобной. Последний сложный период начался, когда я вышла из больницы здоровым человеком и налегла на пасту — родители запаниковали, боялись, что сейчас опять начнется. Но нет, пронесло.

Сейчас я живу в Нью-Йорке, окончила Американскую академию драматического искусства, играю в театре и кино. Прошла кастинг в независимый фильм по очень известной компьютерной игре — на днях начинаем съемки. Репетирую пьесу «Стелла», у меня в ней главная роль, — и хожу с друзьями есть бефстроганов в русский ресторан Uncle Vanya в театральном районе на 54-й улице. Весов у меня в квартире нет.

Фото: Архив Tatler