.jpeg)
«Это ужас. Хуже, чем налысо побриться», – Юлия Высоцкая в чем-то летящем бежевом, с крупными золотыми украшениями и на каблуках (а в чем еще обедают девушки в «Семифреддо»?) показывает мне себя в фильме «Дорогие товарищи!». После «Рая», фильма Андрея Кончаловского о войне, для съемок в котором ей пришлось побриться наголо, хуже, казалось, быть уже не может. Но кроме концлагеря в том «раю» была dolce vita, воспоминания о довоенной тосканской жизни, и уж там актриса Высоцкая сполна удовлетворила амбиции красивой женщины. В новом фильме своего мужа она играет крупного начальника в Новочеркасском горкоме партии. Руководителю такого ранга в Советском Союзе было некогда думать о красоте. Товарищ Сёмина одета в костюмы бесполого силуэта, у нее неопределенный цвет волос («прическу мне запыляли какой-то пудрой»), ноль косметики. Оператор не разрешал пользоваться даже тональным кремом: «Тогда ведь и правда так ходили, – рассказывает Юля. – Кажется, крем «Балет» и тот появился позже». Близкая подруга Высоцкой, посмотрев это кино, промямлила что-то утешительное в духе «Нет, ну вначале ты очень даже секси». Юля отрезала: «Я понимаю, что ты меня любишь, но, пожалуйста, не надо».
«Дорогих товарищей!» взяли в основной конкурс Венецианского кинофестиваля, о чем программный директор Альберто Барбера сообщил Кончаловскому вечерним звонком. Андрей Сергеевич с Юлей к тому моменту вторые сутки голодали, однако хорошие новости положили конец этим голодным играм, заставив откупорить хорошего шампанского.
Картина рассказывает о расстреле рабочих во время демонстрации в городе Новочеркасске Ростовской области в 1962 году. В тот год в стране победившего социализма случился продовольственный кризис, Хрущев впервые велел импортировать пшеницу. Цены на продукты питания повысились, при этом по всей стране на предприятиях подняли норму выработки. На Новочеркасском электровозостроительном заводе началась забастовка, разгонять протестующих бросили армию. По официальным данным (информацию о трагедии частично рассекретили только в восьмидесятых), погибло двадцать шесть человек, восемьдесят семь получили ранения. Семерых зачинщиков бунта расстреляли по приговору самого гуманного суда в мире, остальные получили серьезные тюремные сроки. Осужденных реабилитировали только в 1996-м. Тогда прокуратура даже завела дело против Хрущева и Микояна. Правда, тут же его закрыла – к тому времени оба обвиняемых уже лежали на Новодевичьем кладбище.
Героиня Высоцкой Людмила Сёмина предана партийным идеалам всеми фибрами души. Ни разу за всю свою образцово-показательную жизнь ей не пришлось усомниться в верности выбранного курса. Но вот она узнает, что в демонстрации участвовала ее дочь (так получилось). Она ищет девочку, думает, что та погибла. И ничего не может сделать: в тот момент, когда протестующих расстреливают, она сидит в своем кабинете в горкоме. Потеря ребенка делит картину на две части. Первая – медленная, с бесконечными заседаниями, принятиями решений, телефонными звонками. Во второй все начинает нестись с бешеной скоростью, как поезд под откос. Кино Кончаловского превращается если не в боевик, то в драматичный экшен.
Юля, хоть и окончила театральный институт в Минске, сама родилась в Новочеркасске: там жили ее бабушка и дедушка. Маме на момент расстрела бастующих рабочих было десять. «Никто из них никогда ни слова об этом не говорил – такое страшное это в городе было табу», – объясняет Высоцкая. Но не помнить тех событий они просто не могли: семейный дом стоял на Красном спуске – том самом, по которому поднималась колонна демонстрантов. Дед Юли – казак из рода Мелиховых. Бабушка работала в продуктовом магазине. В семейных альбомах сохранились фотографии: какие-то полки с крупами, бочки с грибами – по этим снимкам, помимо прочего, художник-постановщик фильма восстанавливал быт начала шестидесятых. Вообще Новочеркасск пусть и похорошел за эти годы, но снимать в нем события шестидесятилетней давности было легко. Важно было только не забыть на монтаже убрать с фасадов зданий кондиционеры.
В первый съемочный день Андрей Сергеевич созвал актеров массовки, набранной из местных жителей, и сказал: «Все это мы могли снять в Москве. И это было бы дешевле. Но я хотел приехать именно в Новочеркасск, потому что я чувствую себя перед вами обязанным. Я хочу рассказать правду. Поэтому, если среди вас есть кто-то, кто хотел бы чем-то поделиться, – пожалуйста. Я с огромным удовольствием выслушаю». В этот момент, вспоминает Высоцкая, воцарилась мертвая тишина – у людей был шок от того, что их приглашают к диалогу, что их мнение кому-то интересно.
На карантине Юлия сумела сделать то, что мало кому удалось, – разобрала кабинет мужа. Среди бумаг середины девяностых обнаружилось описание Новочеркасского расстрела. «Конечно, Андрей Сергеевич сейчас говорит, что эта история ему была важна из-за меня: «Это твоя земля», – рассказывает Высоцкая. – Но, думаю, он лукавит, задним числом подводит лестную для меня базу. На самом деле его занимает красивая идея коммунизма и того, как люди в нее безоговорочно верили. Сейчас он пишет сериал о том, что случилось в 1917-м. Предполагалось, что его покажут одному из центральных каналов, но для них он, это уже очевидно, слишком elаborate, сложный – наверное, придется искать независимую платформу. Так вот все, что произошло тогда, невероятно злободневно. Все это похоже на то, что случилось с нами во время пандемии. Согласитесь, еще в начале 2020-го это выглядело бредом: как это так мы не сможем выходить из дома, общаться, работать, поехать за границу? Точно так же с русской революцией. Все ждали, что морок рассеется. Как эта кучка большевиков вообще сможет управлять страной? И что из этого вышло? Эксперимент длиной в семьдесят лет».
В финале «Дорогих товарищей!» героиня Юли не отказывается от своих убеждений. Она разбита, поломана, но не может признать, что целая жизнь была прожита зря. В какой-то степени она антагонист немецкого офицера Хельмута из «Рая», который влюблен в бритую наголо заключенную – болезненной, странной любовью. И предчувствуя неизбежное поражение нацистов, решает ее спасти. Для Кончаловского это доказательство, что идеология и люди, которые ей присягнули, – не одно и то же. Идеология может быть страшной, а человек – хорошим. Или нет.
Как и в «Белых ночах почтальона Алексея Тряпицына», в «Дорогих товарищах!» Кончаловский почти не задействовал профессиональных артистов. «Понимаете, для него очень важна правда, – объясняет Юлия. – Ведь каким бы хорошим ни был артист, если он научен играть, если он не в состоянии погрузиться, прожить, если он просто качественно исполняет роль с перерывом на обед, эффект будет другой. Мне колоссально помогли люди с Дона. Ну да, я там родилась, проводила летние каникулы. Но я никогда там не жила. Я тем говором и не разговаривала никогда. Но когда рядом на площадке настоящий дед, который играет моего отца, то это все равно что быть рядом с ребенком – ты не можешь врать».
Юля переживает, что Кончаловский на монтаже вырезал эпизоды, где тот самый «очень колоритный» дед рассказывал страшные факты из истории казачества. О том, как казаки зверствовали на Дону после революции. Как раскулачивали, убивали, закапывали людей полуживыми. Но Андрей Сергеевич – противник метода Ларса фон Триера: он не считает возможным показывать то, что способно вызвать у зрителя физиологический ужас. Эмоции? Да, пусть будут. Но не физиология.
В том, как высоко ее муж ставит правдивость в кадре, в его нежелании брать «играющих» актеров Высоцкая видит и гений Андрея Сергеевича, и ловушку для себя. Она будто снова и снова попадает в энергетическое поле этого визионера. А вот у нее некоторые проекты возникают слишком рано. Ей пришлось закрыть любимый ресторан «Ерник» и чудесный винный бар на Лубянке. «Москва придет к этому через пять–семь лет, а мы уже не выжили, не смогли, – говорит Юля. – Да, наивная параллель с моими ресторанами, но у Андрея Сергеевича, безусловно, есть дар делать что-то, что предвосхищает и серьезные политические события, и эстетические тренды. Начиная с «Аси Клячиной», которая снималась с живым звуком, без озвучки задолго до всякой «Догмы». В те годы такого представить себе было невозможно. Дней десять назад мы узким кругом собрались дома посмотреть «Дорогих товарищей!». Была немая пауза – мы все вдруг осознали, что он сделал. Ведь это абсолютно о том, что происходит сейчас. Народ должен молчать. А если заговорит, то по нему проедутся катком. Я это рассказываю, и у меня мурашки по коже. Я очень надеюсь, что судьба фильма не будет такой же, как у «Дома дураков», когда все было сделано так, чтобы его никто и никогда не увидел».
«Дом дураков» о доме душевнобольных в Чечне во время войны, кстати, был первым фильмом Кончаловского, в который он позвал играть свою жену. Потом были «Лев зимой», «Щелкунчик» и, конечно, «Глянец» – жесткая сатира на индустрию, с которой у самой Высоцкой вполне глянцевые отношения. Мне интересно, как за эти годы трансформировалось отношение режиссера к главной актрисе в его жизни. «Я как раз вчера слышала, как одна актриса, не буду называть ее имени, рассказывала, как она работала со своим мужем, – говорит Юля. – Это был сущий кошмар. Супруг считал, что она обязана читать его мысли, что ей уж точно объяснять ничего не надо. Надо работать с другими актерами, а она и так со всем справится. В нашем случае работа режиссера с актрисой идет на каких-то других уровнях, мне действительно не надо объяснять, что Андрей Сергеевич имеет в виду. Это какое-то интуитивное единение. Даже страшно такое вслух произносить. Это что-то, не очень понятное нам самим. Наверное, впервые так сильно мы оба почувствовали это на съемках «Рая». Андрей Сергеевич вдруг смотрит на меня: «Я не думал, что эту сцену можно развернуть так, как ты сыграла, а потом понял, что ровно так ее и написал». Ну ведь правда, когда люди так долго живут вместе, происходит какое-то взаимопроникновение. Если, например, в политике или моде я могу с ним в чем-то не соглашаться, то во всем, что касается искусства, мы очень близко видим этот мир. И это большое счастье. Серьезно говорю, я замираю от ужаса, когда узнаю, что мне предстоит работать с другим режиссером».
.jpg)
Весь карантин они провели вместе, с сыном Петей. Ему шестнадцать, он только что окончил школу и взял год на раздумья. «Он серьезно занимается чертежами, – рассказывает мать. – Много рисует. Мы обсуждали, что он поступит в институт, отучится два года, потом по обмену поедет в Нью-Йорк, или в Гонконг, или еще куда-то. А сейчас даже у него это желание исчезло. Окончит он архитектурный – и что дальше? С одной стороны, я не хочу, чтобы он ехал жить на Запад. С другой – я прекрасно понимаю: жизнь там, даже в сегодняшних реалиях, когда в мире происходит непонятно что, все равно комфортнее. И красивее, особенно для архитектора. Вышел на улицу во Флоренции – и перед тобой вот это все».
Самой Юле карантин напомнил времена, когда она была беременна дочерью Машей и не работала. Жили в Лос-Анджелесе, Андрей Сергеевич дома писал сценарий. Но все-таки в этот раз было тревожнее. Вроде бы и не было привычного круговорота дел, театра, впервые за долгие годы удалось выспаться («Наверное, мои бедные надпочечники сказали: «Да ладно, неужели такое бывает?»). Андрей Сергеевич и вовсе купил себе машинку для растяжки – чтобы в перерыве между сценариями сесть на шпагат («сначала у него был результат девяносто два, а теперь сто пятнадцать», что бы это ни значило). Однако всеобщее смятение не миновало и этот благополучный дом на Николиной Горе. «Мы же, когда идем, например, на стадион или на дискотеку, мы за чем идем? За зарядом, – говорит Высоцкая. – Нас питает толпа. Коллективная энергия определенно существует, от этого никуда не деться. И конечно, во время карантина была энергия абсолютной неизвестности, непонимания того, что будет дальше. Это же самое страшное. Из-за этого мозг все время искал, куда себя применить. Например, я каждый день заставляла себя заниматься французским, но думаю, что эффективность моих занятий была нулевая. Это было просто забивание времени. Я старалась все время что-то делать. Вот два часа спорта, вот я готовлю, вот я с учебником французского».
Конечно, она еще и работала. Вместе с подругой Иреной, режиссером «Едим дома», снимали программы, на два телефона. Иногда Юля справлялась в одиночку: ставила телефон на штатив и снимала свое субботнее «Сладкое-соленое». Когда было настроение, записывала блоги для ютьюба. Сказать, что такая самозанятость ей понравилась и захотелось развиваться в сегменте онлайн? Нет и еще раз нет. В самом начале карантина Высоцкая попробовала в зуме выпить шампанского с подружками и сразу все про этот жанр поняла. Оставшееся время если и выпивала, то только с мужем. В прямой эфир инстаграма вышла лишь раз, по просьбе своего спонсора «Ауди». Общаться со зрителями не понадобилось – нужно было всего лишь что-то прочитать. «Пару раз я наткнулась на эфиры, где участники говорили о погоде – объясните мне, почему это должно быть кому-нибудь интересно? – удивляется Юля. – Все-таки контент забирает у людей время, поэтому я не имею права выходить в эфир, ковырять при всех в носу и предполагать, что это кого-то может заинтересовать. Либо я рассказываю о чем-то конкретном, приношу пользу, либо это теряет всякий смысл».
Вот первый именной марафон Юлии по осознанному подходу к правильному питанию – сплошная польза. Пятнадцать дней тотальной перестройки своего отношения к питанию, отношения к своему здоровью и заботе о себе, да еще и с обратной связью. Марафон основан на ее книге «Перезагрузка». Высоцкая учит азам, на которые мы не обращаем внимания, но именно они, а не количество потребленной спирулины важнее всего для здорового образа жизни. «Это стоит не каких-то там бешеных денег, но, насколько я понимаю, людям это надо, – говорит Высоцкая. – Им нужны вдохновение и набор простых и эффективно работающих практик – и это ровно то, что я даю в марафоне «Ем, люблю, живу». Людям нужна мотивация. Хотя лично я не понимаю, кто и на что может меня замотивировать, ну вот честно. Разве что Кончаловский со своей машинкой для шпагата».
«Так люди ждут этого от вас, это вы – мотиватор», – говорю я. «Наверное. Знаете, я очень люблю людей, просто не думаю, что я в принципе хороший учитель. Вот мой муж – он учитель, ему не скучно объяснять одно и то же по несколько раз, не скучно поправлять чужие ошибки. А я если и ввязываюсь в какое-то преподавание, то каждый раз убеждаюсь, что мне не скоро захочется вернуться». – «Но ведь вся ваша жизнь – это, по сути, преподавание дисциплины «искусство жить вкусно и красиво». – «Это не одно и то же. Я не беру на себя функцию оценивать, что получилось у других. Мне просто любопытно делиться тем, что у меня получилось. Возможно, это эгоистично, но меня интересует мой результат, мои собственные достижения. То же самое с моим настроением – я себя очень хорошо слышу. Знаю, от чего мне хорошо, от чего плохо. Для меня странно, что люди ходят к психологам. Как можно быть честным с кем-то, если ты с собой до конца честным быть не можешь? Ты платишь деньги – и тебе вдруг должно стать лучше от того, что другой человек даст тебе совет? Я привыкла анализировать себя и разбираться, почему у меня что-то не так. Это не значит, что я на сто процентов попадаю и могу себе помочь. Но в большинстве случаев получается».
Интересно, что же про себя может сказать психолог Высоцкая. Какое у нее сегодня состояние? Юля минуту размышляет. «Ну я думаю, состояние перманентно изменчивое – я могу не нравиться себе вечером, но понравиться утром. И наоборот. Нестабильное».
Мне со стороны кажется, что здесь, в «Семифреддо», она, нарядная и изголодавшаяся по своей привычной мультизадачности, фонтанирует энергией. Что она даже более улыбчивая и открытая, чем обычно. «Наверное, это во мне нерастраченная за карантин энергия, – комментирует Высоцкая. – Забавно, как мы начали репетировать «Сцены из супружеской жизни» с Гошей Куценко (прежний Юлин партнер Александр Домогаров ушел из этого спектакля МХАТ имени М. Горького из-за обстоятельств непреодолимой силы). В те дни я снималась в рекламе «Пятерочки» и репетировать начали без меня, потому что у Гоши был очень жесткий график. Помощник режиссера читал мой текст за меня. Все было спокойно. Когда я наконец пришла, тут же – крик, слезы. На следующий день Гоша говорит: «Давайте не так, как вчера, давайте спокойно пройдем. Потихонечку». А я поняла, что мне не хватает именно этих эмоций. Дома ведь стараешься беречь своих, не выдавать все, что так не нравится в себе. А на сцене...»
Она все чаще задумывается о том, зачем мы здесь, что оставим после себя. «Знаете, когда мне было шестнадцать, я думала, какой же это ужас, какой ужасный способ покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна, – потому что, пока ты летишь, ты можешь несколько раз передумать, а деваться уже некуда, Господи прости. Мы часто говорим об этом дома – о космосе, о Боге, для чего все это создано, к чему движется, что происходит с сознанием человека после того, как прекращается физическое существование. И конечно, я все чаще думаю о том, что мне бы хотелось оставить за собой след. Это очень странная, абсурдная формулировка, но как-то тревожно ничего не оставить. Как у Цветаевой, помните? «Уж сколько их упало в эту бездну». Наверное, все эти мысли – от той самой коллективной тревожности и, как только мы снова встанем на привычные рельсы, снова побежим, думать о таких вещах не останется времени. Но думать о них надо».
Вам также может быть интересно:
Юлия Высоцкая и Андрей Кончаловский: «Любовь — это знание»
Юлия Высоцкая – о семейной жизни в изоляции, онлайн-клубе путешествий и перезагрузке
Юлия Высоцкая – о съемках в фильме Андрея Кончаловского «Грех»
Фото: Данил Головкин/ Стиль: Рената Харькова/ Прическа: Марина Рой/ Макияж: Надежда Князева/The Agent/ Маникюр: Елена Червякова/ Ассистенты фотографа: Антон Гребенцов, Дмитрий Назаров/Bold/ Ассистенты стилиста: Хабиб Сулейманов; Валентина Сырова/ Продюсер: Нина Лобыкина/LI-NE Agency/ Ассистент продюсера: Диана Пурис/LI-NE Agency/ Благодарим «Агаларов Эстейт» за помощь в организации съемки.