Неожиданности начинаются уже на входе в кабинет Михаила Сафарбековича: меня просят сдать телефон. Обычно такие фокусы я позволяю лишь морским пехотинцам в американском посольстве. Довольно безрадостная перспектива — брать интервью у Гуцериева без диктофона (он известен как человек-афоризм). Еле-еле сходимся на том, что я включу авиарежим.
Зато, пока я жду хозяина этого тщательно охраняемого бастиона на Пятницкой, могу, не отвлекаясь на инстаграм, разглядеть, как тут все устроено. Устроено примерно так, как я и предполагала в случае с автором песни «Кумир» для Филиппа Киркорова. Солидная мебель темного ореха, бутылочного цвета кожаные диваны, огромный глобус, который приводится в движение тайным механизмом. Флаги — российский и «РуссНефти». Фортепиано марки Yamaha. По обе стороны от рабочего стола — аквариумы. Рыбы по гороскопу, Михаил Сафарбекович любит созерцать жизнь сомиков за стеклом и лично их кормит. В начале девяностых у него был ресторан «Капитан Немо» на Кутузовском, там обитала акула. Говорят, Гуцериев тогда часто повторял: «В делах надо быть акулой». Съедал он, съедали его. Иногда казалось, что съедали совсем — но он каждый раз выплывал еще более зубастым. Бизнес-сага «Челюсти» с Михаилом Гуцериевым даже сказочнее, чем голливудское кино.
Есть в кабинете и столик для печатной продукции, словно попавший на Пятницкую 2017 года с Кутузовского тех самых акульих времен. Десятки разномастных красочных рекламных проспектов, демонстрирующих все грани делового таланта главного акционера промышленно-финансовой группы «Сафмар» — от Шапшинской группы нефтяных месторождений в Ханты-Мансийском автономном округе и угольного разреза «Степной» в Хакасии до гостиницы «Националь» на Тверской, Смоленского пассажа и радио «Шансон».
А еще прошлой зимой Михаил Сафарбекович неожиданно ворвался в мир моды и гламура. Сначала на Петровке возник магазин Gutseriev & Maximova. Постоянные покупатели бутика Gucci из числа постоянных читателей «Татлера» не верили своим глазам: «Это тот самый Гуцериев? И кто такая Максимова?» Потом было торжественное открытие, на которое обладатель шести миллиардов трехсот миллионов долларов и двадцатого места в списке Forbes, незнакомый со светской привычкой быть fashionably late, приехал ровно к началу, в семь, взял в руку бокал шампанского и развлекал неспешно прибывающих гостей. А затем повел всех ужинать в La Marée. Организаторы вечера вспоминают, что не было в их практике заказчика, столь же трепетно относящегося к качеству подаваемого гребешка. Не первый раз замечаю это свойство больших людей: они могут ворочать миллиардами, но если им (к ужасу окружающих) становится интересно, начинают вмешиваться в совсем уж малозначительные детали.
С отеческой заботой Гуцериев относится не только к рыбам и гостям, но и к мехам своего имени. Производство расположено в пяти минутах от его офиса, так что бизнесмен иногда заглядывает к своему партнеру — очень симпатичному профессиональному меховщику Вере Петровне Максимовой — на совещание. «На нашей первой встрече он сказал: "Подкладка не может быть дешевой". И я поняла, что мы сработаемся», — смеется Вера Петровна. Михаил Сафарбекович лично утверждает шапки-ушанки. В прошлом году одобрил комбинацию стриженой норки и обычной, в этом — норки с бархатом. Ушанки эти согревают самые светлые головы СовФеда и Генпрокуратуры, по счастью соседствующих с бутиком (кстати, бутики есть и в других мозговых центрах России — в Петербурге и Сочи).
У Михаила Сафарбековича особое мнение и по поводу собольих капюшонов (он их зовет давно немодным, но очень идущим баргузину словом «малахай»). На сезон осень–зима 2017/2018 миллиардер-меховщик горячо одобрил соболий жилет с бронзовым кружевом. Единственное, чего творческая натура Гуцериева пока не может понять и принять, — это крашеный мех, в его представлении халтура чистой воды: многие бренды красят в диковинные цвета залежалый товар. Но Вера Петровна терпеливо объясняет партнеру, что это модно, а мех она красит еще в процессе изготовления.
Когда про Гуцериева напишут книгу (это будет поэма, даже если напишут ее не в стихах), соболям там будет посвящена целая глава. Потому что Михаил Сафарбекович — дипломированный технолог кожи и меха. Престижную, хоть и опасную в брежневские времена специальность (про меховое дело помнят хуже, чем про хлопковое и рыбное, но оно тоже было) давали в СССР в двух местах — в Москве и Джамбуле. В столице конкурс был сто человек на место, в Казахской ССР — десять. К тому же в Джамбуле учился родственник Гуцериева. Однажды родственник гостил у Гуцериевых в Грозном и сказал Михаилу: «Поехали со мной». Он и поехал.
Гуцериев до сих пор бережно хранит в своей памяти не траченными молью все стадии, которые пушнина проходит на пути превращения из шкуры в мягкое золото: мойка, стирка, окраска... Но возмущается, когда я пробую объяснить его новый бизнес ностальгией: «Ну какая ностальгия? Просто обанкротился в 1999 году один банк, уже не помню его названия, у него было в собственности три зверосовхоза. Банк был должен нам денег, и я забрал совхозы себе. Мы каждый год продавали мех на питерской бирже. Пару лет назад что-то сидели: "А чего мы продаем? Давайте будем шить". У нас много друзей, много корпоративных подарков. По этому году ожидаем триста миллионов рублей прибыли. Сорок человек дают триста миллионов дохода. Ничего, кроме бизнеса».
В этом своем искусстве по любому вопросу доставать для журналиста из рукава цифру Михаил Сафарбекович очень похож на Владимира Владимировича. Но у каждого кассового аппарата есть душа, есть она и у Гуцериева. «Вы были на производстве? — наклоняется ко мне Михаил Сафарбекович. — Высший класс. У них там своя столовая. С рынка питаются. Помидоры лучшие, огурчики лучшие, мясо, выпечка». За годы, прошедшие с прилавка на рынке в родном казахском Целинограде (он же Акмолинск, он же Астана, нынешняя столица страны), где он школьником продавал открытки, Гуцериев понял: нет ничего хуже голодного обиженного сотрудника. «Пятимиллионная Советская армия победила Гитлера. Знаете почему? Потому что сзади шло еще пятнадцать миллионов: кухня, баня, санчасть. Попробовал бы Сталин не давать людям три раза в день горячую еду. Кто пошел бы умирать? Если вы мало платите, если люди снимают квартиры, а не живут в своих, вы не сможете победить врагов. Ну или конкурентов».
Сам Гуцериев — законченный трудоголик. «Однажды мне очень нужно было поговорить с Михаилом Сафарбековичем, — рассказывает Яна Рудковская, один из его партнеров по музыкальному бизнесу. — Я дозвонилась до приемной в полночь. Мне говорят: "Приезжай". Мы просидели до трех ночи». «Ну какой я трудоголик? Я обыкновенный мужчина, обремененный большими финансовыми и производственными проблемами из-за кризиса, — ворчит Гуцериев. — Еще лет пять назад я наслаждался жизнью. В шесть вечера ехал ужинать в "Националь". Сейчас я действительно ухожу из офиса в три ночи. Сегодня спал вот на этом вот диване. Потому что это нужно. Но придет время, и я буду заканчивать в десять. Ведь придет же?» — обращается он ко мне с надеждой в голосе. «Конечно, придет», — убаюкиваю я пятидесятидевятилетнего форбса.
Он говорит короткими рублеными фразами. Оказывается, Михаил Сафарбекович и в жизни — мастер акцентного стиха. «Обычный мальчишка. Влюблялся, как все, — рассказывает практически амфибрахием. — У нас была санэпидстанция. Там мы срывали розы — всегда руки до крови, потому что шипы. Срываешь и несешь своей однокласснице. Ходили в город на маевку, брали с собой яйца вареные, хлеб, ркацители».
На втором курсе у Гуцериева умер отец. И он, до того момента исправно получавший переводом из Грозного шестьдесят рублей в месяц и еще сорок рублей стипендии, пошел в ректорат Джамбульского института, перевелся на вечерний, устроился работать и больше уже никогда не прекращал. В двадцать семь лет стал гендиректором крупного промышленного предприятия в Грозном — одним из самых молодых в Советском Союзе. Потом был коммерческий банк. Дальше джентльменский набор бизнесмена эпохи перестройки: компьютеры, факсы, пейджеры, холодильники «Розенлев». А вскоре в Грозном пришел к власти Джохар Дудаев, и ингуш Гуцериев перебрался в Москву. Купил машину. Взял кредит. Снял двухкомнатную квартиру на Ухтомской, заказал визитки с номером домашнего телефона. Попросил жену: «Отвечай на звонки: "Приемная слушает"».
Уже вскоре жена приступила к своим прямым обязанностям — у Гуцериева появился офис в Кунцево в трехкомнатной квартире на первом этаже жилого здания. Клеили обои и стелили линолеум там нынешние участники списка Forbes: младший брат Саит-Салам Гуцериев и племянник Микаил Шишханов, кстати, папа нашей дебютантки.
В общем, обычная история времен, когда тысяча процентов прибыли в год была нормой. В 2007-м на Гуцериева завели уголовное дело — о неуплате налогов в особо крупном размере. Тогда он за три с половиной миллиарда долларов продал «РуссНефть» Олегу Дерипаске и уехал в Англию. Там, в отличие от большинства переселенцев, он не стал обзаводиться особняком с привидениями, глушить тоску по родине игрой в поло и коллекционировать винные погреба. Не пытался всеми правдами и неправдами войти в местную элиту. Гуцериев в Англии страдал. Писал стихи. Поступил на курсы фотографии. Пользуясь случаем, подучил английский. И очень хотел назад. Вместе с тремя, замечу, миллиардами.
В 2010-м Гуцериев урегулировал отношения с властью. Выкупил «РуссНефть» обратно у Дерипаски (за восемьсот миллионов долларов: у того как раз начались финансовые проблемы). И вернулся. Такое «очевидное-невероятное» удалось разве что Олегу Киселёву из «Ренессанс Капитала», объявленному когда-то в международный розыск. Но, говорят, за него бился лично Анатолий Чубайс и вся еврейская община Москвы.
Надо очень любить Россию, чтобы вернуться. Интересуюсь у Гуцериева, не в России ли он отдыхает. «Я не езжу на отдых, — отвечает он. — Только в командировки». Баку, Астана, Париж, Минск (в Белоруссию Гуцериев, друг Александра Лукашенко, инвестировал личных сто восемьдесят миллионов долларов и намерен вложить еще сто). Приезжая в командировку, Михаил Сафарбекович надевает спортивный костюм, кроссовки. Берет мелкие деньги. И до потери сил (обычно четыре часа) гуляет по городу. Ни разу в жизни он не был где-то больше трех дней, даже в отпуске. «Не то чтобы мне плохо на отдыхе. Просто неинтересно. Заходить по пояс в море... — Гуцериев морщится, явно представляя себе воды Коста-Смеральды, которые кишат отдыхающими всех полов и рас. — Что может быть глупее? Как можно просто лежать на пляже? То одна трусы спустит, чтобы ягодицы было видно, то другая грудь покажет. Здесь же дети. Все мажут друг друга какой-то мазью. Гастарбайтеры с Филиппин носят арбузы, коктейли, смешанные неизвестно из чего. Все сидят на пластмассовых стульях. Мужчина серьезный разве может все это выдержать? Ну я понимаю еще — влюбленные юноша с девушкой, дикий пляж...»
Серьезному мужчине, в представлении Гуцериева, по силам кое-как выдержать поездку на яхте — «если из города в город, из города в город». Один раз, пятнадцать лет назад, в Италии его пригласил к себе на борт большой американский бизнесмен. «Утром сходили на берег, целый день гуляли, заходили в рестораны, вечером плыли дальше. И так шесть дней. Но это был не отдых. Это был бизнес. Пять мужчин и одна женщина». Прошли все Амальфитанское побережье. Так появился проект под названием «РуссНефть».
Вот уже двадцать лет Михаил Сафарбекович носит один и тот же Patek Philippe. Те, что дарят (за эти годы «подарили штук тридцать»), отдает сыну Саиду. Но и назвать Гуцериева равнодушным к моде нельзя. Сейчас на нем отличная розовая рубашка с цветной оторочкой (рубашки он, солидный человек, лично заказывает в Brioni). С гордостью откидывает полу пиджака, а там — ярко-зеленая атласная подкладка. «Я для Brioni много чего придумал, — смеется Гуцериев. — Для пальто — кант красивый. Карманы на рубашки. Упаковку. Мы очень давно работаем вместе. Они мне иногда звонят: "А можно мы вот эту вашу идею предложим другому клиенту?"»
«Ну вот, а мне сказали, что вы совсем не про вещи», — говорю я. «Так ведь это внутри, не видно. А во-вторых, это красиво. Мы ведь не говорим о роскоши, о "роллс-ройсах", драгоценностях, огромных домах. Мы говорим об одежде. Ну что там рубашка? У всех есть рубашки, просто я ее чуть-чуть украсил».
Рассказывает, как жил отец. «Он рано вставал. Брился. Принимал душ. Надевал чистую рубашку, обязательно сочетающийся с ней галстук, отглаженный костюм, начищенные ботинки, носки чистые. Носовой платок, часы. Брызгался два-три раза одеколоном "Красная Москва". Зимой обязательно надевал шапку или фуражку. Летом — соломенную шляпу. И ровно в восемь выходил на работу. Именно так и никак иначе». Дело было в конце шестидесятых в Грозном. А до рождения сына папа работал старшим следователем по особо важным делам в Акмолинском областном управлении МВД, пока в 1948-м его не арестовали. После ареста он каждый день писал письма Сталину, но освободили его только через полгода после смерти вождя.
Сам Гуцериев много лет тоже живет по однажды заведенному расписанию: встает и сразу идет к компьютеру — смотреть цены на нефть. Потом в ванную. Бреется, моется, надевает костюм, рубашку, красивый платок. Брызгается одеколоном Amouage. Шляпу не надевает — только иногда зимой ушанку из своей меховой коллекции. Едет на работу, повторяя ритуал своего отца. Если когда-нибудь жизнь Михаила Сафарбековича экранизируют, режиссером непременно надо брать Звягинцева: только у него получится передать отточенную годами монотонность утра этого обыкновенного форбса.
Гуцериев родился в традиционной кавказской семье, восьмым из девяти детей. Няни нет, старшие смотрят за средними, средние — за младшими. «Один убирал снег, другой бегал в магазин, третья мыла пол, четвертая шила, пятая гладила брюки отцу. Такая круговерть. Кто-то вырастал, оканчивал институт, выходил замуж, потом появлялись дети детей и надо было смотреть за ними».
Спрашиваю, что, кроме привычки надевать утром чистую рубашку, он взял из грозненской жизни с собой в жизнь московскую? Оказывается, взял все. «Дети должны быть дома вовремя. Девочка — в шесть. Мальчик — в девять. Если дети опаздывают, значит, с ними что-то случилось. Они не могут не прийти. Чуть позже, после школы, девочке разрешается возвращаться в девять, мальчику — в двенадцать. До тех пор, пока они не выйдут замуж и не женятся. Никто не может курить. Никто не может пить. Сквернословить нельзя. Никто не может пререкаться с матерью или отцом. Никто не может их даже обсуждать». Я вспоминаю вчерашние дебаты с дочерью на тему «юбка или шорты» и грущу.
Сыну Гуцериева Саиду двадцать девять. Он с отличием окончил школу Хэрроу, потом Оксфорд по специальности «геология», работал в Glencore. Но до сих пор встает, едва папа входит в комнату. И дочь Софья — ей двадцать пять — встает. Сесть дети могут, только когда разрешит отец.
«У Саида, наверное, не было шансов учиться не на "отлично"?» — спрашиваю я как мама выпускника школы Stowe. «А он без высших баллов в Оксфорд бы не поступил, — отвечает папа Гуцериев. — С первого по четвертый класс учился в Papplewick School, это в Аскоте. А когда перешел в Хэрроу, я поставил перед ним цель. Саид очень много работал, очень. Заслуживает уважения».
Теперь Саид, гендиректор «ФортеИнвеста» в составе семейного холдинга «Сафмар», о времени своего прихода домой отчитывается уже не перед родителями. А перед женой, юной и прекрасной студенткой стоматологического университета Хадижой Ужаховой. Прошлым летом Гуцериев-младший женился на весь белый свет — с торжеством в «Сафисе» на шестьсот человек и проездом по Лондону в золоченой карете в сопровождении конной полиции. Спрашиваю у папы: так тоже положено в семье? «Это не мужское дело, не мое дело, — отвечает он. — Я дал маме Саида денег. Говорю: "Пригласи кого хочешь. Делай что хочешь. Твой сын, твоя свадьба". Она потеряла одного сына. Поэтому сказала: "Дай я своему единственному сыну сделаю так, как хочу". Я согласился. Поэтому организовала и срежиссировала свадьбу она. Я, только если бы знал, что свадьба окажется всем настолько интересной, попросил бы гостей ничего никуда не выкладывать. То есть я и так попросил, но, видимо, недостаточно убедительно».
Дочь Софью папа с мамой за границу не отправили. Считают, с мальчиком можно пойти на риск, да и то под контролем английских преподавателей. А девочка должна жить с родителями. Софья окончила факультет иностранных языков МГУ — это был ее собственный выбор. Теперь работает замдиректора по эксплуатации в одном из папиных торговых центров. Начинала, как положено в правильно функционирующих кавказских семьях, с низов: менеджером в гостинице. Потом была администратором, потом начальником отдела.
«Нормальная скромная девочка, — объясняет Михаил Сафарбекович про самую завидную столичную невесту. — Хорошо водит машину. Хорошо играет на пианино. Хорошо знает английский, компьютер. Спокойный человек, который утром встает в восемь тридцать, одевается, спускается в гараж, садится за руль и в девять тридцать уезжает. В шесть заканчивает, едет в фитнес. Вот и вся ее жизнь. Она, конечно, больше общается с матерью, чем со мной. Есть подруги. Есть какие-то молодые люди, с которыми она переписывается. Я не против, пускай». — «Вам бы хотелось, чтобы Софья работала, когда выйдет замуж?» — «А она уже не сможет не работать. Она современная девушка».
В этих «восемь тридцать — девять тридцать — шесть» весь Гуцериев. Он относится ко времени с той же серьезностью, с какой воспитывает детей и пишет стихи. «У меня только пять часов на сон». «Я выжимаю из минуты шестьдесят секунд». «Я превращаю минуту в шестидесятисекундный пробег». Чувствуется, боится не успеть начать уходить из офиса в десять. «Я стараюсь максимально выжать все, что мне Бог отмерил. Это не бзик, это образ жизни. Я чувствую, что только так живу в ритме этого времени. Сколько информации, сколько людей вокруг интересных, мир наконец-то открылся».
Иногда ему становится жалко своих родителей. Его мама не увидела ничего и никогда, потому что растила детей. Папа раз в год ездил в Ялту — на двадцать один день, в одиночестве. К отпуску он заказывал белые туфли, целый год шил у своего портного костюм из голубого габардина. В день отъезда Гуцериев с младшим братом ловили машину, грузили чемоданы в багажник. В одном был папин костюм и прочий гардероб, во втором водка «Столичная», шпроты, черная икра и армянский коньяк: «чтобы в санатории хорошо поселили». «Мы сейчас в более счастливое время живем, это надо использовать», — говорит его сын, глава самого богатого семейного клана России.
Стремясь взять от жизни все, Гуцериев бывает у парикмахера не чаще, чем раз в полгода (точнее, тот бывает у него в офисе). Педикюр делают во время совещаний. Еще он почти не пользуется мобильным. Два телефона — обычные раскладушки «Моторола», таких уже не делают — хранятся у секретаря. При этом Гуцериев купил «М.Видео» с «Эльдорадо» и собирается построить русскую версию «Амазона», а в любимой Белоруссии инвестировал сразу в несколько стартапов по разработке искусственного интеллекта. «Целый день я работаю, – рассказывает он. – К телефону не подхожу. Если кому-то надо, через приемную меня найдут. Если эсэмэс послали, вечером я открою, почитаю, отвечу. Потому что я не собираюсь каждые пять минут отвечать на звонки и срывать свою работу. Все дела потом, после».
Наше интервью длится уже час, и я нервничаю, не запостив ни одного фото в инстаграм. Делюсь беспокойством с Гуцериевым. «Зачем вам это? — недоумевает он. — Отдайте телефон секретарю. Подчините себе время. Делайте свою работу. Когда вам будет нужно — позвоните. Ваша жизнь станет другой, вот увидите».
Его собственная жизнь уже никогда не будет прежней — благодаря великой силе литературы. Тому, что Михаил Гуцериев стал поэтом-песенником, точно не удивилась бы его учительница Зоя Макаровна — однажды бизнесмен любопытства ради заглянул в «Одноклассники» и обнаружил, как две дамы там вспоминают, что Зоя Макаровна предрекала Гуцериеву из их класса большое будущее.
Стремясь взять от жизни все, Гуцериев бывает у парикмахера раз в полгода.
Оно оказалось даже больше, чем можно было представить в грозненской школе № 23. Сначала Михаил Сафарбекович писал просто стихи. Потом понял, что для того, чтобы войти в золотой фонд русской культуры, они должны стать песнями. В прошлом году двенадцать композиций, исполненных на «Песне года», были написаны Гуцериевым. У него есть «Золотые граммофоны» и еще масса наград. Михаил Сафарбекович пишет и музыку. Помогает симпатичным ему исполнителям записывать песни и клипы — например, именно на его деньги разгорелось пламя между Эмили Ратаковски и Димой Биланом в клипе на песню «Неделимые». Потом записанное транслируется на принадлежащих Гуцериеву восьми радиостанциях (в их числе кроме «Шансона» еще «Дача»). Сам он говорит, что счастлив, но не заигрывается — чтобы не менять, как у Высоцкого, «миллион по рублю». Романтик-бард всегда встречается в нем с циником-бизнесменом.
Двенадцатого октября, когда собольи митенки становятся насущной необходимостью, меховой бренд Гуцериева впервые даст большой показ — в Галерее Зураба Церетели. Рассказываю на всякий случай новоиспеченному модельеру, что на fashion shows гостей обычно морят тарталетками и шампанским, а чаще шампанским и водой. Когда Михаил Сафарбекович это слышит, он бледнеет: «Нет, у меня будет ужин на всех гостей, сколько бы их ни было». Он, конечно, лично утвердит меню — его армия не должна остаться голодной.
Фото: Влад Локтев, архив tatler. груминг: Кристина Сизова с использованием M.A.C. и Oribe/TheAgent. ассистент фотографа: Владимир Степаненко. продюсер: Анжела Атаянц