Новая квартира, новый жених и новая жизнь Анны Нетребко

Tatler навестил оперную диву в Нью-Йорке, где она вьет гнездо с Юсифом Эйвазовым.
Интервью с Анной Нетребко в ее новой квартире с окнами на Гудзон | TATLER

Анну Нетребко нелегко застать на месте. То она в Вене, то в Зальцбурге, то в Мюнхене, то в Нью-Йорке, то в Питере. График выступлений расписан на годы вперед, но и непредвиденные события случаются. Я искал ее несколько месяцев, встречи назначались и переносились. «Где же этот гражданин? Улетел вчера в Берлин!»

Берлин, кстати, тоже сорвался. Зато в Нью-Йорке Анна никуда не спешит. Ее новая квартира над Линкольн-сквер — убежище, где всем есть место, всем есть чем заняться. У сына Тьяго Арагуа Нетребко, которого в семье зовут Тиша, — школа, у мамы — соседняя Метрополитен-опера. У Анны гостит старшая сестра Наталья, няня тоже осталась на ночь (вечером сестры ходили на «Аиду», все-таки почти четыре часа, казнь египетская, а ребенку надо спать). Но никого не видно. Квартира огромная, не одна, а целых две: недавно пришлось купить вторую, рядом, – не упускать же случай. Каждая комната покрашена в свой цвет — вишневые, желто-охристые, синие стены, цветная мебель и потолки. Ощущение — как от коробочки свежих школьных красок.

Юсиф Эйвазов и Анна Нетребко: в постели с любимым репетировать куда приятнее, чем перед пустым залом

С тридцать второго этажа виден Гудзон, но на стеклянный балкон с непривычки выходить страшновато. Анна говорит, что перед выходом гостю полагается рюмка водки для храбрости. Только она не боится выбежать в купальнике под снег и показать этот подвиг в Instagram: на миру и смерть красна.

Сейчас, утром, она одета по-домашнему — голубые джинсы и мужская клетчатая рубашка. Но странным образом Анна выглядит так же круто, как во время нашей прошлой встречи в венском баре: тогда были зеленое платье в пол и лубутеновские шпильки. Мне кажется, за право взять у Анны интервью журналисты должны приплачивать. Это сущее удовольствие! Мне не нравятся знаменитости, которые, даже согласившись на разговор, просят вопросы за полгода, объясняют, на какие именно (самые интересные, разумеется) они ни за что не ответят, цедят драгоценные слова через ситечко. У Анны не интервью — канкан, бурлеск. Ее выступления на сцене и вполовину так широко не комментируются, как на ток-шоу. И наши, российские телеканалы уже сняли про нее фильмы, а Андрей Малахов в этой же квартире записал историю для «Пусть говорят».

Про нее говорят. «И пусть», — наверное, думает она. Мы не виделись пять лет, и я начинаю разговор: мол, много чего произошло со мной за эти годы, много чего. Понятно, чтобы спросить потом: «Ну а у вас?» Хитро, я считаю. Иезуитский план терпит поражение в самом начале.

— Да? Не может быть! — Анна и нежно, и заинтересованно, как давняя школьная подруга, расспрашивает о всех подробностях:

— Ну и как вам? А она? А вы? Да не может быть!

Я раскисаю и рассказываю. Чувствую, она поймет, посоветует.

— Анна, постойте, а у вас?

— Тоже много чего. Я разошлась со старым партнером, нашла нового. Вот выхожу вроде замуж...

Старый партнер — это сорокадвухлетний бас-баритон Эрвин Шротт, с которым Анна провела вместе много лет. Почему расстались? Уроженец Монтевидео и уроженка Краснодара, баритон и сопрано, все время высекали искры и без конца на повышенных тонах объясняли, как важно друг другу уступать. Кроме того, будучи знойным мужчиной («Секс прекрасный», — признается Анна), Шротт был не то чтобы страшно мужественен в делах. Поговорить любил, а так – нет. С квартирой, например, не помог, не поддержал. Если бы Анна его послушала, не было бы окон на Гудзон.

— Любовь была, — говорит Анна, — была. Но очень большую роль сыграло различие в культурах. Мы говорили на разных языках. Не могли объяснить друг другу, что чувствуем.

— Эрвин не те мультики в детстве смотрел?

— Точно! А с Юсифом мне очень легко. Те же шуточки, тот же язык, то же кино. Все понятно с полуслова.

Юсиф Эйвазов — новый партнер, который вскоре должен стать мужем. Анна обручилась с ним в августе, и все, кто хочет, могут посмотреть в журналах, как они все в белом, в белой карете с белой упряжкой едут на бал по сладкому летнему Зальцбургу. И ни одного черного пятнышка на горизонте, кроме цилиндра кучера. «Да» и «нет» не говорите.

Юсиф Эйвазов и Анна Нетребко: любовный напиток кипит на этой кухне двадцать четыре часа в сутки

Они познакомились в Риме всего год назад, когда Нетребко пела Манон в «Манон Леско» Пуччини. Бакинский тенор оказался сценическим кавалером. У аббата Прево кавалер де Грие всегда виделся мне лишь тенью ненасытной красавицы, слишком наивным, чтобы воспользоваться коротким счастьем, и слишком робким, чтобы победить судьбу и самоуверенных соперников. Юсиф Эйвазов в свои тридцать четыре года – мужчина в полном расцвете сил, с бакинским темпераментом, и хотя Анна, конечно, по сравнению даже с ним – атомная электростанция, есть основания полагать, что голубки споются.

— И снова оперный? — уточняю я. Как ей не надоест? От первого бойфренда, мариинского баса, до последнего – баса-баритона – Анна идет через теноров к звездам. И как они, эти самые оперные, общаются — на кухне, например? Люстра должна дрожать!

— А что мне делать? И потом, он не сильно оперный, в смысле — он нормальный.

В Зальцбург на помолвку слетелись родственники со всех сторон. Молодой просил руки дочери у отца Анны, Юрия Нетребко. Рука была ему дана, последовали танцы и торт.

— Как папа отнесся к перемене? — спрашиваю я. Какой же степенью психологической устойчивости должен обладать инженер- геолог Нетребко, не дождавшийся от дочери даже диплома о высшем образовании!

— Папа за меня рад, но сначала он, конечно, тревожился: ты как-то быстро, да кто он, да что он! А потом познакомился с Юсифом, и ему стало легче. Понятно, что до этого отец так же знакомился со Шроттом, еще раньше — с Симоне Альберджини, но кто, в конце концов, считает? Мне кажется, Юрий Николаевич знает, что его работа — жить в Краснодаре, весело ворчать на красавиц-дочерей, поить их домашним вином, которое в семье с итальянским прононсом называют govnezzo. «Когда дочки приезжают, — хвастается отец, — сразу говорят: «Будем пить твое вино».

Детская — по-настоящему кос­ми­ческая комната, одни обои чего стоят

Мама Анны умерла в 2002 году, едва успев увидеть дочь оперной певицей. Мне очень жаль, но все-таки лучший подарок, который мы можем сделать нашим мамам, — не умереть раньше них. Когда мы виделись с Анной в последний раз, она жаловалась на своего Шротта, который тащит и тащит ее в гости на родину — в Уругвай. Самолеты она ненавидит. Так в Монтевидео и не слетала. — Не добралась, нет времени. А когда выдаются свободные недели две, право слово, летать неохота. Зачем?

А вот Баку — рядом, и это еще один плюсик Юсифу.

— Мне там очень понравилось. Прекрасный город, почти как Париж. И конечно, еда! Уедете оттуда с тремя лишними килограммами. Особенно если принимают как невесту.

Сейчас голубки разлучены, милый друг заменяет заболевшего Йонаса Кауфмана (удача, скажу я вам) и все время звонит.

— Говорит: «Хочу к тебе». Я отвечаю: «Потерпи, пой».

Драма! Но расставание продлится недолго. Впереди каникулы, Рождество и Новый год, все соберутся в Вене, в квартире Нетребко на Францисканерплац. Ее окна показывают туристам. Я спрашиваю, нет ли у нее желания иногда высунуться и погрозить пальцем в ответ.

— Да ну их, — отмахивается Нетребко. — Пусть смотрят.

Это безумное кресло, обитое розовым бархатом, Анна называет «креслом дивы». Без такого оперным певицам никак

Шестилетнему Тьяго надоело сидеть без мамы, и он зовет ее из своей комнаты. «Тьяго! Mama is coming!» — кричит в ответ Анна, но пока что не двигается с места. Сын — еще одна причина того, что квартира в Нью-Йорке становится штаб-квартирой: Тиша пошел здесь учиться. У мальчика легкая форма аутизма, ему непросто справиться с эмоциями и с окружающими, а школа многое взяла на себя.

— К Тьяго приходят домой четыре замечательные девушки, играют, развивают его. Говорят, что скоро все пройдет, я очень на это надеюсь. Но театральной кочевой жизнью уже не поживешь. Утром Анна сама поднимает сына, варит ему кашу, и они отправляются в школу. Он — на самокате, она — бегом. На обратном пути Нетребко заходит в магазины, на рынок.

— Ничего не планирую заранее, захожу и смотрю: что бы мне сегодня такое сделать? Суп из тыквы или кабачковую икру? Курицу запекаю. Картошку с розмарином. Еще варю из манго замечательное варенье. Но Тиша все равно любит эту свою «нутеллу».

Я выкладываю Анне свою давнюю теорию, что темперамент женщины виден по тому, как она относится к еде. Никогда не поверю, что женщина, которая не любит есть, хороша в постели: что-то с ней не то. Анна с удовольствием соглашается:

— Мы с Юсифом оба любим поесть, еда — это культ. Никто, правда, не собирается худеть, но и поправляться — тоже! Нам нужно быть крупными, чтобы петь: такой уж репертуар. Вы правы, у настоящей женщины должен быть вкус ко всему — к любви, к еде, к одежде.

А ведь в момент беременности она единственный раз в жизни почувствовала себя плохо: когда открыла шкаф и увидела там одни серые и черные вещи.

— Хотите проверить? — спрашивает Анна и ведет меня в гардеробную. — Вот! Здесь все яркое и блестящее. И настолько цветное, что трудно подобрать одно к другому. Думаю: «Купи уж себе черное платье, а сверху накинешь что-нибудь яркое».

На полках — туфли с десятисантиметровыми каблуками. Я восхищенно закатываю глаза.

— Нет-нет, — вздыхает Анна. — Стараюсь надевать что-то поудобнее: все-таки не девочка уже, сорок три года, ноги устают.

Этот веселый фарфор и хрусталь прибыли в Нью-Йорк из разных уголков мира

При этом «недевочка» летает по квартире как реактивный самолет. У меня ощущение, что о чем ее ни спроси, ответ будет даже интереснее того, на который я рассчитывал. Потерявший надежду Тьяго приходит к маме и тоже требует внимания. Здоровается по-русски:

— Здравствуйте, дядя, — и с удовольствием заваливается на ковер.

— Видишь, — оправдывается перед сыном Анна. — Дядя серьезный, он писатель.

Спасибо! Да! Я — писатель! Не то что некоторые. Видишь, Тиша, сколько во мне серьезности? Я на работе, но мне приятно. Я попадаю в ту же ловушку, что и другие интервьюеры. Они счастливо ловят в Нетребко черты, которыми певица похожа на всех. Но черт побери, она не похожа на всех. Кроме заботы о сыне и умения варить кашу в ней есть божий дар и божий голос – встроенный механизм, который делает ее драгоценностью, редкостью, отклонением от нормы.

— У меня был невообразимо напряженный год. Семь «Трубадуров» в Зальцбурге и семь «Макбетов» в «Мете» — это тяжело. Большая нагрузка. Чем старше, тем труднее. Да, голос плотнее и вокальная техника лучше, но физически я устаю и джетлаг переношу тяжелее, чем раньше.

О «Манон Леско» Нетребко мечтала давно — как и о «Трубадурах», и о «Силе судьбы». Но сбежала, как самая настоящая Манон, из Мюнхенской оперы. Ну не понравилось ей то, что придумал режиссер Ханс Нойенфельс!

— Не люблю говорить про людей плохо, но лучше я избавлю публику от такой Манон, какую он хотел.

Баварская опера скрипит зубами. Но такими голосами не бросаются, и всего за месяц до долгожданной премьеры Нетребко становится певицей года по версии жюри премии Echo Klassik. Допустим, премия — это всего лишь премия. Каких только у нее нет — и Государственная РФ, и «Герой труда Кубани» (носится на левой стороне груди), и даже «Золотой граммофон» за песню с Филиппом Киркоровым! Так вот Баварская опера, которую Анна бросила спиной на ржавые гвозди, в ответ сахарным и медовым голосом поет о том, что, несмотря на все недоразумения, театр надеется на сотрудничество с ней в будущем сезоне. Потому что баварцы знают ей цену и ждут от нее не задушевного борща, а голоса.

Если я правильно чувствую, красавица Анна готова снизить оперный пафос и сделать кувырок, показать публике трусы и забросать мужчин в первом ряду дареными розами, лишь бы мы не сообразили, что бог гласит ее устами. Так она опять и опять извиняется за то, что она больше, чем мы, хоть и рост у нее всего сто семьдесят, не модельный. И готова обожать своих мужчин, и лепетать про кухню. В этом ее удивительнейшая деликатность. Она одна такая среди всех деятелей мировой культуры, у которых нет и половины ее силы. И которые несут себя бережно и торжественно — как ночную вазу.

Хозяйка – любительница открыток, статуэток, сувениров. Словом, всех этих ненужных, но приятных мелочей

Автограф русского танцовщика Леонида Великолепного, участника телешоу America’s Got Talent

Нотная библиотека в квартире Анны не уступает по величине книжной

Фото: Chris Craymer