«С Аззедином умерли все мои люди. В бизнесе у меня не осталось больше друзей»: Алла Вербер

Вчера в Париже умер дизайнер Аззедин Алайя. Tatler попросил вице-президента Mercury Аллу Константиновну Вербер помянуть близкого друга.
Алла Вербер о смерти Аззедина Алайи фото

Аззедин Алайя и Алла Вербер

Вчера в Париже умер дизайнер Аззедин Алайя. Tatler попросил вице-президента Mercury Аллу Константиновну Вербер помянуть близкого друга.

Мы знакомы так давно, что я уже не помню сколько. Тридцать пять лет назад или больше в Париже на шоу, в кругу друзей, я услышала в разговоре имя Аззедин. Его тогда еще не звали мистер Алайя, просто Аззедин. Это было время, когда я много носила его платья. Начала в двадцать один, сейчас мне пятьдесят девять. Я была худая, с большой грудью, и когда я их надевала, выглядела очень здорово. У меня было всего два любимых дизайнера, и один из них – Аззедин. Мое бандаж-платье на второй день свадьбы – сиреневое – тоже от него.

Мы познакомились, и у нас случилась chemistry, я ему очень нравилась. Он был такой маленький, молодой. Маленького роста, но в нем был стержень. Перед ним все преклонялись. Очень гостеприимный. Все всегда происходило у него дома, где бы он ни жил. Он не любил рестораны. Алайя из Туниса. Когда я на протяжении многих лет приходила к нему в дом, который он купил в парижском Марэ, всегда приносила тунисские сладости и сухофрукты.

На первом этаже там студия-магазин. Дальше – шоу-рум, где он устраивал шоу. Подумайте только, шоу у себя дома. Он жил вне законов моды, вне правил. Перестал делать показы на Неделях моды, сказал, что устал от этого. Что теперь будут только капсулы. А когда не было шоу и заказов, он устраивал в шоу-руме галерею для своих художников – и для Кристофа вон Вейге, и для Джулиана Шнабеля, и для Ричарда Вентворта. На втором этаже была примерочная, в которой мистер Алайя принимал своих клиентов. Большая комната. В ней висел известный портрет самого мистера Алайя, стояло его кресло. И это была святая святых. А дальше с левой стороны начинались его апартаменты. И его кухня. Кухня, на которой побывал весь мир. Мишель Обама, Карла Бруни-Саркози – все, кому досталось счастье там есть. Он был очень трогательный человек. И очень – как бы сказать… проницательный. Он чувствовал людей. И кто ему не нравился по какой-то причине… Если он не чувствовал, что это его человек… Тогда на эту кухню человек попасть не мог никак, в каком бы статусе он ни был. Никак. Один раз – и все, больше его туда не звали. Потому что Аззедин людей сканировал, видел их насквозь. На этой открытой кухне каждый день происходили завтраки, ланчи, там собирался весь мир моды. Алайя очень любил готовить, но последнее время готовила, конечно, хозяйка. А он садился и контролировал процесс. Он любил острое. Свою тунисскую еду. У него все всегда было вкусно. Нигде ни у кого не было так вкусно, как у него. Салаты, безумно острые приправы. Рыба, овощи. Хлеб. Вино. И, главное, все сотрудники тоже садились. Там было два больших стола: один для гостей, второй для моделей, закройщиц, продавцов. Это была одна семья, и еды всегда хватало всем. Кто бы ни открыл дверь, сказав «Вот я пришел, друг», у него всегда была еда.

Я приходила к нему с продуктами. Готовила ему борщ. Сначала ехала в Седьмой район, чтобы купить у мясника лучшую говядину. Хлеб его любимый. Варила борщ в огромной кастрюле, на 35-40 человек – у него была такая. Доставала капусту, помидоры. Соленые огурцы – Аззедин очень любил соленые огурцы. Мазала хлеб чесноком, ставила в духовку. И сметана. И селедка. И водка – мы с ним любили выпить водки. Иногда из Москвы ее везла, иногда покупала в русском ресторане Caviar Kaspia. Мы всегда по рюмочке махнем, возьмем по кусочку хлеба с острым, селедочку. Я у него могла просидеть три часа, четыре. Иногда больше.

Он не говорил по-английски. Но на самом деле говорил. Просто делал вид, что не понимает. Рядом с ним была Каролин Фабр-Базен, его правая рука, и переводила. Я не знаю, как она сейчас будет жить без него, Каролин рядом уже больше двадцати лет. И все его люди – они по многу лет рядом. Вчера они потеряли папу. Для них Аззедин был отец. И не просто, а такой, который защита для всех. Я очень соболезную команде. Он был настолько внимателен, настолько умен. Относился к людям так, как не относятся больше люди друг к другу. Не было вот этого «Я Аззедин Алайя, а вы все на меня работаете». Он был такой сильный. Он не болел. Трудно было представить, что он уйдет. Вот совсем невозможно. В сентябре я заказала себе три платья на Новый год. Не знаю, что он успел мне сделать. Я говорила в субботу с Каролин про похороны. Его в Тунисе уже ждут. Хоронить будет семья. У него, насколько я знаю, большая семья, и он им очень помогал.

С Аззедином умерли все МОИ люди. В этом бизнесе у меня не осталось больше друзей. Я очень тяжело перенесла смерть Эрве Леже в октябре, давно со мной такого не было. А теперь Аззедин. С ним все закончилось. Потому что с Карлом я последние годы не дружу. Да и раньше не была с ним близка – он такой, другой... А это были совершенно близкие люди, которым можно было позвонить, зайти, остаться спать. Я еще в сентябре планировала в ноябре поехать в Париж и жить у Аззедина – у него же есть гостиница рядом с домом в Марэ, вроде апартаментов. Но без него там делать нечего. Дом Аззедина на rue de Moussy – интересное место. У него было много собак. Одна огромная, пушистая такая. Стокилограммовый сенбернар – Дидин, кажется. И всегда было несколько мальтийских болонок. Одну подарила Наоми Кэмпбелл, другую Шакира. Кто-то умирал, кого-то он брал. В кухне есть большая постель, они там спали. Собаки были его любимыми детьми.

Аззедин всегда ходил в одной и той же одежде – униформе вроде китайского черного пиджака на пуговицах. Такой маленький, мне хотелось его потискать. Прижаться и потискать. Мы разговаривали обо всем, часто жестами, и о делах тоже. В сентябре готовили в ЦУМе его корнер и – на первом этаже – pop-up магазин сумок, в которые он в последнее время много инвестировал. Мы не думали, что делаем это к его смерти. Он сам все контролировал – я у него на кухне расстелила план, мы с ним решали, где будет корнер. Последнее слово было всегда за ним. Еще мы тогда договорились открыть в Москве его магазин, и я искала помещение.

Аззедин всегда спрашивал: «Как твоя дочь Катя, как внучки, какая жизнь?» Кате он сшил много платьев, и свадебное тоже, мы с ней вместе ездили к нему на примерки этих его знаменитых корсетов, в которых силуэт как часы. А когда мне было плохо и я болела, часто приезжала к нему в Париж, и он говорил: «Сейчас ты лучше выглядишь». Аззедин все время подбадривал, всем помогал. Последнее время он жил один, но при нем была большая команда. И Карла, сестра Франки Соццани, хозяйка миланского магазина 10 Corso Como – она последние семнадцать лет ему помогала, давала советы.

Он был такой крепенький, я не думала, что он так быстро уйдет. Я думала, он будет жить до ста лет. Аззедин сам говорил, что все его предки жили очень долго. 82 года, хотя пишут, что семьдесят семь… Он любил приврать на эту тему. Не могу поверить.

Фото: Getty Images