Диана Крюгер: «Я твердая, как железо»

Актриса — о силе воли, сильных ролях и слабости к нарядам Chanel.
Диана Крюгер фото и интервью с актрисой о моде и стиле

«Три «лука» блокированы в районе площади Согласия! Что будем делать? Но шляпы прорвались и скоро будут!» — в день съемки на площадке царит переполох, а стилисты держатся за телефоны. С «луками» — горе. В Париже демонстрация. Курьеры стоят в пробках. Если так пойдет дальше, героине фотосессии Диане Крюгер будет нечего надеть. Напряжение растет. Звонят часы! Они звонят уже от Трокадеро, часам повезло, часы в пути.

Сегодня Диана Крюгер изображает для Эллен фон Унверт художницу. Новая роль, ничего удивительного. Она уже была балериной и фотомоделью, играла Елену Прекрасную и Марию Антуанетту. Ездила на мотоцикле, стреляла, дралась в «Тигровых отрядах», работала на разведку в «Бесславных ублюдках», путешествовала по свету в «Замуж на два дня», а теперь вот взялась за кисть.

Пустая квартира на улице Виктора Гюго в Шестнадцатом округе, которую сдают для съемок сладкой парижской жизни, превращена в мастерскую живописца. Вообще-то в Шестнадцатом в таких шестикомнатных квартирах работают только врачи и адвокаты, но кто сказал, что в гостиной нельзя писать картины? Главное — аккуратно застелить пол и не пачкать застрахованные стены.

Тем более что картины уже написаны. Ассистенты Эллен заготовили несколько свежих холстов, цветных, нефигуративных, вроде тех, что штампуют ученики художественных школ, когда решают, что они уже готовые художники. В процессе съемок Диане предстоит добавить к ним несколько ярких мазков: она у нас, получается, абстрактный экспрессионист. Термин рожден в Германии, как и она сама. Правда, лет сто назад — Диана помоложе.

В квартире полно народу: два декоратора, три фотографа, в отдельной комнате сидят художники, пишущие по лицам, — у них свои батареи красок. В углу стоит огромный раскрытый чемодан косметики, как будто бы мы сейчас будем снимать массовые сцены, а в соседней гостиной штанги сплошь завешаны теми «луками», которые успели подвезти до демонстрации. Все заметно нервничают.

Когда все готово и поставлен свет, в комнату наконец-то выходит Диана, такая цветная, как будто над ней тоже поработал живописец. Полосатая рубашка и юбка, расписанная широкими мазками. Разумеется, на каблуках. Именно так работает каждый уважающий себя художник. В классах живописи в архитектурном мы всегда становились на каблуки.

Фон Унверт с белыми до седины волосами, в черных узких брюках на подтяжках, в черной рубашке с бабочкой куда больше похожа на героя вернисажа.

Диана старается, принимает художественные позы, пачкает руки в краске и ставит отпечатки ладоней на свежий холст. Начинаю задумываться, не отнесут ли потом работу со следами ее творчества на Christie's. Я бы отнес.

Одежды меняются, мизансцены тоже. Вот Диана в шортах и майке становится скульптором. Теперь она тянется к неведомому мне бюсту, стоящему на станке. Вот она — студентка с папкой, полной гениальных эскизов, — уходит позировать на лестницу. Соседи так удивлены торжественной процессией со вспышками, что даже не успевают поднять скандал. У всех руки тянутся к телефонам, но объявление гласит, что снимает здесь только один человек и человека этого зовут фон Унверт.

Я не первый раз вижу, как Крюгер работает с фотографами. Идет второй час съемки, возбуждение исчезает, постепенно приходит усталость. Даже любители чая переходят на кофе. Все движется медленнее, но ситуацию спасает как раз Диана. С каждым кадром она становится все моложе и энергичнее. Трудно поверить, что только вчера она прилетела из Лос-Анджелеса (одиннадцать часов полета и девять часов разницы во времени), а сегодня, прямо со съемки, отправляется в Берлин, где будет вручать кинопремии.

Как она только выдерживает эти путешествия? «Мне это нравится. Я хочу все время двигаться, чтобы картинка менялась перед глазами». Но потом признается, что все больше и больше боится летать: «Мне кажется, я уже использовала все свои счастливые билеты. Мои шансы умереть в авиакатастрофе повышаются с каждым разом».

— Но это куда безопаснее, чем ездить по Парижу во время демонстрации!

— Знаю, но все равно боюсь, что однажды упаду в океан.

Чувствуя, что время, отведенное на интервью, уходит, плюю на условности и, усаживаясь у ее очень красивых ног, начинаю задавать вопросы:

— Вы сильная или слабая?

— И то и другое, как у всех. Обычно сильная, но ведь слабой тоже хочется побыть.

Как же — хочется, так я и поверил. Она совсем не выглядит уставшей. «Вот четырнадцать часов на площадке перед камерой — это тяжело. А здесь одно удовольствие. К тому же Эллен умеет сделать работу веселой, с ней легко».

— Как вы с собой договариваетесь, когда устаете? Приказываете по-немецки или уговариваете по-французски?

— Тут я настоящая немка, — отвечает Диана на отличном французском, протягивая над моей головой руку девушке, которая смывает с ее ногтей лак. — Я умею командовать и никогда не боюсь набить шишки — себе и другим.

Диана училась в Германии, окончила театральную школу в Париже, работает в Америке. Вот вам и три языка, на которых она может не только говорить, но и играть. Плюс латынь, которую изучала в гимназии. При этом Крюгер считает, что ошибки — только к лучшему. «Акцент сразу же помогает вам показать характер персонажа. Дайте ему акцент, и он станет живым».

Она знает даже русские фразы — была ведь в кино русской графиней-анархисткой:

— Помню «Только попробуй!» и «Все откроется!», но не помню уже, что это значит.

Я спрашиваю, помогает ли ей школа танца, которую она прошла в ранней юности. Танцовщицы ведь в диалоге со своим телом, они умеют его дисциплинировать.

— Конечно, я давно научилась с ним договариваться, обманывать, заставлять. Хорошо знаю свои пределы — физические. Конечно же, я могу показаться худой и нежной, но я твердая, как железо.

Именно танец принес ей первую удачу. Диане было тринадцать, когда на репетиции ее заметил фотограф. Он предложил ей сниматься, чего девушка в то время вовсе даже не хотела. Зато когда постер с ее портретом повесили в школе, знакомый мальчик наконец-то пригласил в кино.

Потом она начала позировать уже профессионально и переехала в Париж, решив стать актрисой. Во французской столице она не только прошла второе крещение (Люк Бессон придумал ей псевдоним, сократив длинную фамилию Хайдкрюгер до просто Крюгер), но и вышла замуж за режиссера и актера Гийома Кане.

С Кане они расстались, с Парижем нет. С тех пор продолжается и ее роман с домом Chanel, для которого она позировала с пятнадцати лет. До сих пор она сохраняет самые нежные отношения с Карлом Лагерфельдом, которого считает учителем, — не говоря уже о том, что он ее сосед по Сен-Жермен.

— Смогли бы вы сыграть Коко Шанель в кино?

— Не знаю. Не знаю не только потому, что я на нее не похожа. Она брюнетка, я блондинка. Но мне многое в ней нравится. Она умела учиться у всех, кто ее окружал, жила не напоказ, но была при этом настоящей, а не придуманной иконой стиля.

Диана отвечает не задумываясь, благо сейчас она представляет новую линию ухода за кожей Le Lift. Буквально работает лицом линии по уходу за кожей. Об этом она говорит легко и спокойно, с уверенностью практикующего косметолога. По ее мнению, красота начинается именно с красивой кожи. Раз она — актриса, значит, обязана ухаживать за кожей, следить за ней, подкармливать и беречь от солнца. Теперь даже в городе Крюгер пользуется защитным кремом. Она испробовала немало марок, но Chanel ценит как раз за то, что в этой косметике нет ничего излишнего, искусственного. Если сравнить с работой художника — это не живопись на коже, а сохранение самой основы: белоснежного холста. Диана не только пользуется этим сама, но, как признается, еще и делится волшебными баночками с мамой.

— Вы часто ее видите?

— Всякий раз, когда бываю в Европе.

Диана родилась в маленьком городке Альгермиссен — еще в ГДР. «Две тысячи жителей... Я там окончила начальную школу, а потом поехала в город, который называется Хильдесхайм, километрах в двадцати». Сейчас четыре месяца в году она проводит в Лос-Анджелесе, где снимается в сериале, и страшно довольна тем, что может наконец-то ходить на съемки, как на работу, и возвращаться домой. Завершившуюся недавно работу у Терренса Малика при всем уважении к великому режиссеру вспоминает с некоторым ужасом. Мало того что Малик, продюсировавший картину о президенте-освободителе Линкольне The Better Angels (на момент выхода номера у фильма еще нет официального названия на русском языке), где Диана сыграла Сару Линкольн, считал и считает, что актер должен принадлежать ему целиком, — он еще и увез всю группу в Луизиану, чтобы дать им поработать и пожить, что называется, in the middle of nowhere — «посреди ничего».

— Мне так нравится погода в Лос-Анджелесе — вечная весна. У нас есть свой огород, я обожаю готовить.

— Что вам лучше всего удается? Ну или за что вас хвалят больше всего?

— У меня нет одного коронного блюда. Я коллекционирую поваренные книги и люблю делать каждый раз что-нибудь новое. Интересно же себя превзойти.

Как бы то ни было, своим домом она все равно считает Париж («большинство моих друзей здесь»), да и Париж считает ее своей – мало того что позвал вести церемонию открытия самого французского из кинофестивалей, Каннского, но еще и доверил в прошлом году зажечь рождественскую иллюминацию на Елисейских Полях. Правда, для многих французских и американских режиссеров она все равно выглядит образцом немецкой актрисы – недаром чувствительный к штампам Тарантино позвал ее сыграть Бриджет фон Хаммерсмарк в «Бесславных ублюдках».

— Кто из ваших соотечественниц может быть примером для вас? Дитрих?

— Марлен в чем-то похожа на меня, но она совсем уж немка, да и характер у нее был тяжелый. Мне кажется, она не любила никого, даже саму себя. Мой идеал – Роми Шнайдер, меня очень трогает ее история и ее фильмы. Отчасти поэтому я и приехала во Францию.

— Но вы ведь не собираетесь повторять ее жизнь и карьеру до самого конца?

— Нет, надеюсь, нет.

Мне нравится в Крюгер то, что она не боится браться за самые разные роли, играет с удовольствием и без непременного карьерного расчета, как многие. Она верит в удачу и не хочет ее вычислять.

— Есть актеры, которые боятся выработать свою энергию, растерять ее, а я, чем больше работаю, тем больше заряжаюсь. И поймите, не всегда актеры могут выбирать, они зависимы. Я спрашиваю ее, что она любит читать.

— Про общество, про социальные отношения. Последнее, что запомнилось, — «Под знаменем небес» Джона Кракауэра, рассказ про американских мормонов. Еще люблю истории о религии, разных сектах, поведении людей.

— Вы ищете там рецепты, как себя вести?

— Нет, наоборот. Размышляю о том, почему появляются те или иные тренды в политике и почему люди могут увлекаться разными глупостями.

Меж тем в дверь то и дело звонят мотоциклисты. Демонстрации прошли, как летний дождь. Везут авоськи с «луками», но «луки» уже, ясно, не пригодятся.

Для последних кадров Эллен фон Унверт выводит Диану в соседнюю комнату и ставит спиной к камину. Смотрит с сомнением: «Нет, клеточка не годится, наденем красное». Диана мгновенно переодевается, на секунду показав живот и бедра (удивительный живот и отличные бедра), и тянет вверх руки, чуть обнажая грудь. И пока все любуются ее телом, она сама берет в руки камеру. В последнем кадре она — фотограф. Как фон Унверт. Снимает себя с удовольствием. Пусть теперь и пишет сама.

Фото: Ellen von Unwerth