Том Форд ждет меня у дверей своего дома на ранчо неподалеку от Санта-Фе, столицы американского штата Нью-Мексико. Особняк, стилизованный под традиционные для юго-запада Америки глинобитные жилища, стоит на холме с видом на долину. Дизайнер родился в Техасе, но отрочество провел в Санта-Фе. Разбогатев, купил восемь тысяч гектаров полупустыни, заказал ранчо притцкеровскому лауреату — японцу Тадао Андо — и теперь живет здесь по несколько месяцев в году со своим супругом, шестидесятивосьмилетним журналистом Ричардом Бакли и их четырехлетним сыном Джеком. Наслаждается простыми радостями жизни: играет в теннис, плавает, ездит верхом.
Мы спасаемся от солнцепека в просторном холле. «Простите, у нас тут жарко. Могу ли я предложить вам выпить?» — спрашивает хозяин дома, как будто мы не в американской глуши, а в чопорном лондонском особняке (у Форда и такой есть: 1827 года постройки). Я, разумеется, согласен, и Том достает из небольшого бара бутылку ледяной минеральной воды, наливает в стакан, кладет кусочек лайма. И вдруг замечает в стакане крохотную мошку. Вздохнув, наливает еще один, но выпить мне вновь не судьба: долька лайма, по мнению дизайнера, недостаточно красива. Он отрезает новую, сжимает, чтобы придать совершенную форму, опускает в напиток и наконец передает шедевр мне. Как человек, который видит Форда не в первый раз и следит за его творчеством, могу вас заверить — он такой всегда.
В этот раз мы встретились с Томом как с режиссером: выходит его второй фильм, психологический триллер «Под покровом ночи» (в российском прокате — с восьмого декабря). Дебютная картина, прогремевшая семь лет назад драма «Одинокий мужчина», принесла номинацию на «Оскара» исполнителю главной роли Колину Ферту и заставила критиков говорить о Форде как о превосходном режиссере. Редкость для выходца из мира моды, большинство из которых в кино, по какую бы сторону от камеры ни оказывались, выглядят очаровательными дилетантами. А «Под покровом ночи» имеет шансы превзойти успех первого фильма. На кинофестивале в Венеции он уже получил особый приз жюри и был номинирован на «Золотого льва».
Действие картины частично происходит на американском юго-западе, так что желание режиссера познакомить меня с его атмосферой понятно.
«Санта-Фе я запомнил таким, каким он был в шестидесятые-семидесятые, — рассказывает Том. — Тогда район Каньон-Роуд был не средоточием модных галерей, как сейчас, а сборищем хиппи, которые в своих коммунах разводили кур и коз. Была еще жива легенда этих мест, экстравагантная Джорджия O’Кифф (классик американского модернизма регулярно писала виды Нью-Мексико еще в молодости, а в конце сороковых переехала в штат насовсем. — Прим. Tatler). Мне хотелось, чтобы Санта-Фе оставался только моим местом. Знаете, вы — первый журналист, которого я впустил в этот дом. Кроме Ричарда, конечно».
Я один из считаных журналистов, кто видел Форда, который, кажется, родился в двубортном смокинге, одетым, как сейчас. Вылитый ньюмексиканец: рубашка из голубого денима, темно-синие джинсы и коричневые ботинки (все, конечно, Tom Ford). На правом запястье серебряный браслет с бирюзой, на левом – инкрустированные бирюзой часы. «Я постоянно покупаю здесь украшения с бирюзой, — говорит дизайнер. — Иногда, уезжая, думаю, не взять ли что-нибудь с ней в цивилизацию. Но она выглядит к месту только в Санта-Фе. Носить ее где-то еще смешно».
Интерьер огромной гостиной его дома тоже образцово местный: открытые балки на высоких потолках, диваны, обтянутые темно-коричневой замшей, деревянные столы. Мебель настолько безупречно расставлена, что кажется, будто была в момент строительства прикручена к полу декоратором да так и стоит на тех же местах. Прекрасная абстракция лос-анджелесского художника Марка Брэдфорда тоже в песчано-землистой гамме. Неожиданно выглядит только ваза ярко-розового оттенка. «Она как цветок кактуса в пустыне, — говорит хозяин. — Цвета в интерьере всегда имеют огромное значение».
За его спиной скульптура еще одного лосанджелесца Аарона Карри, из стали, с намеком на кубизм. Где-то я ее уже видел. «В моем новом фильме», — подсказывает Том.
Кино вышло изящное, как все творения Форда, но эпатажное даже для него, заслуженного агента-провокатора еще со времен работы креативным директором Gucci. Даже открывается «Под покровом ночи» снятой в замедленной съемке сценой: обнаженные дамы рубенсовской комплекции танцуют с помпонами чирлидерш в модной арт-галерее Лос-Анджелеса. Лента основана на последнем романе американца Остина Райта «Тони и Сьюзен». Книга впервые вышла в 1993 году, не прогремела и стала бестселлером лишь когда была издана еще раз, в 2011 году, уже после смерти писателя. Сценарий Форд написал сам.
Главная героиня Сьюзен Морроу в исполнении Эми Адамс — арт-дилер из Лос-Анджелеса. Она бросает непутевого мужа, живущего в Техасе писателя Эдварда Шеффилда (в его роли — Джейк Джилленхол). И уходит к финансисту, белому англо-саксонскому протестанту, к тому же настолько красивому, что его пришлось играть Эрми Хаммеру. Однажды Сьюзен получает по почте рукопись романа «Ночные животные» (Nocturnal Animals – оригинальное название картины). Роман написал бывший муж, и это бомба замедленного действия. А дальше начинается фильм в фильме, мрачный триллер в духе Дэвида Линча, Стэнли Кубрика и Дэвида Кроненберга.
Форд в молодости пробовал себя в актерском искусстве в Лос-Анджелесе, но, по собственному признанию, был «не особенно хорош». Зато теперь он четко знает, как актеры должны двигаться и произносить реплики. На съемках танца обнаженных толстушек Форд стоял за оператором и показывал актрисам движения. «Говорю: «Делаем Глорию Свенсон из «Бульвара Сансет». Тут Форд встает с дивана и, выпучив глаза, глядя в воображаемую камеру, начинает заламывать руки, как съехавшая с катушек кинодива Норма Десмонд в финале великой трагедии Билли Уайлдера.
«Я боялась, что мне будет неловко рядом с Томом, — рассказывает исполнительница главной роли Эми Адамс, пятикратная номинантка на «Оскар». — Он же само совершенство: всегда в великолепном костюме, благоухает приятным парфюмом. Но на площадке с Томом я ни разу не почувствовала себя некомфортно, он очень легкий человек». «Он — режиссер, уважающий актеров, и всегда предельно вежлив, когда пытается донести свои идеи, – утверждает сыгравший полицейского Андеса Майкл Шеннон. – С такими работать куда приятнее, чем с тиранами». Джейк Джилленхол с коллегами солидарен: «Сценарий фильма написан блестяще, история леденит кровь. Но более всего на съемках мне нравилось то, с какой страстью Том отдается работе. Обожаю режиссеров, которые живут тем, что они снимают».
«Мне кажется, работа постановщика очень похожа на работу дизайнера, особенно дизайнера в Европе, — объясняет Форд. — Там модельеры — диктаторы. В том смысле, что диктуют вам свою волю: «Вот это вы будете носить в новом сезоне. Вот это модно». Так и режиссер: у него должно быть видение, его просто не может не быть. А дальше собираешь великолепную команду и направляешь ее на съемках так, чтобы в итоге получилось то, что нужно тебе».
Интересуюсь у Тома, отчего негодяя Рэя, которого автор романа описывал как мужлана, играет утонченный красавчик Аарон Тейлор-Джонсон. «Я люблю снимать кинозвезд и люблю дополнять реальность», — запросто формулирует свое режиссерское кредо Форд.
Работая над сценарием, он переселил Сьюзен из типового пригородного спального района в роскошный лос-анджелесский Бель-Эйр, где у него самого дом: «Ради максимального контраста героини и окружения». Попросил художника по костюмам сделать ее гардероб безупречным до неестественности, а парикмахера — создать такую прическу, чтобы зрителю становилось очевидно: Сьюзен по утрам до изнеможения распрямляет свои от природы курчавые волосы, пока не останется даже намека на локоны.
«В кадре ничего не появляется без причины, — говорит Форд. — Все просчитано, и все должно производить тот эффект, который требуется: сумки Сьюзен, ее часы, ее шуба».
Даже сцены в доме Сьюзен снимали не на Голливудских холмах, а в подходящем по интерьеру особняке в Малибу у океана, а огни и виды Лос-Анджелеса позже вмонтировали. Все для того, чтобы жилище главной героини выглядело изумительно красивым. «Съемочные площадки многих фильмов, в которых я играла, выглядели прекрасно, но такой не было никогда», — восхищается Эми Адамс.
Все два часа фильма — одна сплошная радость для глаз. От ярко-зеленых ковбойских сапог бандита Рэя («Да, он убийца, но ему нравится выглядеть как рок-звезда семидесятых», — объясняет Форд) до снимка великого американского фотографа Ричарда Мисрча: на нем два человека в поле, и это фото служит в «Под покровом ночи» мостиком между двумя мирами — Сьюзен и ее семьи и семьи Тони Хастингса.
Временами бьющее через край визуальное богатство кадров идет саспенсу во вред. Добавить к этому гипнотизирующий сюжет (герои как будто в зеркальном лабиринте — непонятно, где реальный человек, а где его отражение) и то, что среди персонажей нет ни одного полностью положительного, — таким кино можно восхищаться, но его вряд ли станешь называть, когда тебя спросят о любимых фильмах.
«Я и не пытался создать то, что понравится зрителю, — отвечает на критику Форд. — В жизни тоже не всегда все нравится. Для меня эта история о том, что случается, когда ты поддаешься соблазнам современного мира, в котором ничто не имеет ценности, где ко всему относятся как к одноразовому, где считают, что все можно без труда заменить. Вещи, работу, любовь. Это печально. Я человек прошлого. Хотел бы жить в тридцатые — они вдохновляют меня в создании одежды, во всем. Правда, в те времена люди гораздо чаще умирали от рака. Еще я бы чувствовал себя своим в семидесятые, потому что семидесятые — это во многом те же тридцатые. Я вырос на фильмах довоенной поры, изучал жизнь по «Женщинам» с Джоан Кроуфорд, по «Филадельфийской истории» и «Воспитанию крошки» с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн. Это легкие, оптимистичные, добрые фильмы. Когда их смотришь, кажется, что жить такой беззаботной, счастливой жизнью совсем не трудно».
Недавно Том едва не купил за пятьдесят миллионов долларов дом кинозвезды тридцатых Уильяма Пауэлла в Беверли-Хиллз. «Он не интересовал меня как жилье, я видел за домом великую легенду, — рассказывает Том. — Его входную дверь, к примеру, сделал любимец голливудского бомонда, архитектор Джеймс Долена — в форме Триумфальной арки. Для того чтобы, возвращаясь со съемок, Пауэлл входил в дом как триумфатор — он же звезда! Вот что меня манило».
Сейчас же весь Санта-Фе судачит, что Форд выставил свое ранчо на продажу и просит за него семьдесят пять миллионов долларов. Фильм снят, сын скоро пойдет в лос-анджелесскую школу — может, и правда пришло время. Форд ведь не просто талантливый творческий человек, он превосходный бизнесмен. Оборот его империи, в которую входят сто двадцать бутиков по всему миру, — больше миллиарда долларов в год.
Кстати, свою одежду Форд не снимает принципиально – кино для него такое же серьезное дело, как и мода, а не очередная площадка для раскрутки бренда. Не жалко ли упущенной прибыли?
«Одинокий мужчина» даже и не окупился, но работать над ним мне было весело и радостно, как никогда в жизни. Разве можно на любимое дело жизни повесить ценник?» — отвечает Форд.
Хотя права на прокат «Под покровом ночи» он уже успел продать за двадцать миллионов. Но отчего все же взял огромный тайм-аут между фильмами, раз так любит командовать «Мотор!»?
«Я пообещал себе, что не буду снимать до тех пор, пока сыну не исполнится три. К тому же модой я занимаюсь более тридцати лет. Знаю этот бизнес от начала до конца. А кино для меня нечто новое, свежее, более захватывающее. Я не хочу терять это ощущение, ставя кинопроизводство на поток».
В отличие от большинства коллег по голливудскому цеху, Форд может позволить себе снимать только то, что хочет: «Меня нельзя нанять, — поясняет режиссер. — Часто предлагают отличные проекты, но я не могу работать по заказу студии, под присмотром продюсеров, боссов. Я хочу полного контроля над фильмом. Он должен быть моим».
За окном темнеет, уже не так страшно выйти на воздух из прохладной гостиной. Последний вопрос, Том. Каким будет третья картина? Ведь всем уже ясно: рано или поздно она точно будет.
«Даже не знаю, — пожимает плечами дизайнер. — Было бы интересно снять лихую черную комедию. Но мне надо решить, что я в ней скажу. Именно это для меня самое важное: понять, что я хочу сказать своим фильмом. Тогда он получается».