Картина маслом: Ева Хан об арт-вузах Лондона

Почти искусствовед Ева Хан — о серьезных британских арт-вузах и о том, почему модный Сент-Мартинс не из их числа.
Ева Хан об учебе в Лондоне в СентМартинсе City  Guilds Courtauld Institute of Art

Старшая дочь одиннадцатого российского форбса Германа Хана, совладельца холдинга LetterOne. Дебютантка первого Бала «Татлера». В школе сочиняла песни для рок-группы, мечтала быть «свободной художницей и музыкантом вдали от денег и цивилизации». В итоге учится в степенном Courtauld Institute of Art. Переезду на учебу в Лондон двадцатидвухлетняя Ева особенно благодарна за знакомство с успешным адвокатом Алексом ван дер Звааном (ему тридцать три) — свадьба состоялась в июне

Жизнь в искусстве — это про меня. Мне двадцать два, я занимаюсь искусством, сколько себя помню. В Москве ходила в художественную школу при Англо-американской школе на Береговой, брала уроки живописи у Александра Егорова (его полотна есть в Русском музее и коллекции Валаамского монастыря). Когда пришла пора поступать в университет, я уже выставлялась на онлайн-аукционе Oily Oil, о моих работах писал журнал AD. Мы с мамой остановились на трех британских арт-вузах: Central Saint Martins, Goldsmiths, University of London и Kingston University.

Я мечтала, конечно, о Сент-Мартинсе. Сюда часто едут учиться просто потому, что он модный и популярный. В Москве это такой светский тренд. У нас очень много агентств, которые убеждают: «Вам нужно только туда, это самый лучший университет». Многие из тех, кто этими мантрами околдовывается, быстро разочаровываются. Студентам приходится платить большие деньги за то, что на деле оказывается не лучшим. Конечно, кого-то туда отправляют родители, кто-то выигрывает гранты. Но некоторые устраиваются в Лондоне на пять работ — и секретарем, и в модельный бизнес, — только чтобы оплатить учебу.

Чтобы поступить в английский университет, вам нужно окончить подготовительный курс, который называется foundation. На него в Сент-Мартинс меня взяли с руками и ногами. Дело в том, что экзамен по программе международного бакалавриата (IB), необходимый для поступления в европейский или американский вуз, все обычно сдают, окончив школу, летом. А я сдала его еще во время учебы, и сдала хорошо. Так что я поступила на foundation, а дальше две недели с чистой совестью стажировалась в «Татлере» и два месяца в Sotheby’s. В августе началась учеба.

Сент-Мартинс — это огромное здание бывшей фабрики в центральном районе Лондона Кингс-Кросс. Раньше неподалеку проходили шоу в рамках лондонской Недели моды. Так что перед университетом все время стояли инсталляции, рядом шли тусовки. По пути на лекции можно было встретить Алексу Чанг, Лотти Мосс или какого-нибудь звездного блогера. Студенты, конечно, одевались на учебу как на модный показ. Девушки могли прийти в прозрачном топе без лифчика или в полиэтиленовой юбке, мальчики — в образе ниндзя или в наряде Гоши Рубчинского. Красили волосы в розовый. Central Saint Martins располагает к экспериментам: в Москве живешь с родителями и живешь, ничего тебя не парит, а тут вдруг начинаешь слушать пост-панк, носить кроссовки Supreme и майки Thrasher. Хотя на моем внешнем виде учеба никак не сказалась. Я ходила на лекции в рабочей одежде: джинсы, ботинки, майка. И никогда бы не перекрасила волосы, потому что меня устраивает мой цвет. А еще я не люблю стадность. «Сейчас все должны носить пирсинг и перестать брить подмышки» — это не ко мне.

Central Saint Martins

Сент-Мартинс стоит на канале, на берегу сидят студенты: едят, болтают. Общаются группками: японцы, китайцы, корейцы, американцы, русские. Я тогда только приехала в Лондон, мне было очень тяжело найти друзей, я скучала по Москве. И компания у меня сложилась необычная по местным меркам: мы все были разных национальностей, из разных стран, разных возрастов. Одному парню было за тридцать, и он просто решил получить еще одно образование, девочка-англичанка пошла потом в Оксфорд изучать литературу, еще одна была из Бразилии.

Подготовительный курс здесь крайне разносторонний, можно выбрать буквально все — от дизайна обуви до дизайна промышленного и даже скульптуры. Я выбрала театральный и ювелирный дизайн, а также fine art (живопись). Три раза в неделю мы приходили на лекцию в большую аудиторию, где профессора рассказывали нам о том, что интересовало их в данный момент. Например, сегодня его интересует психоанализ Фрейда — и он показывает нам работы братьев Чепмен или Сары Лукас с фаллическими символами. Так преподаватели пытались объяснить нам, что развитие искусства — не линейный процесс, хотели разрушить стереотипное, закладываемое в школе мышление «сначала был Египет, потом Рим, потом Византия, потом Средние века, потом Ренессанс». Осознанная бессистемность в британском университете абсолютно нормальное явление — как и самообразование. Никто не подносит вам знания на ложечке. Вы должны сами пойти в библиотеку, сами найти материал и сделать краткую выжимку. Преподавателей видишь пару часов в неделю.

По темам, которым были посвящены занятия, мы должны были каждую неделю представлять работы. Каждую неделю устраиваются их просмотры, плюс за год мы сделали еще три больших проекта. Самый масштабный — выпускной: на просмотре по его итогам я показала четыре работы. Они преподавателям и студентам не особенно понравились, потому что были слишком традиционными, а в Сент-Мартинсе все настроены довольно радикально. Скажем, у девушки начинаются месячные, она садится на холст и приносит эту картину на просмотр — у профессоров от подобного трепетала душа. Тут же вспоминали Йозефа Бойса, который рисовал собственной кровью, перформансы Марины Абрамович, Йоко Оно — тут на них молятся. А я не экспериментировала. Холст, масло или пастель — какому радикалу такое понравится?

Еще, выбирая живопись, я думала, что мы будем рисовать с натуры, учиться передавать оттенки, писать портреты и так далее. Но все оказалось иначе. Кстати, заранее содержание предстоящего курса узнать нельзя. Ни на одном из сайтов пятерки лучших британских арт-вузов (Central Saint Martins, Wimbledon College of Arts, Camberwell College of Arts, Chelsea College of Arts и London College of Communication) нет вообще никаких описаний программ. Деталей — как в рекламе нового коворкинга для московских хипстеров: «Приходите, у нас есть такие-то замечательные мастерские, отличные кафетерии, богемные пространства, чтобы вы могли в них сидеть в своих розовых юбках-пачках». В общем, Сент-Мартинс моих ожиданий не оправдал. Возможно, в том, что касается моды, здесь дают хорошее образование, но в сфере современного искусства и живописи, по крайней мере на подготовительном курсе, — точно нет.

City & Guilds of London Art School

На первый курс в итоге я поступила в City & Guilds of London Art School. Это камерная классическая школа искусств в том виде, в каком они существовали во времена Малевича и Шагала. Эдакая коммуна художников: двадцать студентов, преподаватели — сами практикующие живописцы и скульпторы. Сюда сложно попасть, школа совсем закрытая. Узнают о ней по рекомендациям, я — еще в школе от подруги: она хотела поступать именно в Сити энд Гилдс, несмотря на моду на Сент-Мартинс.

Этот вуз расположился в частном доме в спальном районе Лондона на южной стороне Темзы. Есть витражная мастерская, мастерские резьбы по камню и по дереву — то есть сугубо прикладные специальности (по-английски arts & crafts). Факультет живописи, конечно, тоже имеется, но отголоски условной резьбы по мрамору слышны и там.

В Сент-Мартинсе на то, чтобы изготовить еженедельную работу, некоторые студенты тратили тысячу фунтов, а некоторые — ни пенни. В Сити энд Гилдс же все как завещал Карл Маркс: каждому по потребностям. В нашем распоряжении были материалы, холсты, мастерские. Занятия тоже были образцом советской системности. Для начала нас научили натягивать холст, выпиливать доски, грунтовать лен. Первым проектом была картина, написанная с натуры. Для второго нужно было выбрать картину в Национальной галерее и выполнить копию углем. Я остановилась на «Крещении Христа» Пьеро делла Франчески 1445 года. Копия мне, в отличие от некоторых моих сокурсников еще по Сент-Мартинсу, далась достаточно легко — спасибо московской художественной школе, где учили на холсте писать руками, а не тем, чем в Сент-Мартинсе на нем сидят.

Работа Евы Хан «Вариация на тему картины Пьеро делла Франчески «Крещение Христа», 2015

Затем нам нужно было сделать картину-интерпретацию на основе угольной копии. Вообще любую — хоть черный квадрат. Главное, чтобы «читался нарратив». Эта работа стала одной из моих лучших (для меня уж точно). Я наложила золотое сечение Леонардо да Винчи так, чтобы диагонали проходили через всех святых на полотне, а потом оставила только эти диагонали. Единственным персонажем, которого я прописала, был Святой Дух, голубка. Но и ее я наметила лишь силуэтом и тоже диагоналями, причем диагоналями в 3D.

В City & Guilds я ни с кем особенно не подружилась, потому что уже начала продавать работы Коли Кошелева (выпускник Строгановки и Нью-Йоркской академии искусств знаком светской Москве по прошлогодней выставке в галерее «Триумф». — Прим. «Татлера»). Я постоянно летала на Art Basel, в Гонконг, далее везде. Всю университетскую работу я брала на дом. Говорила, что меня в мастерской все отвлекает, а дома второпях что-то рисовала. Сейчас оглядываюсь назад и понимаю: я, может быть, и окончила бы этот университет, если бы мне удалось перебороть свой гонор. «Я летаю на Art Basel, а вы тут рисуете этюды» — теперь я жалею, что думала так. Единственным моим другом в Сити энд Гилдс стал одногруппник Оливер Эпп — у него очень хорошо складывается карьера: его продают в Москве на аукционе доступного cовременного искусства Sample.

По сравнению со студентами Сент-Мартинса учащиеся Сити энд Гилдс богемнее. Все читают Сартра, Симону де Бовуар, Камю. Дружат только между собой. Если у кого-то кризис, страдают все. Особенно, если кто-то не получает грант.

На собеседовании в Институте Курто меня попросили описать одну картину на мой выбор. Я описала, меня приняли.

Я ушла из Сити энд Гилдс, закончив учебный год. Как раз тогда я поняла, что не хочу быть художником, — гораздо больше мне был интересен арт-рынок, история искусства. Полгода я работала в Sotheby’s, но в конце лета решила продолжить учебу. В Англии работает система UCAS, с помощью которой все абитуриенты подают заявления в вузы — сделать это можно буквально за неделю до начала учебного года. Если остались места, тебе назначают собеседование. 15 августа я подала заявление в Courtauld Institute of Art, а уже 20 августа у меня было интервью. Меня попросили описать одну работу на мой выбор. Я выбрала, конечно, то самое «Крещение Христа» Пьеро делла Франчески. Описала, вышла — через пятнадцать минут мне позвонили и сказали: «Вы приняты».

Courtauld Institute of Art

Институт Курто — лучший вуз из тех, где я когда-либо училась. Там вообще не преподают живопись, никакого прикладного мастерства в программе тоже нет. На первом курсе нам читали хронологическую историю искусств. Плюс мы должны были выбрать два модуля. Я выбрала «Искусство Рубенса» и «Искусство Ренессанса в английских коллекциях» — в этом модуле нам рассказывали только о тех работах, что хранятся в лондонских музеях и дворцах. То есть студентов целенаправленно учат так, чтобы им было легче найти себя в профессиональном мире. Теперь я могу зайти в любой лондонский музей, подойти к любой работе и рассказать, почему она висит именно тут, как она сюда попала, кто был меценатом, а кто — заказчиком. В Институте Курто мне дали кураторскую базу знаний.

Модуль на втором курсе назывался Frameworks for Interpretation. Мы изучали разные подходы к изучению арта, смотрели на него сквозь призму феминизма, лупу марксизма и прицел теории власти.

Раньше в Институт Курто принимали только выпускников школ вроде Итона, Веллингтона, Хэрроу. Сейчас здесь учатся самые обычные люди. В этом едва ли не главное отличие от Сент-Мартинса, где было много ребят из благородных семейств, и от Сити энд Гилдс: там почти все учились на гранты. В Курто есть, конечно, люди с выбритыми висками (мы всё же на родине панка), но от силы человек пять. Мальчики одеваются очень спокойно — рубашка поло, бежевые брюки чинос. Девочки тоже обычные, хотя паре моих однокурсниц повезло и они были похожи на Беллу Хадид.

Русских на моем курсе нет совсем. Даже русскоговорящих нет — ни из Казахстана, ни с Украины, никого. Из родных душ — только сербская девочка, но и она родилась в Лондоне. Дело в том, что в Институт Курто очень трудно попасть. Если у вас плохой английский, здесь невозможно учиться: придется безумно много писать и еще больше читать. В Сент-Мартинсе читать почти не нужно, достаточно смотреть картинки в Dazed & Confused. Поэтому там так много людей, которые английским владеют со словарем.

Фото: алена чендлер; alamy/legion-media; архив tatler