Прошлым летом на пляже Сен-Тропе русских выдавали не желтые шифоновые платья Chloe. И не купальники Lisa Marie Fernandez в дуэте с сандалиями Aquazzura. Народ в клубе Bogatelle наблюдал пришествие кафтанов с экзотическим принтом. Стилист Марина Долидзе прикрывала загар бордовым с белыми пятнами — к нему прилагались майка, короткие шорты и плетеные босоножки. Ее подруга, мать-героиня Мария Лопатова, декадентски накидывала зелено-желтый халат на шелковую комбинацию. Автор модной сенсации, хозяйка розовой виллы с феерическим видом на бухту Виктория Аминова сидела здесь же в шезлонге и чуть-чуть удивлялась произведенному эффекту. Вокруг нее резвились дочери — восемнадцатилетняя дебютантка Бала Tatler Лиза и двадцатидевятилетняя Маша. А еще Машина пятилетняя дочь Сара. Тоже в пестром и ярком.
Экзотика называется узбекским икатом. Виктория вовсе не собиралась производить его в количествах, способных удовлетворить аппетиты ненасытного Сен-Тропе. Так получилось — и это одно из тех совпадений, которые ткут полотно женской биографии. Гуляла по антикварному салону. Увидела пестрые отрезы. Познакомилась с продавцом, разговорилась. Он сказал, что икаты — из Маргеланской долины, через которую проходил Великий шелковый путь. Там в каждом дворе ткут и красят. Красят и ткут. Из поколения в поколение. Ни одного похожего орнамента. Икаты нравятся всем, они как новогодняя елка. Но сложнее — если приглядеться, за простотой рисунка открываются новые и новые слои, изображения животных, мистические символы. Вглубь узора-иката можно смотреть, как в детскую трубу-калейдоскоп, и ждать волшебства.
Вика сшила один кафтан, потом другой. Стала носить, одела дочерей, а Маша с Лизой в Москве считаются девушками очень продвинутыми. На полную громкость заработало светское сарафанное радио. Все захотели — срочно, немедленно, ко дню рождения мужа, к свадьбе подруги, дайте два, а лучше — три!
Встал вопрос, как назвать спонтанный бренд. «Я не хотела ничего личного. Никаких имен. У меня рождались разные названия — сейчас не скажу даже, какое лучше, все хороши, —рассказывает мне Вика. — А потом приехала подруга из Парижа. «Ну что, придумала?» — «Нет». — «Слушай, кажется, у тебя была неплохая девичья фамилия». — «Да, Либерман». Подруга: «Ты с ума сошла? Ты где-нибудь видела, чтобы Прада была не Прада, а Гуччи не Гуччи?» Нужна Viki Liberman. Она сказала — и мне понравилось. Потому что раньше я произносила свое имя очень серьезно — Виктория. А короткий вариант моментально лег на душу».
Девичья фамилия в данном случае — как икат с его множеством смыслов. Виктория в тот момент разводилась с мужем, главой «Нефтетранссервиса» Вячеславом Аминовым, и ей требовалось то, что дипломатичные Клинтон с Лавровым называют словом «перезагрузка». В общем, икаты расцветили жизнь очень вовремя.
У одесситки Вики Либерман детство было ярким. Cемидесятые, буйство красок, платформы, клеш. Мама — красавица, с которой невозможно было ходить по улицам. Модель и даже немножечко дизайнер. А папа — человек с двумя высшими образованиями — служил директором Привоза. Так что товары из-за границы в этой семье водились. «Школа, институт, все это было важно, — объясняет Виктория. — Но определяющим в моем развитии стала семья. Настоящий одесский двор, доставшийся нам от прабабушки. Столы, которые прямо там и накрывали. Соревнование домохозяек в номинации «Лучшая фаршированная рыба». Так принято в Одессе — жить всем вместе: бабушка, сестры, племянники, кузины, кузены. Викины друзья иногда просят: «Ну давай, включай Зощенко», и она принимается травить байки, которых хватит на «Аристократку» и еще пару томов. Викин дядя наследственный семейный дар использовал в том же духе — он был одним из основателей КВН, а его лекции до сих пор пользуются бешеным успехом у студентов Одесского университета. Недавно Аминова ездила на папино семидесятилетие и в очередной раз убедилась, что чувство юмора продлевает жизнь. Все живые, молодые, без потерь сохранили ясность мысли и небесполезную в портовом городе быстроту реакции.
Москва тоже реагирует быстро, но с чувством юмора тут все еще проблемы. Мы с Викой обедаем в ресторане «Мост» и стараемся вести себя прилично. Тем более что сегодня Аминова отдыхает от принтов — черные брюки, черная водолазка, роскошные воронова крыла волосы и глаза-вишни, снизу и сверху густо, по-восточному подведенные кайалом. Внешность, которую не нужно объяснять, — просто красавица, каких мало. Между собой Аминову называют «Кэтрин Зета-Джонс». Она это знает, но сходства в себе не находит. И говорит, что при желании может мимикрировать под какую угодно актрису — от Орнеллы Мути до Софии Лорен. В речи Виктории — медленной, низкой, бархатистой — нет ни намека на Одессу. «Почему? Потому что у Жванецкого говорок? У Карцева? У Утесова? Так это их сценический образ, в жизни они говорят без акцента, — на секунду Вика даже обижается. — Вы не понимаете — от той Одессы, что была раньше, ничего не осталось. С семидесятых началась эмиграция. Не волна даже, а цунами. Уехала масса достойнейших людей. Нам, личностям очень вольнолюбивым, нужен воздух. И когда в Одессе стало душно...»
К удовольствию родителей, у Вики не было собственных взглядов на будущее. И она пошла в строительный институт, на инженера атомных и тепловых электростанций. Потом, правда, начались ужасы — сопромат, теоретическая механика, стопки исчерченных ватманов. Со всем этим мозг красавицы справлялся без проблем. Хотя старенькая уборщица ворчала: «Знаю я, зачем ты сюда пришла, — замуж выйти». Напротив строительного была мореходка, и оттуда выпускали капитанов дальнего плавания.
Вика действительно вышла замуж. Не за моряка, но за одессита на восемь лет старше. Выпускник юрфака МГУ Вячеслав Аминов жил в Москве и только поднимал паруса, чтобы плыть по бурному морю бизнеса. В столице не было двора. Здесь было отчаянно невкусно, а август походил на январь. Но Виктория заставила себя все это полюбить.
Аминова строила в этом городе все что угодно, кроме атомных электростанций, — тыл, мужа, дочерей, дома. Дворцового вида особняк на Рублевке она лично обустраивала семь лет. А теперь бросила весь свой декораторский пыл на квартиру в центре. Уже для себя одной.
С ней трудно говорить о прошлом. Не потому, что больно. И даже не потому, что они с мужем, обладателем состояния в семьсот пятьдесят миллионов долларов (если верить Forbes), договорились разойтись без пресс-релизов в газеты и журналы. Просто ей скучно жить в прошедшем времени. Вика не хранит старые фотографии. Все, что с ней произошло вчера, — это именно «вчера». Где-то в глубине души для винтажа есть скромный чуланчик. «Интересно придумывать самой себе завтрашний день. Лучший вариант сотрудничества с Богом — создавать с ним свое завтра. Все, что было, — это опыт и основа для дальнейшей жизни. Главное — сделать правильные выводы. Важно понять, что никто тебе не друг и не враг. Каждый человек на твоем пути — учитель».
Мне, конечно, не терпится вырулить на стандартный сюжет «жена всегда мечтала созидать, но деспот-муж подавлял творческое начало», но Вика эту тему пресекает: «Я не ищу проблемы в нем. Я ищу их в себе. У меня была абсолютная возможность реализоваться в семье. А сейчас я получила шанс реализовать себя лично. Когда у тебя ни к кому нет претензий, ты просто берешь и делаешь. Появляется возможность по-другому посмотреть на мир. Встать в центр круга, представить себя осью (не центром мироздания, а именно осью) и спокойно обозревать окрестности. Когда в семейных отношениях есть противодействие, тебе хочется сохранить свое «я» и предотвратить вторжение. А когда никто никуда не вторгается и ни на что не претендует, ты течешь в пространстве, и сквозь тебя проникает энергия — спокойно и легко. В таких ситуациях можно начинать творить».
Вика объясняет мне, что иногда очень полезно обнулиться: «Нет, ну, можно, конечно, сидеть с чашкой кофе, рыдать и считать, что жизнь кончена и теперь ты в одиночестве. А можно наслаждаться этим редким состоянием. Считать, что тебе наконец-то позволен прекрасный отдых».
На самом деле Аминова сейчас так бесконечно занята насущными делами, что мечтает хоть несколько дней побыть одной. Запереться дома, запастись сериалами, надеть лечебную ночную рубашку — «всегда есть такая ночная рубашка, в которой тебе тепло и уютно», — теплые носки и лежать, лежать, выходя из дома, только когда захочется, ничего заранее не планируя.
Но не получается. В ее дом, хлебосольный, как тогда, в Одессе, бесконечной паломнической тропой идут друзья. И дети — они тоже друзья, причем самые близкие, — не дают смотреть кино в ночной рубашке. Девочки, у которых давно своя жизнь, вращаются в маминой орбите и вовлекают ее в свою. Вот, например, Лиза недавно вывела свою мудрую и красивую маму в перископ, и знакомые бросились задавать вопросы про жизнь. Получилось что-то вроде пресс-конференции — Вике поначалу страшно было так, будто с обрыва предстоит прыгнуть.
Спрашиваю про дочерей. Маша — сердечная и глубокая. Тихая, спокойная, ранимая. Ее самое ценное качество в том, что ей можно стопроцентно доверять. Никогда не скажет лишнего слова. Хотя все видит и все понимает. Лиза — полная ей противоположность. Шумная, экспрессивная, зажигалка, суперорганизатор. Учится в Британке, но мама считает, что дочь занимается не своим делом: «В Лизе, надеюсь, еще не погибла великая актриса — с такой способностью менять роли и образы однозначно нужно на сцену».
Есть в кого. Одесская мама Вика тоже всегда менялась раньше, чем изобретенный ею образ становился общим местом. Она первая надела в свет сари. Теперь вот кафтаны. «Помню, было такое лето, когда все дочки моих друзей начали выходить замуж. Три или четыре свадьбы подряд. Мы с подругами объезжали бутики Нью-Йорка. В каждом нас спрашивали, на какое мероприятие мы идем, и только тогда говорили: «Хорошо, вы можете это померить». И несмотря на все предосторожности, я умудрилась оказаться в одинаковых платьях с еще одной женщиной. Платье было роскошное, но как только видишь своего двойника, все это превращается в театр абсурда. Так и родились мои кафтаны — от желания не быть как все».
«Да, это дорого сделанные вещи ручной работы, и Вика понимает ценность того, что она вложила в это дело себя, — говорит Светлана Захарова. Они с Аминовой дружат уже двадцать лет. — Сейчас мода идет по пути стандартизации. Но Вика верит, что энергию рук ничем заменить нельзя. Думаю, это не последний вариант ее творчества, которое и отдушина, и способ самореализации, и уход от рутины. Вика по-человечески талантлива. Мало кто может создать вокруг себя столько красоты, уюта, тепла. Дружить, петь, танцевать».
Лежать на диване, говорите? Нет, в другой жизни. Вот-вот начнется сезон Сен-Тропе с этим вечным его «Дайте два!».
Фото: Илья Вартанян